Самые страшные войска - Скутин Александр Витальевич - Страница 60

Последние дни были каким-то непрерывным кошмаром Крымского фронта. 10 мая 1942 года немцы на шлюпках, тёмной ночью, обошли наши позиции и высадились в тылу 44-й армии, за посёлком Приморское, под Феодосией. И одновременно ударили с фронта. Наши войска, построенные в один эшелон, не имеющие даже окопов («спасибо» зато представителю Ставки Л. Мехлису, запретившему строить оборонительные укрепления «для поднятия наступательного духа»), в панике бежали с Ак-Монайских позиций. Надо сказать, фронтовая разведка заранее смогла точно установить день начала немецкого наступления, но подготовка к обороне рассматривалась тогда как измена. Потом Крымский фронт пытался закрепиться в середине полуострова, на остатках старинного Турецкого вала, но и там не успели построить оборону. И немцы, почти не имевшие танков, не имея численного перевеса в войсках и артиллерии, продолжали громить войска Крымского фронта. Неизвестно, чего тут больше: немецкого военного искусства, или нашего разгильдяйства.

Немецкие самолёты полетели себе дальше, к Керченской переправе, а водитель выбрался из сухих зарослей чертополоха и вытащил колючки из одежды и ладоней. Жёстка и колюча крымская трава, босиком по ней не пробежишься, замучаешься потом занозы выковыривать. Он снял с пояса флягу, сделал пару экономных глотков воды, долго полоскав рот перед тем, как проглотить её. Потом забрался в раскаленную солнцем кабину, завел двигатель и поехал дальше щуря глаза от ослепительно яркого крымского солнца. За холмом на дорогу выскочил лейтенант в грязной пропотевшей гимнастёрке, бежал видно, и сходу начал палить из ТТ:

– Стой! Стой, стрелять буду!

– Что такое? – спросил шофёр, притормозив.

Лейтенант вскочил на подножку к водителю.

– Возьми раненых до Керчи, у меня их восемь, все тяжёлые.

– Не могу, машина штаба полка с документами, не имею права подвозить.

– Возьми, сказал, а то пристрелю!

А что, и пристрелит, запросто.

– Ладно, поехали к твоим раненным.

Забрали в кузов раненных, бойцов, лейтенант садиться в кабину не стал, так и поехал, стоя на подножке со стороны водителя, чтобы успеть соскочить при авианалёте.

В Керчи шофёр спросил у девчонки-регулировщицы:

– Где тут военная комендатура?

– Езжайте в центр, к Митридату. Там возле военного порта, в здании бывшей таможни, и находится комендатура. Кстати, в том же здании и госпиталь, можете раненых сдать.

Доехали туда, сгрузили раненых, только не в госпиталь, а прямо на буксиры, стоящие у Генуэзского мола военной базы. Причальную стенку оцепили энкэвэдэшники из заградотряда с автоматами наперевес, пропуская матросов, несущих носилки с ранеными через цепь, и отпихивая остальных. Они выполняли строгий приказ командующего Крымским фронтом Д. Т. Козлова: «На тот берег – ни одного здорового, только раненых!» После выгрузки раненых шофёр, вместе ставшим вдруг никому ненужным лейтенантом, явились в комендатуру за дальнейшими распоряжениями. Там они получили такой приказ:

– Направляться на север Керчи, в посёлок Аджимушкай. Там создаётся полк обороны Аджимушкайских каменоломен. Поступите в распоряжение полковника Ягунова. Машину с документами – сжечь!

Оборона наших войск на Турецком валу 13 мая была прорвана, а 14 мая передовые части немецкой 170-й пехотной дивизии генерала Зандера ворвались на западную и южную окраины Керчи, у посёлка Камыш-Бурун. На господствующей над городом горе Митридат немцы установили артиллерийские батареи и расстреливали причалы с нашими войсками, пытающимися переправиться через пролив. А немецкие самолёты расстреливали суда и плавсредства в водах Керченского пролива. 15 мая немцы полностью овладели Керчью и дальнобойной артиллерией расстреливали все переправы через пролив севернее Керчи. Эвакуация превратилась в бойню.

– Тебя как зовут? – простецки спросил лейтенант шофёра, вдруг забыв о субординации и своём офицерском чине.

– Слава.

– Меня Женя, Грищенко, – лейтенант протянул руку. – Откуда ты, Слава?

– С Рязани.

– А я местный, керченский. Закончил медтехникум, работал в медсанчасти металлургического завода Войкова. Так вот что, Слава, в Аджимушкай, в скалу нам лезть не к чему.

– Куда?

– В скалу, так керчане катакомбы называют. Во-первых, под обстрелом, по дорогам забитым войсками и беженцами мы не доберёмся…

– Да и горючее у меня на нуле, – добавил шофёр.

– Во-во, и я о том же. А во-вторых – в скале нас ждёт погибель. Там темно, и нет ни воды, ни пищи. Уж поверь мне, я пацаном эти скалы вдоволь излазил, и аджимушкайские, и старокарантинские.

– Так что ж теперь нам – пропадать?

– Ну, это мы ещё будем сильно поглядеть. Запомни, Слава, керченский пацан Женька Грищенко не из того теста, чтобы просто так, за рупь-за двадцать сгинуть. Я и сам не пропаду, и тебе не дам, усёк? Тебе же вот что предлагаю: разговорчики о гибели прекратить, как вредные и пораженческие. Машину гони на самый конец мола-волнолома. Там мы разломаем деревянный кузов и из его бортов сколотим плот. Из досок сделаем вёсла и будем грести к кубанскому берегу.

– А сможем? Догрести?

– Наверняка нет, течение сильное. Но южнее поперёк пролива стоит песчаная коса Тузла, или, как у нас её зовут, Средняя Коса. Если хотя бы на неё нас вынесет – считай спасены. От неё идёт узкая отмель к Таманскому берегу, можно пешком дойти, хотя воды по горло. В некоторых местах глубина до двух метров будет, придётся проплыть маленько.

– Я плавать не умею, – возразил водила.

– А доски у нас на что? И вообще, Славка, не нравится мне твоё настроение, с таким на фронте пропадёшь. Чтобы не случилось – никогда не дрейфь, держи хвост пистолетом. Если будешь делать всё, как скажу – останешься живым. Понял?

– А ты меня, не агитируй, не агитируй, лейтенант! Чай, не на собрании, и на фронте я поболе твоего буду. Ещё ты меня учить будешь, необстрелок зеленый. – Огрызнулся водитель.