Два бойца - Славин Лев Исаевич - Страница 22

Не сумев взять Ленинград силой, фон Лееб задумал взять его измором.

Немцы продолжали бомбить город. Когда бомба падала в Неву, мальчуганы бросались в холодную воду и вылавливали оглушенную рыбу.

Хлебный паек был уменьшен до 125 граммов в день. Воробей считался лакомством. Но никто не роптал.

Играли театры. Ходили трамваи. Композитор Шостакович, вернувшись с дежурства на крыше, писал свою «Седьмую симфонию» – о героизме рядовых людей Ленинграда. Когда завывали гудки воздушной тревоги, он ставил среди нот буквы «В. Т.», надевал каску и шел на пост.

Тася похудела еще больше. В глазах ее появилась томность, свойственная голодающим. Однажды, вернувшись домой, она нашла у себя сверток.

– Какой-то боец принес его, – сказали соседи.

В свертке оказались две килограммовые банки с мясными консервами, большой кусок масла, пачка сахару и галеты. Под галетами лежала записка:

«Милая Тася! Шамайте на здоровье. Ваш Александр Свинцов, помощник наводчика с ручного пулемета».

– Ах! – вскрикнула Тася. – Ну что же он не подождал меня!

Посылки стали прибывать довольно регулярно, раз в десять – двенадцать дней.

Обычно их приносил дворник или посыльный из «Астории». При каждой посылке обязательно было письмо.

С каждым разом письма становились все длиннее, Свинцов оказался красноречивым. Он писал о боях и о длинных звездных ночах, рассказывал содержание фильмов, вставлял стихи и намекал на свою любовь.

Тасю до слез трогала его заботливость. Ее сердило, что он не пишет номера своей полевой почты – и она не может ответить ему.

«Видно, его друг имеет на него сильное влияние», – думала она, встречая в Сашиных письмах остроты в бесшабашном стиле Аркадия Дзюбина и невольно смеясь над ними.

«А ведь тогда, – удивлялась она, – Саша был такой тихий, молчаливый…»

Она объясняла это его застенчивостью, и черта эта казалась ей в Саше необыкновенной, милой.

Так прошло больше месяца. Началась зима. Красная Армия перешла в наступление. Снова пришлось мне увидеть Аркадия и Сашу.

Как много переменилось за это время! Вместо травы на лугах лежал снег. Вместо осенних отступлений великое зимнее наступление. И только одно оставалось неизменным: ссора Аркадия и Саши. Казалось, в роте никто уже и не помнит о том, что они когда-то были друзьями.

К вечеру двенадцатого декабря мы вышибли немцев из деревни Ровное. На околице мы увидели трупики трех расстрелянных детей, двух мальчиков и одной девочки, лет десяти или одиннадцати. По случайности лицо девочки осталось нетронутым, по лбу ее разметались светлые волосики. Мы стояли вокруг мертвых детей и молчали. О чем было говорить?

Аркадий крикнул Галанину, который проходил вместе со Свинцовым:

– Эй, студент, ты как-то говорил, шё фрицы хорошие люди?

– Во-первых, я не говорил так, а во-вторых…

– Ступай сюда, Галанин, и посмотри, шё тут понаделали твои хорошие люди.

Они подошли. Саша долго молча смотрел на чистое лицо девочки, на худенькое полуголое тельце ее, изрешеченное пулями. Глаза его потемнели, а руки непроизвольно сжались в страшные кулаки. Он поднял голову и встретился взглядом с Аркадием.

У Аркадия в лице что-то дрогнуло. Казалось, недоставало малого, чтоб он бросился к Саше в объятия, – одного Сашиного слова или одного его движения. Но слово не было произнесено, движение не было сделано, лицо гиганта приняло упрямое и презрительное выражение. И бывшие друзья молча разошлись в разные стороны.

Раздатчики кликнули людей. Бойцы пошли ужинать. Предстоял ночной бой.

После этого дня Тася перестала получать посылки. Она очень волновалась. Ей приходила в голову грустная мысль, что Саша полюбил другую девушку. Это так легко, ведь он видел Тасю только один раз и она почти не говорила с ним. А потом ей приходило в голову, что он убит, и она плакала и перечитывала его письма. И вдруг она встретила его.

Саша слонялся по задам Гостиного двора, со скучающим видом рассматривая витрины, которые остались не зашитыми в песок и дерево.

– Саша! – крикнула она, повисла на его руке и заплакала.

Гигант с удивлением посмотрел на Тасю. Он не сразу узнал ее – так сильно она похудела.

– Тася… – наконец прошептал он и покраснел. Они шли по городу. Тася беспрерывно говорила.

Ей так много надо было ему сказать! Она рассказывала ему, что по-прежнему вытачивает оболочки гранат и, кроме того, стала донором и часто думала о нем, о Саше.

– А ваши посылки, – сказала она, – вы не думайте, что я их одна ем. Их ест вся квартира.

– Мои посылки? – сказал Саша, удивленно захлопав глазами.

– Я их всегда так ждала, но не из-за продуктов, не думайте, а из-за писем, из-за ваших чудных писем. Я ношу их всегда с собой. Потому что, знаете, уйдешь, а вдруг в это время в квартиру – прямое попадание!

– Письма-то покажите, – коротко сказал Саша. Тася вынула из сумочки пачку писем.

Гигант развернул их и до крови закусил губу: он узнал руку Аркадия.

Немцы отступили так быстро, что один дот они оставили невзорванным. А к двум часам дня к ним подошло подкрепление, и они бросились в контратаку. Мы немного отошли и укрепились.

Рудой назначил в дот четырех человек: Дзюбина, Четвертакова, Галанина и Зильбермана. Зильберман только что пришел в роту, тихий, молчаливый парнишка.

– До вечера продержитесь? – спросил Рудой.

– В таком домике? – сказал Аркадий, с удовольствием оглядывая бетонные своды дота. – Хоть до нового года, товарищ старший лейтенант.

Рудой был недавно произведен в новое звание. Аркадий тоже. Он был сейчас младшим сержантом.

В доте были запасены боеприпасы и продукты. Телефон работал хорошо. Его поручили Зильберману.

– Четвертаков, у меня до тебя просьба, – сказал Аркадий, – сбегай до этого красавца Сашки Свинцова – я же с ним в контрах – и возьми у него парочку моих запасных стволов. Они у него гниют уже два месяца. А мне – я же чувствую – они сегодня пригодятся.

– Свинцов в Ленинград уехал, – сказал Четвертаков, – с политруком Масальским в интендантское управление…