Он сделал все, что мог. «Я 11-17». Отвеная операция (илл. А. Лурье) - Ардаматский Василий Иванович - Страница 21

Но вот пошел пятый день. Вестей от Ивана Ивановича нет. По плану операции, я должен идти в город.

В полночь я попрощался с хозяином, и тот же старший его сын повел меня в Вильнюс. Я шел с тайной мыслью, что Ивану Ивановичу удалось все сделать, что просто подкачала связь…

В город я вошел без всяких осложнений. Как было предусмотрено планом, сперва я направился на вокзал, где пробыл час двадцать минут — до прихода поезда из Кенигсберга. Потом с небольшим чемоданом в руках, вместе с пассажирами вышел на привокзальную площадь, нанял частную машину и назвал шоферу адрес недорогого, но и не третьеразрядного отеля.

Портье зарегистрировал меня без разговоров, но, узнав, что я собираюсь пробыть в Вильнюсе дней десять, попросил завтра же отметиться в полиции. «Хорошо, — решил я про себя, — может быть, мы и отметимся, а может… Вообще об этом надо подумать».

Пока я регистрировался у портье, очевидно, с того же поезда прибыли еще два немца. Мы тут же, у стойки, перезнакомились. Один из них был инженером, приехавшим по заданию какой-то электрофирмы, а другой — коммерсантом, как и я. Он решил пронюхать, не стоит ли здесь открыть магазин канцелярских товаров — филиал его берлинского магазина.

Узнав у портье, что для пассажиров ночного поезда в отеле работает специальный буфет, мы сперва разошлись по номерам, оставили там вещи, а затем снова сошлись, уже за столиком буфета. Это неожиданное знакомство могло мне пригодиться, и первый разговор в буфете тоже был для меня очень важным. Во-первых, я имел возможность в разговоре проверить надежность своей персоны, во-вторых, мне очень могли пригодиться всевоз можные детали, которые всегда мелькают в непринужденном разговоре. Однако я заметил, что мои собеседники, узнав о моем интересе к ценностям, явно утратили ко мне свое расположение, особенно инженер. С чуть заметной брезгливой усмешкой он сказал:

— Война растрясла людские ценности, а вы их подбираете. Наверное, неплохой гешефт.

Они стали разговаривать друг с другом, и вскоре я ушел в свой номер.

Утром я в самом прекрасном расположении своего коммерческого духа, одарив улыбками всех горничных отеля, а заодно и портье, вышел на улицу и начал свой пеший вояж по ювелирным и комиссионным магазинам.

Как бы я ни увлекался коммерцией, в двенадцать тридцать я должен прийти в садик, что под сенью башни Гедемина. Там на каменном парапете, именно на парапете, а не на скамейке, должен сидеть человек в темнозеленой шляпе, тулью которой будет опоясывать желтый шнур с бантом на неположенной правой стороне. В руках человека должен быть молитвенник без переплета с заложенным между страницами белым птичьим пером. На плече у человека на его темно-серой куртке должно быть меловое пятно. Если все будет так, к человеку можно подходить и произносить первую фразу пароля. Со дня появления в городе Ивана Ивановича и затем подряд еще пятнадцать дней в разное, установленное специальным расписанием время этот человек будет приходить в садик.

Но сегодня я к нему не подойду, и у меня не будет примет, известных этому человеку. Сегодня я только посмотрю, на месте ли этот человек. Учитывая отсутствие сообщений от Ивана Ивановича, эту предусмотрительность я считал крайне необходимой.

А пока я пошел по магазинам. Вот, кстати, на углу небольшая комиссионная лавочка. Фамилия хозяина на вывеске литовская — прекрасно. В магазине никого. На стук двери из-за портьеры вышел мрачный мужчина с головой абсолютно голой и отполированной, как бильярдный шар.

— Добрый день! — весело сказал я по-немецки.

— Добрый день, — настороженно ответил хозяин, и я сразу почувствовал его скверный немецкий язык.

Я окинул взглядом убогий товар магазина и покачал головой.

— Что, коллега, я вижу, дела плохи?

— Вы хотите что-нибудь купить? — с нескрываемым недружелюбием спросил хозяин.

— Коллега, я коммерсант из Германии. Делаю деньги так же, как и вы. И мне, как и вам, достаточно взглянуть на дело, — я показал взглядом на пустые полки, — чтобы знать, как оно, это дело, идет. Не так ли?

Хозяин молчал.

— Война, война, кто не торгует порохом, тот идиот* o- Что вам угодно? — раздраженно спросил хозяин.

— Ценности, коллега, побрякушки для дам, которые пока не стали вдовами, камушки и прочее. Разговор на эту тему возможен?

— Нет, — отрезал хозяин.

— В таком случае, разрешите откланяться.

Я вышел на улицу. Первый мой визит явно провалился, и виноват в этом только я. Конечно же, было ошибкой избрать этот легкий, фривольный тон разговора. Ведь идет, черт возьми, война, которая для большинства людей все-таки беда. Ну что ж, примем урок к сведению.

Подхожу к магазину уже пошикарней. Большая витрина уставлена и увешана разнокалиберным товаром, присущим комиссионной торговле во всех частях света: от кофейной мельницы до полотен живописи.

За прилавком — целых три продавщицы; они очень похожи друг на друга. Очевидно, дело ведет одна семья. А вот и ее глава — из стеклянного скворечника кассы вылезает и подходит ко мне пожилой человек в элегантнонебрежном полосатом пиджаке. Розовая маслянистая физиономия, аккуратненько зачесанная реденькая шевелюра, волосок к волоску.

— Здравствуйте, — говорит он медовым голосом по- литовски.

— Добрый день, — строго отвечаю ему по-немецки и мимо него направляюсь к прилавку, где разложены всякие безделушки.

Хозяин проворно обегает прилавок и, отстранив девушку, оказывается прямо передо мной.

— Сувенир? Подарок? — спрашивает он уже по-немецки, рабски заглядывая мне в глаза.

Я брезгливо показываю на витрину:

— Это, по-вашему, сувениры или, может быть, подарки?

Хозяин разводит руками:

— Мы, комиссионеры, товар не заказываем. Что принесут, то и продаем.

— У нас в Германии уши протрубили, что Литва богатейшая страна. И, очевидно, это факт, раз литовцы не несут вам настоящие вещи. Когда богат, зачем уносить вещи из дому? Лучше нести в дом.

Хозяин засмеялся, причем как-то странно, будто икоту рассыпал.

— А мне приходится нести от этого материальный ущерб, — продолжал я. — Неужели я действительно зря приехал сюда с самого края немецкого света?

— Вы ищете что-нибудь определенное? — осторожно спросил хозяин.

— Да, ценности. Я коммерсант-ювелир.

Хозяин пристально и заискивающе смотрел на меня целую минуту, а потом прошелестел:

— Может быть разговор. — Кивком головы он показал на дверь в углу магазина и пошел туда. Я — за ним.

Мы оказались в темной, пахнущей мышами комнатушке. Наверное, здесь он принимал товар. Комнатушку перегораживал низкий ларь, по обе стороны которого стояло по креслу.

— Что вам конкретно надо? — деловито спросил хозяин.

— Конечно, не пудреницы без крышек. Нужен настоящий товар: благородный металл, камушки и прочее. Будет и настоящая плата. Я ехал сюда с уверенностью, что война тряхнула вашу аристократию. А тут дошло до того, что вон там, на углу, в комиссионном магазине продается эмалированная кастрюля о отломанной ручкой.

Хозяин печально улыбнулся:

— О-о, знаю. Тот делец неудачник. У него в первые дни войны от случайной бомбы сгорело большое дело, и он начал все сначала. Если вы коммерсант, то знаете, что означает начинать снова.

Я вздохнул:

— Это верно. Мой отец прогорал ровно три раза и три раза начинал сначала. Но я веду дело по-новому, в ногу со временем. Кастрюлями меня торговать не заставишь, черта с два!

Мы оба посмеялись. Я спросил:

— Ну что ж, будет разговор о настоящем товаре?

— Да… может быть… может быть… — замедленно ответил хозяин и вдруг решительно спросил: — Чем вы платите?

— Товар люкс оплачиваю швейцарской валютой. Но только чистый люкс. Остальное — рейхсмарками, не оккупационными, а рейхе, понимаете?

Хозяин мелко-мелко кивал головой, в это время о чем-то напряженно думая.

— Сколько времени вы можете мне дать? — спросил он.

— Выращивать садик возле отеля не собираюсь, — засмеялся я. — Даю три дня.