Трагедия и доблесть Афгана - Ляховский Александр Антонович - Страница 51

При встрече, начиная разговор, никогда не переходя сразу к делу, а обычно долго и подробно расспрашивают о здоровье, самочувствии и т. д. За каждую услугу мало просто поблагодарить, а принято платить деньги или преподносить сувениры (бакшиш). Торговец останется недоволен, если у него покупают товар не торгуясь, пусть даже по высокой цене. Это расценивается как неуважение. Соблюдение традиций торга, где сам процесс продажи доставляет дуканщику удовольствие и возвышает его в собственных глазах, само по себе очень важно для афганца. И так во всем… При общении с ним надо было учитывать своеобразие Афганистана, но понимание этого пришло значительно позже.

Оказывая военную помощь афганским демократическим силам, советские руководители вопреки мнению военных экспертов переоценили возможное влияние самого фактора ввода в ДРА Ограниченного контингента советских войск (ОКСВ). Они недостаточно учли и тот факт, что в результате многовековой борьбы с различными завоевателями в сознании каждого афганца прочно утвердилось представление, что иностранные войска, вошедшие в страну, пускай даже с «благими» намерениями, — это иноземные оккупанты, с которыми надо сражаться.

На протяжении тысячелетий пуштуны сохранили в неприкосновенности свои племенные структуры и традиции, унаследованные, как принято считать, от арийских прародителей, пришедших с севера. В их основе лежит господство племенного и феодального сепаратизма. В сущности, афганская система самоуправления имеет своей целью местную автономию при возможно меньшем вмешательстве со стороны национального правительства. При такой системе политические проблемы носят непосредственный и конкретный характер, а лояльность строится на личностной основе. Афганец может быть верным члену семьи, другу, деревенскому старейшине или даже иногда вождю племени, но это личная приверженность одного человека другому, а не верность какому-то абстрактному делу или идеологии. Однако такая поддержка никогда не будет оказываться чужакам, это требование непреложных кодексов религии и чести, которые каждый афганец усваивает и охотно соблюдает всю жизнь. Основной закон предков обязывает их защищать свою вотчину. Поэтому допустить оккупацию своей земли иностранцами означает для них полное бесчестие. Я уже давал характеристику войнам, которые велись пуштунами. Добавлю к этому, что каждая семья, каждое племя выделяло ополченцев («лашкара»), которые образовывали отряды от десятка до нескольких тысяч человек. Создавались также межплеменные формирования, куда входили самые опытные, сильные и смелые воины. Нередко они также выполняли роль простых наемников. Именно эти отряды племен стали ядром вооруженных формирований оппозиции в борьбе с регулярными частями афганских и советских войск. Действия вооруженных отрядов щедро оплачивали зарубежные покровители оппозиции, которые снабжали их всем необходимым.

В связи с экстренным доукомплектованием частей и соединений за счет людских ресурсов республик Средней Азии первоначально в составе мотострелковых войск, введенных в Афганистан, был большой процент (более 60 %) военнослужащих — узбеков, туркменов, таджиков и казахов. На первый взгляд, воины данных национальностей должны были найти большее понимание у родственных народностей Афганистана. Однако на деле это имело обратный эффект. Пуштунские племена, ставшие основой мятежного движения, исторически всегда враждовали с национальными меньшинствами севера в своей собственной стране. Появление же в Афганистане иностранных представителей этих национальностей явилось только дополнительным фактором возбуждения их шовинизма.

С вводом советских войск в ДРА главным объединяющим идеологическим и политическим лозунгом антиправительственных сил стал призыв к священной войне («джихад») с неверными. Следует признать, что этот призыв мулл нашел понимание многочисленной части афганского населения, чему способствовали вековые мусульманские традиции, а также деятельность исламских авторитетов.

Причем оппозиция умело играла на национальных и религиозных чувствах афганцев, заблаговременно готовя их к возможному вмешательству СССР во внутриафганский конфликт. В частности, еще при Н. М. Тараки, задолго до ввода советских войск в Афганистан, например, среди жителей Кандагара распространялись ложные слухи и листовки подобного содержания.

Советские воины на себе испытали мусульманский фанатизм афганцев. Первый командующий 40-й армией генерал Юрий Владимирович Тухаринов с сожалением вспоминал: «В Афганистане мы оказались в роли «неверных». На этом сыграли «непримиримые», подняв под свои знамена часть неграмотных афганцев. Даже детям внушалось, что мы изверги, готовые уничтожить все и всех. Кстати, процентов на восемьдесят афганцы неграмотны».

А потом появились и первые погибшие. В Афганистане же до сих пор силен закон кровной мести. Таким образом, противостояние обострялось.

Вспоминается такой эпизод. Первое время мы брали воду из тех же источников, что и местные жители, это позже стали бурить собственные скважины. Так вот, набирали наши солдаты воду. Рядом то же самое делали афганцы. Вдруг один из них из-под халата достал топор и неожиданно нанес «шурави» сокрушительный удар. Солдаты в упор расстреляли нападавшего.

Вот что такое фанатик, видимо, поклявшийся на Коране отомстить за смерть родственника. Прекрасно понимая, что и его ждет смерть, он все равно совершил «святую» месть, убил первого попавшегося под руку «неверного». Впрочем, так рассуждал не только командующий армией, а и большинство наших руководителей и солдат. Это говорит о том, что представление об исламе у нас было примитивным и невежественным. Кровная месть применялась не только в отношении советских солдат. Например, в качестве мести в 1980 г. на территории племени джадран был убит министр по делам границ ДРА Ф. Мухаммед, прибывший на переговоры. Эта акция была совершена в ответ на убийство группы авторитетов и старейшин племени, которые были приглашены X. Амином на переговоры в Гардез и затем расстреляны.

«Мы не правильно анализировали ситуацию…»

Десять лет спустя Георгий Мирский — главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, профессор, доктор исторических наук, один из ведущих специалистов-востоковедов страны, скажет: «Можно сказать, что наше тогдашнее руководство, показавшее к тому времени свою неспособность управлять должным образом внутренними делами, повело себя соответственно и на международной арене. В основе принимаемых решений не было научного, объективного анализа, не связанного с какими-то конъюнктурными соображениями.

Недостаток такого анализа сказывался на всех уровнях. Многие, в том числе и я, предполагали, что против советских войск моджахеддинам не устоять, что какое-то время они еще смогут продержаться, но потом их разгромят. И кабульское правительство, хотя оно и потеряет часть своего авторитета, поскольку пригласило иностранные войска для своего спасения, все же удержится. После этого пройдет какое-то время, подрастет новое поколение, все забудется, и Афганистан будет идти в общем-то тем курсом, который был начертан Апрельской революцией. То есть «история нас оправдает».

И хотя в международном плане я и мои коллеги не находили каких-либо убедительных доводов для оправдания ввода войск, мы полагали, что конкретный ход событий в Афганистане будет иным, чем получилось в действительности. Как раз это и свидетельствует о том, что мы неправильно анализировали ситуацию, не замечали тех факторов, которые привели к тому, что сопротивление внутри Афганистана не только не ослабло после ввода наших войск, но, наоборот, стало расти.