Арденнские страсти - Славин Лев Исаевич - Страница 24

– Что она, тоже русская? – спросил Мур.

– Она говорит по-фламандски.

– А что она сказала?

– Пустяки. Болтунья, голландская мельница.

Женщина подозрительно посмотрела на Урса. Сердито взмахнула полотенцем и уплыла своей ангельской

поступью.

– Я уловил только одно слово, – сказал Мур.

– Какое?

– Комета. К чему это она?

Урс засмеялся:

– В свое время узнаешь.

Мур пожал плечами:

– Не знаю, вправе ли я спрашивать. Но меня интересует, как вы, русские, попали сюда. Если не хотите, можете не отвечать. Я не обижусь.

Урс снова засмеялся. Хорошее настроение, видимо,

редко покидало его.

– Не ожидали? – сказал он. – Впервые видите русских? Никакого секрета в этом нет. Попали в плен. Отправили нас работать в шахты возле Линабурга. Бежали. Связались с Кометой. Проще простого!

– Опять Комета!

Вечером Урс привел плечистого малого. В рыжих волосах его пробивалась седина. А лицо молодое, веселое. Сильно вздернутый нос сообщал ему что-то клоунское. Он охотно улыбался, и тогда становилось видно, что на месте передних зубов у него темная впадина. Конечно, поэтому он пришепетывал. Вообще-то он говорил по-английски не сказать чтоб очень бегло, частенько задумывался в поисках слова. Но понять его можно было.

– Английский у меня еще со школы, – заявил он. – Ну, а на войне какая практика?

Урс хлопнул его по плечу.

– Вот этот парень, – сказал он, – расскажет тебе о линии Кометы.

– Очень хорошо, – сказал Мур, с интересом вглядываясь в новопришедшего, – но прежде расскажите о себе.

– Фамилия моя Лейзеров, – заявил тот. – В сорок втором, когда немцы потянули от Изюмо-Барвенкова…

Мур поднял брови.

– Это недалеко от Воронежа.

Брови не опускались.

– Не знаете? Ну, от Харькова.

Мур с сожалением покачал головой.

– Фу ты, черт, – растерялся Лейзеров, – да он ни черта не знает, совсем темный. На Украине, понял?

Мур радостно закивал головой.

– Ага, дошло! Так вот под Изюмо-Барвенковом остатки нашей дивизии попали в плен. Какая-то сука донесла, что я еврей. Меня в Аушвиц, по-польски Освенцим. Слышали про такой лагерь? – Лейзеров спустил с одной руки куртку, а потом и рубаху. На обнаженной руке синела татуировка: 156099. – Это мой номер, немцы заклеймили. А на одежде они нашивали значки. Разные, кому что. Политическим, например, красный треугольник, педерастам – зеленый, проституткам – черный, священникам – фиолетовый. Нам, евреям, – шестиугольную звезду…

– О, я знаю! – воскликнул Мур. – Печать Соломона!

– У вас так это называется? Ну да, щит Давида. В общем, аккуратный народ немцы. Я уже думал, мне конец. Я узнал, что занесен в списки «Totwurdig», то есть «достойный смерти». Мне предстояло то, что немцы деликатно называли «Sonderbehandlung», то есть «особая обработка», а попросту удушение в газовой камере. Но я выкрутился: заявил, что я караим. Понятно? Ну, есть в России такое непонятное племя, оно не признает Талмуда, а верит только в Библию. Словом, я наплел им кучу всяких богословских историй и потребовал, чтобы они выяснили о караимах в своем чертовом центре. Но они же, вы знаете, палачи, но буквоеды. Короче, дело дошло до самого Гитлера. А он не то спросонья был, не то ему моча в голову ударила. Короче, он разъяснил, что караимы – это арийцы. Меня переслали в лагерь в Люксембург, а оттуда я бежал вот к ним. Фу, аж горло пересохло.

Урс налил ему вина. Лейзеров выпил и отер губы.

– Ну, теперь слушайте про Комету. Линия Кометы действительно линия. Она тянется от бельгийских побережий до испанской границы. И дальше. Какая ее работа? Ее работа – выручать сбитых английских летчиков и возвращать их на родину. Ну, а бежавших из плена, конечно, в партизаны. Как это делается, тебя, конечно, интересует. Это уж наше дело. В общем, мы будем перебрасывать тебя с этапа на этап.

– А что это за этапы?

– Дома. Квартиры. Жилища бельгийских и французских хороших людей. И смелых, конечно. Врачи, учителя, рабочие. Рискуют жизнью, ведь линия Кометы идет по оккупированным местам, так сказать, сквозь немцев. И случаются провалы. Линия прерывается, приходится штопать.

Вмешался Урс:

– Так оно и было незадолго до высадки союзников. Попади ты тогда к нам, тебе пришлось бы торчать здесь целый месяц.

Урс натянул баранью белую куртку, нахлобучил на голову ушанку. Лейзеров тоже поднялся.

– Уходишь?

– Да, есть дело.

– Может, и мне с вами?

Урс покачал головой.

– Ты скоро уйдешь от нас. Тебе нельзя рисковать.

– Так как же было с Кометой? Вы же не договорили.

Лайзеров махнул рукой.

– А так, что мофы…

– Кто?

Все засмеялись.

– Это голландцы и бельгийцы так прозвали немцев. Ничего лестного в этой кличке нет. Так вот мофы зацапали целых три узла Кометы. Пока мы их заштопали! Ну, в общем, восстановилась Комета, и опять ребята покатились, как туристы, до самых Пиренеев.

Женщина сидела в углу на табурете. Сумеречная полумгла молодила ее. Она не сводила с Мура странно неподвижных глаз.

– До Пиренеев? А там?

– Что там! Чудак! Там тоже свои ребята, испанские антифашисты. Но не думай, что там можно свободно разгуливать по улицам Мадрида и засматриваться на хорошеньких испанок. Франкисты, или, как их там именуют, фалангисты, – словом, фашистская сволочь вмиг зацапает и сунет в Миранда-даль-Эбро, а этот концлагерь почище немецких. Нет, наши ребята тихонько, шито-крыто доставят тебя в португальский порт на английскую подлодку. А то просунут в Гибралтар. Там видно будет.

– Ну, это в случае удачи, – вмешался Урс, стоя уже в дверях. – Конечно, кой-кому посчастливилось попасть даже на самолет – и через несколько часов дома. Но это чертовски трудно, там очередь таких, как ты.

Мур пробормотал:

– Только радости, что жив остался. А как же в конце концов люди выкарабкиваются из Португалии?

– А так, что пароходом в Голландскую Вест-Индию.

Мур присвистнул и безнадежно махнул рукой. Урс рассердился.

– Ну вот, имей с ними дело, а! – сказал он, обращаясь к Лейзерову.

Тот улыбнулся и сказал мягко:

– Ничего страшного. Путь проторенный. Из Вест-Индии люди попадают в Соединенные Штаты. Оттуда в Канаду. В Канаде ты пристраиваешься к каравану судов, который идет в Англию. Видишь, как просто.