Поцелуй горца - Монинг Карен Мари - Страница 15

— Как пожелаешь, Гвен Кэссиди.

Она остановилась и потянулась к рюкзаку, но Друстан схватил ее за запястье.

— Нэй. Если ты пойдешь, это останется со мной.

— Но мне нужно кое-что взять, — зашипела Гвен.

— Можешь взять с собой один предмет, — уступил горец, решив не вмешиваться в женские тонкости.

Может, как раз сейчас у нее лунные дни.

Гвен агрессивно дернула рюкзак, покопалась в нем и достала какую-то палочку и сумочку. Сунув первую во вторую, девушка хмыкнула:

— Теперь это один предмет, видишь?

Потом резко обернулась и зашагала в лес.

— Прости меня, девушка, — прошептал Друстан, когда решил, что она не сможет его услышать.

У него не было выбора: он должен был держать жертву в неведении. На кону стояло нечто куда более важное, чем его собственная жизнь.

Гвен торопливо воспользовалась кустиками вместо туалета, нервно посматривая по сторонам, однако Друстан сдержал слово и не пошел за ней. И все же она была не в том положении, чтобы доверять ему. Облегчившись, девушка прожевала шоколадный батончик, который прихватила с собой из рюкзака. Покопавшись в косметичке, она воспользовалась флоссом, потом выдавила немного зубной пасты на язык. Вкус мяты немного успокоил Гвен. А прикосновение влажной салфетки к носу, щекам, лбу чуть не заставило запрыгать от счастья.

Потная и усталая, она чувствовала себя живой как никогда. И начала немного опасаться за собственный рассудок, потому что часть ее души не просто хотела поверить новому знакомому, а отчаянно желала узнать хоть что-то, выходящее за рамки обычного и привычного мира, где «всему-можно-найти-научное-объяснение». Гвен хотела поверить в магию, поверить человеку, от одного вида которого у нее подгибались колени, поверить в то, что он был под действием заклятия.

Природа или наука: что является определяющим фактором? В последнее время этот вопрос просто преследовал ее. Гвен прекрасно знала, к чему привела ее образованность. Ей двадцать пять, и у нее серьезные проблемы в личной жизни. Ей хочется того, чему она не может подобрать названия, и это ее пугает.

А что касается ее сущности… Была ли она таким же самородком, как ее родители? Гвен хорошо помнила те времена, когда она — тогда еще маленькая и глупая — спросила у отца, что такое любовь. «Любовь — это иллюзия бедняков, Гвен. Она дает им возможность верить, что их жизнь имеет хоть какую-то ценность. Выбирай себе пару по IQ, амбициям и финансам. Но будет лучше, если ты предоставишь выбор нам. У меня уже есть на примете пара достойных кандидатов».

До Великого Восстания Против Судьбы она добросовестно встречалась с теми, кого выбирал для нее отец. Как правило, «кандидаты» попадались сухие, умные, с красноватыми глазами, уставшими от книг и окуляра микроскопа, едва ли интересующиеся ею как личностью, но при этом крайне заинтересованные в том, чтобы знаменитые родители Гвен посодействовали их карьере. Никаких страстных признаний в любви, только пламенные заверения в том, что из них получится прекрасная команда ученых.

Гвендолин Кэссиди, богатая наследница знаменитых родителей, которые из бедного детства пробились к высоким постам в Национальной лаборатории Лос-Аламос, где занимались сверхсекретными исследованиями в области квантовой физики. В детстве у Гвен не было ни малейшего шанса познакомиться с кем-то помимо замкнутой группки ученых. В колледже стало еще хуже. С ней встречались по трем причинам: чтобы произвести хорошее впечатление на родителей, чтобы посмотреть, нет ли у нее стоящих теорий, которые можно украсть, и последняя, но немаловажная причина: престижность того, что твоя подружка — вундеркинд. Те немногие, кого привлекли другие ее особенности (иными словами — размер лифчика), сбегали сразу после того, как узнавали, кто она и какие предметы изучает, пока они возятся с адаптированными курсами.

К двадцати одному году Гвен превратилась в жуткого циника. В двадцать три бросила аспирантуру, после чего между ней и родителями пролегла пропасть. К двадцати пяти она была дьявольски одинока, словно необитаемый остров в океане.

Два года назад Гвен принялась менять место работы — ее привлекали нормальные, средние профессии для нормальных милых людей, которые не были повернуты на науке. Гвен считала, что это поможет ей справиться с проблемами. Она так старалась перестроиться и начать наконец жить для себя… Но в конце концов поняла, что проблема была не в выборе карьеры.

Девушка убеждала себя, что отправилась в Шотландию, чтобы избавиться от девственности, и старалась не думать о настоящей причине и куда более глубоких мотивах. А проблема была в том, что Гвен Кэссиди не знала, есть ли у нее сердце.

Когда Друстан стал искренне и страстно рассказывать о том, что ищет в женщине, она чуть не бросилась ему на шею, и ей было безразлично, псих он или нет. Семья, разговоры, тихая диковатая красота шотландских гор, дети, которых она любила бы… Честность, преданность, духовная связь с человеком, который не поцелует другую женщину, если будет женат. Она чувствовала, что Друстан почти такой же «необитаемый остров», как и она.

О, Гвен знала, зачем на самом деле приехала в Шотландию, — ей необходимо было выяснить, прав ли был отец и действительно ли любовь — это только иллюзия. Девушка отчаянно хотела измениться, найти что-нибудь, что встряхнет ее и даст возможность почувствовать себя живой.

Ну что ж, она получила, что хотела. Если ей нужно стать другим человеком, почему бы не начать с попытки избавиться от недоверчивости, забыть об осторожности? Отбросить все, чему ее учили с детства, и принять жизнь во всей ее непредсказуемости? Перестать контролировать происходящее и доверить этот контроль сумасшедшему? Гвен выросла в твердой уверенности, что интеллект превыше всего, и вот теперь у нее появился шанс действовать импульсивно, на одних только инстинктах.

К тому же сумасшедший ей попался просто великолепный. Это пойдет ей на пользу. Кто знает, что из этого получится?

Курить ей хотелось все больше и больше.

— Пойдем, — сказал Друстан, когда она вернулась.

За время ее отсутствия он развел костер. Гвен хотела было потребовать зажигалку обратно, но отбросила эту идею, потому что слишком устала, чтобы устраивать диспут. Похоже, о неприкосновенности личной собственности он не задумывался — все ее прежде чистые вещи перекочевали на землю. Друстан сделал из них подобие постели на земле. Последнее приобретение — ярко-алые трусики-танга с вышитыми силуэтами черных котят — торчали из «постели» между скомканной футболкой и джинсами. Гвен немного поразмышляла о странностях судьбы: это были ее любимые трусики-танга, она купила их, но ни разу не надела — они были предназначены на утро, когда она лишится невинности, и Друстан умудрился положить на видное место именно их.

Это необъяснимо. Гвен подозрительно уставилась на него. Может, он и специально положил трусики на видное место, но сейчас выглядел как воплощение невинности.

— Сегодня я не смог достать еду, — проговорил горец, — но утром мы поедим. А пока тебе нужно поспать.

Она ничего не ответила, рассерженно глядя на свою одежду, испачканную ветками, листьями и землей. Друстан стоял на самом краю освещенного костром круга, и рассмотреть его было сложно. Это тоже раздражало. Но Гвен не могла не заметить той ленивой чувственности, с которой он тряхнул головой, перебрасывая через плечо львиную гриву волос. Его поведение, это кричащее «иди сюда», просто выводило ее из себя.

Ее бешеный взгляд шотландец встретил с провоцирующей улыбкой и жестом указал на одежду.

— Я сделал ложе, на котором ты сможешь отдохнуть. В моем веке я расстелил бы для тебя свой плед и согрел бы тебя теплом своего обнаженного тела. Стоит ли мне сделать это и теперь?

— Не нужно беспокоиться, — выпалила Гвен. — Сойдет и моя одежда. Все прекрасно, спасибо.

Несмотря на невероятно низкую эмоциональность при высоком уровне взбесившихся гормонов, она так устала, что могла думать только о сне. Сегодня она получила столько впечатлений, сколько не набралось бы и за месяц мирной домашней жизни. Крошечная стопка белья казалась не менее соблазнительной, чем двуспальная кровать.