Суринам - Радзинский Олег - Страница 55

— Вы помните миф Гесиода о Хаосе? — Кассовский не стал ждать ответа. — Всё произошло из Хаоса, чёрной бездонной тьмы, которая ничто. Гея, Земля, родилась из хаоса, и Тартар, подземный мир, родился из хаоса, и Никс, чёрное небо, и Эрос, любовь. Хаос, это ничто, породил всё.

Илья кивнул; он помнил. Он хотел знать, что дальше.

Дилли мастерила что-то из своих волос, свесив их поверх полуосвещённого лица. Её тень, много больше её самой, терялась в ближней полумгле пещеры. Тень двигалась сама по себе, и когда Дилли это заметила, она попыталась поймать тень. Дилли накрыла ладонями свои чёрные воздушные руки, но те убежали от неё в тёмноту. Дилли хлопнула в ладоши, и огромные руки из тени беззвучно хлопнули вслед за ней. Дилли рассмеялась. Она посмотрела на Илью, видел ли он её игру.

— Вы правы, там газ, — неожиданно буднично сказал Кассовский. — Жерло горы — это естественный ионизатор. Понимаете? Газ, третье состояние материи, уже там. Нужен только свободный электрон, который нарушит баланс внутри материи, преодолеет её притяжение и уйдёт. Нужна божественная искра.

— И где её взять? — спросил Илья.

Он понимал, что сейчас Кассовский откроет ему План. Илье вдруг стало тревожно внутри, что сейчас всё закончится. Он уже начал привыкать к своей новой жизни, где мир начинался заново каждое утро и ни к чему нельзя было привыкать.

Кассовский засмеялся. Он взмахнул руками, словно прямо сейчас собирался взлететь и покинуть этот мир плотной материи.

— Как где? — смеялся Кассовский. — Вы и есть ответ на ваш собственный вопрос. Помните, нэнсеке — это люди с двойной пнеумой, вернее, с двумя пнеумами, одна из которых божественная. Эта божественная искра и есть свободный электрон. Она способна пробить туннель в гравитационном поле материи и тем самым уменьшить его для всех остальных. Понимаете? — радовался Кассовский. — В этом и есть ваша миссия. Для этого боги и спускались на землю в начале времён и оставляли, консервировали свои пнеумы, свой дух в некоторых из нас. Искру божью. Это и есть путь возвращения обратно. Это и есть их План.

Илья молчал. Он думал: а что, если это — то самое знание, которое он так долго искал? Он пытался почувствовать свою отмеченость, особенность — и не мог: он хотел есть.

— Понятно. — Илья кивнул. — И что нужно, чтобы это случилось?

— Сгореть, — сказал Кассовский. — Чтобы не осталось плоти, чтобы пнеуме было некуда вернуться.

На секунду, лишь на мгновение, Илья перестал чувствовать других в пещере. На мгновение здесь, внутри синей горы, были только он и огонь, тёплый, нестрашный, словно костёр в тёмном осеннем лесу. Затем Илья снова увидел Кассовского; тот смотрел куда-то в сторону, где не было ничего.

— Вы хотите меня сжечь? — спросил Илья. Почему-то ему стало смешно.

— Нет, что вы. — Кассовский поднял руки, протестуя против его слов. — Нет, нет! Вы меня неправильно поняли. Это — ошибка инквизиции, аутодафе. Почему, вы думаете, инквизиция сжигала еретиков? Они знали, знали. Они искали среди еретиков, колдунов, ведьм, таких, как вы, — нэнсеке. Поэтому они и называли это «ауто да фе» — акт веры. Это был акт веры в возвращение к истинному богу, акт веры в то, что божественные пнеумы сожжённых преодолеют притяжение плоти, и другие пнеумы, простые одинарные души сжигающих, смогут ускользнуть за полубогами, которых они сожгли. Они сжигали плоть, чтобы помочь, чтобы ослабить силу притяжения. Им было не важно, что насильно.

Кассовский замолчал. Казалось, сейчас он был там, далеко, где горели костры инквизиции. Дилли свернулась клубком у его ног и затихла, словно заснула. А может, и вправду заснула.

— Я тоже так думал вначале, — тихо сказал Кассовский, — тоже в это верил. Эту ошибку я больше не повторю.

Было очень тихо. Очень тихо вокруг.

— Вы что, — спросил Илья, — кого-то сожгли насильно?

Он хотел знать.

— Удивительно. — Кассовский развёл руками, и Илья понял, что он говорит не с ним: Кассовский обращался к кому-то поверх Ильи. — Более двух миллиардов христиан каждый день прославляют бога, который послал на смерть собственного ребёнка, своего сына. Я сделал то же самое, для всех. Для всех.

Он замолчал. Он больше ни к кому не обращался, отдельный от других в этой пещере глубоко под землёй. Затем Кассовский посмотрел Илье в глаза и пожал плечами:

— И так же как у него, у меня ничего не получилось.

Илья понял. Он оглянулся, ища Адри. Он хотел спросить у неё правду, хотя бы глазами.

Но вокруг была лишь темнота пещеры, и Илья больше не мог найти жёлтый луч её фонаря.

Он понял, что Адри ушла, вверх по туннелю, где её ждали другие. Илья повернулся к Кассовскому.

— Вы сожгли свою дочку? — спросил Илья. — Вы сожгли свою маленькую девочку?

Он видел, как Дилли дышит во сне. Она немного вздрагивала от наступившей вокруг тишины. Отблески огня причудливо падали ей на лицо разноцветными языками, словно это и были её сны. Она лежала, свернувшись у ног Кассовского на каменном полу в своём беленьком лёгком платье, поджав под себя голые смуглые колени. Илье хотелось её накрыть.

— Сейчас это уже не так важно, — сказал Кассовский. — Я сделал в своей жизни много вещей, с которыми мне приходится жить.

Он для чего-то зажёг фонарь у себя на лбу и отступил от огня, навстречу Илье. Тот остался на месте.

— Главное, — голос Кассовского обрёл силу, — теперь мы точно знаем: нужна добровольность. Нужна добровольность. Нужен выбор, решение. И он, там, — Кассовский ткнул кулаком в темноту над головой, — он там должен одобрить этот выбор. Тем, кому суждено, он даст самим найти это место. Они должны прийти сюда сами. Как пришли вы. Мы — просто помощники. Всё, что мы можем, это направлять вас до какого-то момента, вести, но последний шаг — ваш.

Кассовский улыбнулся Илье:

— Ваш.

— Вы хотите, чтобы я сжёг себя сам? — спросил Илья. Он знал ответ, но ему отчего-то хотелось уточнить. Ему было как-то странно покойно, и огонь горел совсем не страшно: огонь лился разными цветами, оттенками всего. Илье захотелось спать.

— Вы и Дилли. — Кассовский выключил ненужный фонарь у себя на лбу. — Знаете, Илья, — он снова улыбнулся, — первый раз у нас двое нэнсеке. До этого только по одному. Это важный момент. — Он замолчал, чтобы Илья осознал эту важность. — Мы не знаем, будет ли вас двоих достаточно, чтобы пробить барьер в поле притяжения, но стоит умереть, чтоб узнать.

— Значит, те, другие, не пробили барьер? — спросил Илья. Он и сам не знал, для чего он это спросил. Он не собирался себя сжигать в любом случае.

— Нет, нет, — сказал Кассовский, — это так не работает. Когда нэнсеке делает выбор вернуться в Плерому, он освобождает свой дух, и барьер притяжения становится слабее. Даже воздух становится легче, как перед сильным дождём. Материя мира теряет плотность — каждый раз понемногу, с каждым уходом по чуть-чуть, но теряет. Эта потеря плотности заполняется хаосом, первичным ничто. Хаос — это и есть плазма, материал вселенной. Плазма проводит электричество, и поэтому, когда уходит нэнсеке, начинается шторм, гроза. Чем выше уровень хаоса, тем меньше притяжение материи, тем легче пнеумам ускользнуть и вернуться в Плерому. Однажды, когда в мире накопится достаточно хаоса, достаточно плазмы, люди смогут вспомнить, кто они и откуда, и их пнеумы покинут мир.

— Вы хотите, чтобы я для этого себя сжёг? — Илья мотнул головой, чтобы стряхнуть наплывавшую на него дремоту.

— Нет, — ответил Кассовский ясным, почти звонким голосом. — Нет. Я хочу, чтобы вы освободили свою божественную искру и помогли нам всем вернуться в Плерому. Всем людям.

Он показал рукой на огонь:

— Это лишь шаг, но вас готовили к этому шагу всю жизнь. Вы были в тюрьме, и я думаю, вам это было дано, чтобы ещё больше ценить свободу. Сейчас вы снова на пороге тюрьмы. Вы можете сделать шаг и стать свободным. Вернуться домой. И открыть дверь другим. Всем.

Неожиданно Илье показалось, что он услышал у себя за спиной чей-то шёпот. Он хотел обернуться, но не мог. Он не мог оторваться от огня. Илья понимал, что выходящий из жерла газ делает его сонным, и он всё время мигал, чтобы удержать глаза открытыми. Ему нравился этот огонь.