Гибель гитариста - Слаповский Алексей Иванович - Страница 8

Месяца два назад, в мае, Денис Иванович прощался у калитки с гостями, простился и стоял у калитки, дыша утренней прохладой, Андрей в это время садился в машину, провожая взглядом удаляющиеся фигуры Эльвиры и ее страдателя Димы Гульченко, – и увидел и услышал, как к Денису Ивановичу пристали какие-то парни, такие же полуночники, но непоседливые, шатающиеся, приключенческие. Они спросили у Дениса Ивановича закурить или, допустим, который час, это неважно, Андрей, имеющий нюх на такие ситуации и бывавший не раз в подобных переделках, сунул в карман газовый пистолет и вышел из машины. Парни, числом четверо, окружили Дениса Ивановича. Тот улыбался. И у Андрея вдруг защемило сердце. Неужели я впрямь так люблю этого человека? – задал он себе вопрос. И тут же подумал, что дело не в любви, а в чем-то более простом. Ему просто дико видеть Дениса Ивановича в окружении этих жлобов. Денису Ивановичу хорошо быть с гитарой, с чашкой чая в руке, изредка со стаканом вина, ему идет говорить, слушать и улыбаться среди людей, понимающих его, а вот это – стоять среди сладострастно напряженных людей, затеявших игру в опасность (а по сути репетицию убийства или даже само убийство, если вдруг случайно произойдет), вот это ему не шло, он был нелеп; в Андрее была не столько злость, сколько досада на природу, допускающую такую нелепость.

Сперва он хотел воспользоваться газовым пистолетом, но поостерегся задеть Дениса Ивановича, поэтому, используя фактор внезапности, напал на парней, быстро и мощно ударив каждого по разу, а потом еще по разу, а потом еще – уже лежачих, а потом еще по разу – вдогонку, – когда они поднялись и бросились наутек, напуганные возникшим ниоткуда ураганом правопорядка (каждый был уверен, что их колотят милицейской дубинкой, а одному даже почудился свист милицейского свистка, лишь потом, убедившись, что правопорядка уже нет, а свист остался, он понял, что этот свист в голове – от удара по ней).

– Зачем вы так, Андрей? – спросил Денис Андрея Андреева.

Тот, воспаленный еще, разгоряченный, не понимая, что делает, отвесил и Денису Ивановичу затрещину, ударил кулаком по щеке, а ударив, испытал странное чувство, близкое к тому, какое он испытывал, когда в процессе любви употребляемая им женщина просила сделать ей больно – и он с нежностью и щекотливым холодком в животе делал ей больно.

– Нечего из себя строить! – закричал он. – Вы не видели, что ли, кто они, зачем вы с ними в беседы пустились?

– А кто они? – спросил Денис Иванович.

– Вы прекрасно знаете! Идиотизм какой-то!

После, осмысляя свои слова и действия, Андрей перепугался: а нет ли в его отношении к Денису Ивановичу влечения уже даже физического, не тянет ли его, хоть он сам и не замечает, переменить, как в газете «Спид-инфо» пишут, сексуальную ориентацию?

Да нет, чушь, бред! Все проще – с одной стороны, все сложнее – но со стороны другой. С этой другой стороны дело в следующем: ему хорошо и тепло, когда он у Дениса Ивановича, он любит бывать у Дениса Ивановича, Денис Иванович нравится ему. Но! Но что получается? Получается: ему нравится человек, который нравиться ему никак не может! И как поступить в этом случае?

Но почему он должен как-то поступить?

Потому что – Эльвира Нагель.

А что – Эльвира Нагель? Признайся себе, брат, – нет уже любви к ней. И нет даже уже спортивного интереса победить ее. Ничего уже нет.

Ради чего тогда все затевается?

А что затевается?

Мучась непониманием себя, Андрей Андреев становился в это утро все раздраженнее.

И еще раздраженнее.

Совсем стал злым.

Сейчас бы он вполне мог поувечить Мизю, подвергнуть его пыткам до самой его смерти.

– Кыс-кыс-кыс! – позвал Андрей Мизантропа.

Но тот, обладая сверхъестественным чутьем, заранее исчез.

4

Пора, однако, рассказать и об ЭЛЬВИРЕ НАГЕЛЬ – иначе частое косвенное упоминание ее имени наведет на мысль, что автор подсовывает уже читателю версию убийства, меж тем я не детектив какой-нибудь сочиняю, а рассказываю действительную историю – да и не историю даже, а случай, вернее… ну, не знаю. Разберемся.

Эльвира Нагель любила Дениса Ивановича.

Попала она к нему случайно – ее привела приятельница послушать хорошего музыканта. Эльвира послушала – и тут же поняла, что любит. С нею не было еще такого. Она была уверена, что любить не может – с того самого дня, когда маму повезли в больницу рожать ребенка от отчима, а отчим, выпив на радостях, стал заламывать ей руки, приговаривая: все равно сукой станешь, как мать твоя, все женщины суки, так лучше от близкого человека, он тебя научит!

После этой науки ей было уже все равно, с кем быть, когда и сколько, – она надеялась, что множество мужчин, юношей и совсем мальчишек своей массой заслонят то, что не хотела хранить ее память, – ну или, высоким стилем говоря, залить грязь грязью, но в процессе выполнения этой задачи сама задача забылась, осталась инерция да еще наркотичность пристрастия к занятию. Она считала, что ничего не тратит из себя, – ведь она никого не любила. А потом появился Андрей Андреев и понравился ей, она вдруг посмотрела и увидела, что он – человек, и в одночасье вдруг поняла, что и все предыдущие (и даже ТОТ!) были тоже людьми, а не только особями противоположного пола. И она прекратила все. Простое и незамысловатое оказалось вдруг невозможным, непереносимым – и через месяц-другой она с недоумением вспоминала о самой себе прежней – как о другой.

Учеба и все прочее раньше служили ей препятствием или, в лучшем случае, проведением времени, заполнением пустоты в основном содержании жизни. Теперь отпало это содержание, осталась одна лишь пустота.

И вот – Андрей Андреев.

То есть сначала никак, а потом, через год или даже два, вдруг ясно стало: Андрей Андреев.

Но она ничего не хотела и ничего не могла.

Она была уже в каком-то другом пространстве. Оказаться с Андреем Андреевым – вернуться в пространство прежнее.

Но и нынешнее пространство ей опостылело, поскольку – нет его.

И она уже готова была сделать решительный шаг из пустоты в пустоту – тогда-то и появился Денис Иванович.

Что я хочу от него? – спросила себя Эльвира Нагель.

И ответила себе: она хочет, чтобы он принадлежал только ей.

И обрадовалась.

То есть она понимала, что желать себе человека в безраздельное владение – нехорошо, но ее радовало, что в ней живет – и все сильнее – это желание, что она, оказывается, не умерла еще.

Хороши ли, нехороши ли ее стремления, они – подлинные, а Эльвира отвыкла чувствовать в себе что-то подлинное, вот и обрадовалась.

Незамедлительно она призналась, улучив момент, Денису Ивановичу в любви и сказала, что никаких соперниц не потерпит.

– Но вы ведь даже не спросили, как я к вам отношусь, – сказал Денис Иванович.

– Вы ко всем относитесь одинаково, – ответила Эльвира.

Денис Иванович вздрогнул. Не умея судить о себе сам, он был беззащитен. Стоило любому человеку сказать ему: ТЫ ТАКОВ! – и он верил. Тут еще мнительность была совершенно особенная. И поэтому он поверил Эльвире, что ко всем относится одинаково. Он сказал:

– Да…

– А раз так, то решать будете не вы, а я. Всем добра не сделаешь, сделайте добро одному человеку – мне. Я люблю вас, полюбите меня тоже – и двух других таких счастливых людей на земле не будет.

– Это хорошо бы, – согласился Денис Иванович. – Но все-таки…

Разговор был в углу сада у ветхой изгороди, в изгороде прорехи и дыры, там – брошенный сад и брошенный дом. Эльвира взяла Дениса Ивановича за руку и повела туда.

Она любила его так, как всех предыдущих сразу – которых, правда, не любила.

К исходу ночи Денис Иванович признался ей в любви.

Но выговорил для себя отсрочку – хотя бы на три месяца.

Через три месяца они поженятся (это должно было случиться в конце июля), а пока пусть все будет по-прежнему. И бывшая жена Елена пусть приходит, у нее сейчас трудный жизненный период, ей нужна поддержка. Ну, и прочие другие люди. А потом… Потом он закроет двери, окна и калитку. Ему давно уже хочется побыть в одиночестве, правда, правда. Самое лучшее одиночество – когда вдвоем. Они закроются от всего мира. Потому что полжизни, даже больше, пройдено, а ничего еще не решено из того, что намечено было решить.