Ошибка Одинокого Бизона (илл. А. Вальдмана) - Шульц Джеймс Виллард - Страница 16

— Что с ним приключилось? — задал он мне вопрос. — Не болен ли он?

— Вид у него такой, словно он о чем-то грустит, — отозвался я.

И в самом деле, вид у козла был сумрачный. Свесив голову на грудь, он тоскливо смотрел вниз, в долину, как будто на нем тяжким бременем лежали все горести земные. Заинтересовавшись козлом, мы не сразу заметили его собратьев, разместившихся на небольших выступах над его головой. Насчитали мы тринадцать коз и козлов: одни лежали, другие стояли на снегу. Один старый козел лежал под ветвями карликовой сосны; изредка поднимал он голову, набивал рот длинными иглами и медленно их пережевывал. Мы не понимали, почему стадо не обратилось в бегство. Неужели животные нас не заметили?

— Подойдем к самому краю пропасти и посмотрим, как перебраться на следующий выступ, — предложил Питамакан.

Сделав несколько шагов, мы убедились, что козы давным-давно нас увидели. Две или три посматривали на нас с любопытством, старый козел, восседавший над пропастью, глянул разок в нашу сторону и снова погрузился в мрачные размышления. Остальные не обратили на нас ни малейшего внимания: они никогда не видели человека.

Подойдя к пропасти, мы убедились, что должны вскарабкаться на широкий выступ, находившийся на высоте пятидесяти метров от нас, пройти по этому выступу над пропастью, а затем спуститься к козам.

Никогда не забуду я этого подъема! Снег был глубокий, но мы сняли лыжи и, пользуясь ими, как лопатами, прокладывали шаг за шагом дорогу. Иногда снег осыпался под нашими ногами, и мы скатывались на несколько шагов вниз. Один раз Питамакан был с головой засыпан снегом, и мне пришлось его откапывать. Он уже задыхался, когда я его откопал.

Добравшись до выступа, мы надели лыжи, но снова сняли их, когда начали спускаться по склону. Спуск оказался легким, так как гора обрывалась вниз уступами, и на каждом уступе мы делали передышку. Приблизившись к широкому выступу, на котором находились козы, мы натянули тетивы луков. Я, как плохой стрелок, оставил себе только одну стрелу, а остальные четыре были у Питамакана.

Мы вступили на тропу, проложенную козами и тянувшуюся вдоль выступа, который имел в ширину от двадцати до тридцати шагов. Кое-где преграждали нам путь карликовые сосны и можжевельник и заслоняли от нас коз.

Обойдя заросли, мы чуть было не налетели на большого козла. Когда он нас заметил, шерсть на его спине поднялась дыбом, и он двинулся нам навстречу. Шел он, опустив голову и словно приплясывая, а мы, увидев его, и удивились и испугались. При виде этих острых черных рогов мороз пробегал по коже.

— Сверни с тропинки! Беги направо! — крикнул, толкая меня, Питамакан. — А я побегу налево!

Конечно, бежать мы не могли. Свернув с тропы, мы шли вперевалку, проваливаясь в снег. Но козел не спешил, и мы успели отойти на несколько шагов от тропы.

Поровнявшись с нами, он остановился, словно размышляя, что теперь делать. Но Питамакан не тратил времени на размышления. Он выстрелил и не промахнулся. Старый козел подпрыгнул и мотнул головой; вид у него был жалкий и глупо удивленный; потом он тяжело упал на снег. Мы добрались до тропинки и осмотрели добычу, такой густой длинной шерсти я не видел ни на одном животном. На голове, там, где начинались острые рога, я заметил черные наросты, похожие на большие бородавки.

— Понюхай их! — сказал Питамакан.

Я понюхал и почувствовал острый запах мускуса. Питамакан вытащил стрелу; должно быть, она пронзила сердце козла. Потом мы решили подойти ближе к стаду и убить еще несколько животных. Мы нуждались в теплых одеялах и хотели раздобыть четыре большие шкуры или пять маленьких.

— Что же ты стоишь? — спросил я, видя, что Питамакан не двигается. — Иди вперед!

Он поднял руку и как будто прослушивался. Глаза его расширились от страха.

— Что с тобой?!

Он не отвечал и тревожно посматривал по сторонам. Вдруг я услышал слабый, издалека доносившийся гул. По-видимому, этот гул и встревожил Питамакана. Мы взглянули на вершину горы, окинули взглядом ближайшие склоны, но, казалось, нигде не было снежного обвала.

Гул становился протяжнее и громче, нарастал с каждой секундой, а мы дрожали от страха, не понимая причины этого странного явления.

Мы прислушивались. Страшный гул доносился, казалось, со всех сторон.

— Бежим! — крикнул Питамакан. — Бежим отсюда!

8. СЛЕДЫ ЛЫЖ

— Куда же бежать? — спросил я. — Этот рев несется как будто отовсюду и ниоткуда.

Бросив взгляд на вершину горы, на склоне которой мы находились, я увидел длинное облако снежной пыли, тянувшееся к востоку от вершины и напоминавшее гигантский флаг.

— Послушай! Да ведь это ветер воет! — воскликнул я. — Видишь, как он сметает снег с вершины.

— Да, пожалуй, это ветер, — согласился Питамакан. — Но вой доносится и с севера, и с юга, и с востока, и с запада. Посмотри, там наверху ветер дует как будто со всех сторон.

Питамакан был прав: ветер сметал снег со склонов гор, высившихся против нашей горы. Через несколько секунд пики горного хребта затянулись белой дымкой, исчезли в вихре снежной пыли. Но здесь, на склоне горы, дул легкий западный ветерок. Я вспомнил, что зимой, когда пролетали над равнинами северо-западные ветры, вершины Скалистых гор всегда были затянуты серо-белыми облаками.

— Странно, — сказал я Питамакану, — ветра здесь нет, а вой его мы слышим.

— Да, — отозвался мой друг, — странно все в этой стране. Здесь живет Творец Ветра и другие лесные и горные боги. Брат мой, я боюсь, как бы они не разгневались на нас.

В первый раз дул этот страшный зимний ветер. С тех пор мы часто слышали протяжное завывание, доносившееся неведомо откуда. Но в долине и даже на склонах гор никогда не бывало сильного ветра. Всегда Питамакан бледнел и пугался, заслышав жуткий вой; я пытался рассеять его суеверный страх, но он не обращал внимания на мои доводы.

Скользя и падая, мы спустились на следующий выступ и внизу, шагах в десяти от нас, увидели коз. Было их семь штук — три старые козы, два козленка и два молодых козла. Они стояли, сбившись в кучу, и, даже не помышляя о бегстве, смотрели на нас снизу вверх. Вид у них был удивительно глупый и растерянный.

Питамакан убил одну из коз. Я натянул было тетиву, но передумал: я боялся промахнуться и потерять стрелу. Но нелегко было мне овладеть собой и отказаться от охоты.

Питамакан не терял времени даром. Все четыре его стрелы попали в цель, и я отдал ему свою. Он прицелился в старую козу, которая, сообразив наконец, что происходит что-то неладное, побежала, неуклюже подпрыгивая, по склону горы. Питамакан убил ее наповал.

Как дети, радовались мы удаче. Я перебегал от одной козы к другой, щупал густую шерсть, поглаживал длинные рога.

У нас не было веревки, чтобы связать убитых животных. Вот что мы придумали: сделав надрез на задней ноге козы, мы просунули переднюю ногу второй козы между сухожилием и костью, затем сделали такой же надрез на передней ноге и вставили палку, чтобы нога не высвободилась из зажима. Так сцепили мы всех убитых нами животных — их было пять — и поволокли по склону.

Спуск был крутой, но благодаря глубокому снегу мы не скользили и не скатывались в пропасть. Добычу нашу мы тащили, словно на буксире. Опасаясь снежного обвала, мы старались держаться ближе к лесу. Я ступал осторожно, словно человек, идущий по тонкому льду, часто оглядывался, смотрел, не осыпается ли снег. Питамакан меня успокаивал.

— Если сорвется лавина снега, мы успеем добежать до леса, — говорил он мне.

Мы благополучно спустились к подножью горы и стали сдирать шкуры с убитых коз. Но до вечера мы успели ободрать только одну козу. Остальных мы положили на кучу еловых ветвей, а Питамакан водрузил над ними длинную палку и набросил на нее свою верхнюю одежду, чтобы вид ее и запах отогнали хищников — львов, росомах, рысей, которые могли завладеть нашей добычей.

Быть может, меня спросят, почему мы положили коз на еловые ветки, а не зарыли в снег? Мясо недавно убитых животных начинает портиться через несколько часов, если зарыть его в снег, а на морозном воздухе остается свежим.