Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать - Слаповский Алексей Иванович - Страница 11


11
Изменить размер шрифта:

Но парадокс в том, что они ни разу не встретились: ни в процедурных кабинетах, ни даже в столовой, потому что столовая работала в две смены, Коля был в первой, Оля — во второй.

И вот они вылечились.

Но тут произошло печальное: Коля, до этого работавший инженером на ткацкой фабрике, после лечения почувствовал в себе, кроме здоровья, еще и энергию и бросился в предпринимательство, но его подвели нечестные компаньоны и он сел в тюрьму. А ведь именно в это время он как никогда был близок к Оле; часть товара для операций ему поставлял некий Тициян, живущий в гражданском браке с женщиной Натальей, Наталья же водила своего сына в садик, где воспитательницей была Нина Гололёд, сноха работника учреждения, ведающего квартирным вопросом, Р. Г. Шниткина; Шниткин же вот уже полгода мурыжил Олю, не давая ей оформить документы на получение комнаты в семейном доме-общежитии, как не будучи в разводе с бывшим мужем, она думала, что он хочет взятку, но он хотел другого, и она скрепя сердцем пошла на это, но Шниткин ее обманул и оформление документов все оттягивал.

А Оля, отчаявшись, чувствуя омерзение к Шниткину, к людям и даже к будущей комнате, повесилась в квартире своих родителей, когда их не было дома, чтобы им стало стыдно.

А если бы Шниткин жил честно и открыто и не скрывал бы своих порочных действий, то Нина Гололёд знала бы о его поступке над Олей и как-нибудь в разговоре сказала бы Наталье, а Наталья сказала бы Тицияну, а Тициян поделился бы с Колей — и тот узнал бы о несчастной женщине, заинтересовался бы, и они бы встретились, наконец. Но этого не произошло из-за людской скрытности.

Поэтому Коля сел в тюрьму.

Так не сложилась жизнь двух хороших людей, которые не встретились друг с другом.

А ведь все могло быть иначе, если бы они встретились. Я так думаю.

Памятник

В селе Большие Воробушки в 1967 году поставили памятник.

Очень известному человеку. Назовем его Н. Н., тем более, что он уже умер. А в этом селе он родился и некоторое время жил — полтора года, если точно, потом родители его уехали, забрав его, естественно, с собой.

Он был настолько известен, что стоило жителю села Большие Воробушки оказаться хоть в Магадане, хоть в Кушке, хоть даже и за границей, чего, правда, ни разу не случилось, и сказать о себе, что он, мол, из села Большие Воробушки, то сразу же все восклицали: А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Это из того самого села Большие Воробушки, где Н. Н. родился и некоторое время жил! Ну да, отвечал земляк Н. Н.

Сперва с гордостью и радостью отвечал.

Потом с привычкой.

А потом уже и с досадой.

Если в область или район приезжали по вопросам государственного хозяйства или культуры какие-нибудь гости из центра или даже из-за границы, чего, правда, ни разу не случилось, то маршрут их обязательным образом пролегал через село Большие Воробушки, и им говорили: а вот, обратите внимание, село Большие Воробушки, где родился и некоторое время жил Н. Н.! И подвозили к памятнику и, приманивая проходщих мимо местных жителей пальцами и словами, просили рассказать коротко и ясно про своего земляка. И те рассказывали.

Сперва с гордостью и радостью.

Потом с привычкой.

А потом уже и с досадой.

А потом даже совсем перестали рассказывать, исчезая из окрестной видимости, едва у памятника появлялись машины с чужими людьми.

Единственной школе села Большие Воробушки присвоили имя Н. Н. О нем рассказывали на уроках детям.

Его упоминали на каждой сельской сходке.

Он был пример и знак.

И создалось впечатление, что кроме Н. Н. ничего достойного в селе Большие Воробушки не было, нет и не будет, и жители вследствие этого засомневались в своей полезности, в своих достоинствах, а некоторые и в самом существовании своем. И от безысходности все — от мала до велика — стали постоянно и жестоко пить водку, вино, самогон. Пива не пили: его в село Большие Воробушки не привозили никогда, а своего не производили.

Так продолжалось до осени 1993-го года, до той поры, когда вернулся в село получивший высшее образование Константин Счукин. Он, само собой, выпил. А потом взял кувалду и разбил памятник. А потом осколки унес, а место разровнял лопатой — будто и не было ничего. Но этого мало. Он созвал сход, взял слово и объявил: вот что, дорогие земляки, давайте так. Никакого Н. Н. не было. Не родился он у нас и не проживал некоторое время. Амбец!

Будто свежим воздухом овеяло селян. Впервые за долгие годы улыбнулись они друг другу с чистым сердцем.

Гости по привычке поездили, но им объясняли: ошибка вышла, не родился и не проживал некоторое время у нас никакой Н. Н., первый раз вообще о нем слышим.

Перестали ездить.

В школе об Н. Н. учительницы уже не рассказывали, а в качестве положительных примеров выставляли своих же земляков, передовиков косовицы, обмолота, вспашки и дойки.

А главное, пили в Больших Воробушках теперь уж не от мала до велика, а только взрослое дееспособное население, что можно считать в пределах общестатистической российской нормы.

Каков вывод из этого рассказа, напрашивающийся сам собой?

Но, хоть он и сам собой напрашивается, — нету никакого.

Это просто случай из жизни, только и всего.

осень 1993 г.

Нельзя

Мистический рассказ

Приснился мне дядя Петя покойный, что будто бы сидим мы в бане одетые. Я хоть и во сне, а сразу сообразил, что раз мы одетые в бане, то, значит, не мыться забрались, а выпивать.

Но дядя Петя не пьет, а говорит:

— Нельзя мне!

Я удивляюсь:

— Почему нельзя? Это когда ты живой был, у тебя и сердце больное было, и печень, и язва, ты и бросил пить. Но теперь-то ты мертвый, теперь-то тебе чего беречься? Не порть компании, выпей!

— Нет. Нельзя.

— Да почему?! Что тебе сделается, твою-то, извини, мать?

— Ничего не сделается. А просто — нельзя.

Тут я проснулся и подумал: вот, сколько лет прожил, а лишь теперь понял, что такое смерть. Смерть — когда нельзя. НЕЛЬЗЯ. Нельзя — и все. Без объяснений.

И стало мне интересно мертвым пожить.

Ведь все очень просто: нельзя — и все!

Перестал пить. Дураки пристают, а я говорю: «Нельзя!» — и удаляюсь с загадочной улыбкой.

Разошелся с женой, с которой уж семнадцать лет (то есть с момента свадьбы) мечтал разойтись, да все как-то... А теперь подумал: зачем она мне, мертвому? — и без малейшей запинки разошелся. С другими женщинами, однако, не стал ничего. Я ж мертвый, и это получится извращение какое-то. И главное — нельзя.

Трудней всего было бросить курить. Бессонница терзала, кашель бил в три погибели. Но как вспомню — НЕЛЬЗЯ! — и легче.

Ел очень мало, потому что если совсем не есть, то можно по-настоящему помереть, а я не хотел помирать по-настоящему, я хотел только мертвым пожить.

И стало мне через полгода так легко! — просто летаю! Улыбаюсь на все стороны. Меня толкают и обругивают, а я молчу, мне отвечать нельзя. Невозможно. И самое приятное, что душа не требует объяснений, почему нельзя, и не осталось во мне ничего, кроме уважения к самому себе.

И тут снится мне дядя Петя повторно, уже не в бане, а легально, у меня дома. Он пьет водку! Он закусывает малосольным огурцом с хрустом! Он курит так, что дым из ушей!