Невские берега (СИ) - "Арминьо" - Страница 11

Жужа, по обыкновению своему, сожрала на помойке какую-то гадость, но я даже толком на нее не наорал – я думал о комиссаре, и мне было ни до чего вообще.

А вечером позвонил Михалыч и сказал, что хватит уже «Ондатрам» муму пинать, а пора нам собираться и репетировать. Как минимум, обсудить репертуар, а там уже посмотрим. Установительное сборище было решено проводить у меня, в четверг, часов в семь. Я сразу же предложил ввести в программу авангардное решение гимна Вальсингама. «Чо? – не понял Михалыч. – Еще что-то новое навалял, что ли? Молоток ты, Саныч, продолжай в том же духе!» Тут только я понял, как соскучился по этим идиотам. Жизнь постепенно стала налаживаться.

9т

Остаток дня я продрых, вставать было рановато все-таки. Даже к отцу не стал выходить, правда, он все равно забыл купить градусник. Сашка нервно спросил меня насчет открытого шампуня, но я только рукой махнул - чего отец панически боится, так это того, что я сдохну от какой-нибудь простуды и он останется без наследничка. Когда я был мелкий, он вычитал где-то, что детей надо обливать при температуре ледяной водой, ну и дообливался до больницы. Так что шампанское он мне простит, я же бедненький и помираю. Звонила Катя, нацелившись развлечь меня беседой, но я, скотина такая, закашлял в трубку и быстро распрощался. Катя хорошая, скучно только с ней. Надо все-таки взять себя в руки и пообщаться с девушкой.

Ночью  я, естественно, валялся без сна, думал о Сашке и лыбился как идиот. Глаза у него сегодня... ну, светились, что ли. Серые, красиво так. Он, когда в ударе и не сидит, мрачно вперившись в доску, на рыцаря похож. Из "Смерти Артура", ага. Или на андерсеновского ангела, которого выгнали из рая за долбоебизм, опоздания и хамство старшему командному составу. Но все равно ангел. Я зажмурился и стал вспоминать, какой он и как сегодня впаривал мне про "Пир во время чумы". И впарил же ведь, зараза такая, я, кажется, для него на все согласен, даже скакать по сцене в белой рубашке и декламировать про дыханье девы-розы. Хотя какой из меня Вальсингам. А Сашка...

В общем, я довспоминался до того, что... да неважно. Перевернулся мордой в подушку и стал ждать, пока попустит. Вцепился зубами в наволочку, прямо скажем. Он, само собой, не знает. И, пожалуйста, пожалуйста, какие там боги есть, пусть и не узнает.

Назавтра Сашка прискакал только после уроков, внял гласу моления моего, паршивец. А то я уже представлял себе заголовки в школьной газете: "Комсорг Славко окончательно испортил Гонтарева", "Позор!", "Куда смотрит комсомольское собрание!"  и так далее. Я гордо выставил на стол кривые, но съедобные бутерброды с яичницей, но Сашка по обыкновению оборжал меня и сказал, что ветчина все-таки лучше. С его шуточками я уже придумал, как бороться: надо принять смиренный вид, вздохнуть и, как можно виноватее опустив голову, со всем согласиться. Поэтому я посмотрел на Гонтарева глазами раненой лани и пристроил поверх своих уродцев еще и ветчину. Если проявить комиссарскую кротость, Сашка теряется и замолкает минуты на три. Несомненная польза! Надо еще перед зеркалом потренироваться.

До вечера возились с Пушкиным: Сашка расхаживал с книгой по комнате и читал на разные лады, а я лежал на ковре, влюбленно на него таращился и подавал ценные идеи. К вечеру мы сожрали пакет "Мишек на севере", выпили литра три чаю и состряпали сценарий чудовищного действа, точнее, я бы сказал, вакханалии, на основе текста бедняги А. С. Там только  подтанцовки со скелетами не хватало и голых девок в перьях, а остальное было. Думаю, если мы это поставим к Новому году, педсостав нашей школы в полном составе хватит товарищ Кондратий.

Мне страшно не хотелось отпускать Сашку, тем более, что очертания грядущего "Пира" приняли  совсем уж демонические формы, а потом я позвонил папе на работу и спросил у Машеньки, сидит ли он еще в кабинете. Та сказала, что только что свалил, и пришлось спешно  расходиться. В дверях Гонтарев меня обнял, как у нас уже повелось, и я воровски сунулся носом ему куда-то между ухом и воротником куртки, на один быстрый вдох. Расцепил руки, попрощался, отводя взгляд, запер за ним дверь и потом долго стоял, прислонившись к стене и созерцая сияющие вспышки перед глазами. Идиот.

Скоро приехал папа, с двумя гостями  - один какой-то обкомовский функционер, лысоватый, низковатый, в черном пальто и шляпе пирожком, а второй явный кгбшник, с постной рожей, совсем коротко стриженый и, будто кол в жопу засунули, с неисправимой военной осаночкой. И правда - под плащом обнаружились полковничьи погоны. Они прошли на кухню, добыли крафтовый сверток с торчащим хвостом, два пузыря и нацелились со вкусом бухнуть, а я вежливо поздоровался и попробовал слинять к себе. Но счастье мое, очевидно, закончилось с Сашкиным уходом, потому что папа был уже поддамши и велел сидеть с гостями. Я  достал им рюмки, закуску, они разлили, и дальше понеслось: "Пусть парень тоже выпьет, привыкает мужиком быть", “Растет смена, растет”, "Что, девчонки-то есть у тебя? Ну не красней!", "Я для сына ничего не жалею, у него все есть, комната своя, водила, шмотки", "Анита? Помню, как же. Р-редкостной красоты дамочка".

Когда они стали обсуждать маму, я опять дернулся уйти, но отец уже завелся и цыкнул мне сидеть. Я вертел в пальцах холодную рюмку и кивал, иногда что-то отвечал, а сам вспоминал, как Сашка сидел с гитарой в обнимку, а еще как мы шли по Васильевскому, и он отдал мне перчатки, а еще как он хрипловато смеется и как гладит струны Анитры, чуть прижимая их ладонью. Я завидовал его гитаре.

Гости окончательно наклюкались, забили пепельницу окурками и закидали стол рыбьими костями. Я вышел будто бы отлить, подошел к телефону и долго над ним стоял, с ненавистью глядя в стену. От водки голова кружилась и подташнивало, а может, еще температура не прошла. Потом я почувствовал взгляд и обернулся. Кгбшник стоял в коридоре и внимательно меня разглядывал. Я вопросительно поднял бровь.

- Девочке звонишь? - спросил он, миролюбиво, но я почему-то заледенел. - Да брось, они все сучки, не стоит того.

Протянул руку и взъерошил мне волосы. Я знал, что не надо бы огрызаться, отец обхаживал этого чувака на предмет перевода обратно в Москву, что-то он там мог решить, но меня всего передернуло. Вид, наверное, у меня был очень нехороший, потому что чувак руку убрал и ушел обратно на кухню, с безразличным видом. Даже засвистел что-то. Я вернулся к себе, в который раз пожалел, что на двери нет задвижки, потом саданул кулаком по стене. Из-за водки больно не было, поэтому я ударил еще и еще, представляя, что это рожа того, в погонах. Или папина. Или, наверное, моя собственная.

10а

Три дня подряд после школы и собак я садился на метро и отправлялся на «Сенную площадь». Там, в высоченном свежеотремонтированном здании, за железными дверями меня ждал мой друг Тимур, комсомолец и псих, каких поискать. Макс морщился, когда при нем говорили о психах и шизиках, как о чем-то положительном, - ну его можно понять, они с Инкой дети психиатра, для них сумасшествие всю дорогу было диагнозом, к папе на работу они ходили, так что реальных психов навидались  изрядно. А что тут поделаешь, если у меня просто слова другого для него нет, если среди всех этих нормальных и житейски-правильных активистов Тим и вправду на всю катушку чокнутый, и принципы у него какие-то железные. Он реально наорал на меня, когда я при нем запел «при Советах жить – продавать свой крест». И Лукича зовет исключительно Владимиром Ильичом. И при этом готов на любую авантюру, и любую цитату может продолжить. Ну, короче, он совершенно наш человек, только и вправду комиссар, из тех, которые «в пыльных шлемах». Я пришел к нему во вторник, и в среду, и к четвергу понял, что уже привык. Дома Тим был совсем не такой, как в школе: в школе ему все время приходится «держать лицо», делать так, чтобы вся наша комси-комса поверила, что он такой же, как они. А я-то знаю совсем другого Тима. Он валяется на ковре, хохочет, отпускает крайне рискованные шутки, но самое главное – исчезает это выражение правильного идейного комсорга. И еще – я видел этого чувака в минуту, злую для него, и, наверное, никогда уже не забуду, как безукоризненно он держался. Вы как хотите, а для меня это очень много значит. В четверг он взял и пришел в школу, хотя потом сказал, что врач ему советовал еще полежать. Завадская так и бросилась ему навстречу, как верная супруга героя. А я сидел на своей второй с конца парте, смотрел, как по Неве проползает железная баржа, слушал звонок и улыбался самым дурацким образом. Тим любезничал с Завадской, с Ниночкой, а я тупо радовался, что слышу его голос в этом драном кабинете цвета пшенной каши. За эти три дня мы здорово привязались друг к другу. По крайней мере, я точно привязался. Ну ясное дело, что никто из нас не кинулся другу на шею, даже не подошли. Так, обменялись взглядами, типа: ну ты как? Нормально, а ты? И я нормально! Все как положено.