Самые страшные войска - Скутин Александр Витальевич - Страница 3

Водитель на Севере – профессия героическая. А военный водитель в стройбате тем более. Без всякого преувеличения. Мне приходилось в сорокаградусный мороз менять кардан на лесной дороге. В такой же мороз мне приходилось голыми руками черпать воду из проруби в ведро, чтобы долить ее в радиатор. Края проруби обледенели и ведро не влезало в нее, а обрубить края было нечем да и время поджимало. Любой шофер с Севера может рассказать вам еще более страшные истории. Но сейчас я не буду о грустном.

Свои МАЗы мы не глушили всю неделю, доливая в них воду, солярку и, на глазок, масло. В субботу днем мы сливали воду, потом глушили мотор. Именно в такой последовательности, если наоборот, то в сорокаградусный мороз прихватит радиатор.

А в понедельник МАЗ надо было завести. Та еще морока. С утра надо было развести небольшой костер под картером двигателя и коробкой передач, желательно и под задним мостом. Когда прогреешь эти агрегаты, надо попросить трактор-трелевщик, чтобы завел с буксира. Про стартер в такой мороз – забудь, зря батареи посадишь. Потом, когда заведешься, надо срочно ехать к кочегарке и заливать горячую воду, пока не заклинило мотор. Раньше залить воду нельзя – прихватит.

Вы можете спросить: а как же антифриз, ТОСОЛ, предпусковой подогреватель? О таких вещах в нашем глухом гарнизоне тогда еще не слыхали, а если бы нам рассказали – не поверили б. Хорошо еще зимней соляркой и маслом снабжали.

И вот, завелся я с толкача и подъехал к кочегарке, чтобы скорей залить в двигатель кипяток. А в тот день в кочегарке случилось ЧП. Водогрейный котел работал на дровах и имел два вентилятора. Один нагнетал воздух в топку, а другой вытягивал горячие газы вместе с пеплом на улицу. Так вот этот вытяжной вентилятор и сломался. Но нагнетающий вентилятор исправно накачивал топку воздухом. А дыму от сгоревших чурок куда деваться? Правильно, через дверцу топки обратно в кочегарку, по пути наименьшего сопротивления. Поэтому вся кочегарка была полна дыма.

Как только я в нее вошел, от едкого дыма у меня сразу потекли слезы и сопли, словно прохудились водопровод и канализация одновременно. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно. Закашлявшись, я присел. У пола дыма было поменьше. В пяти метрах перед собой я разглядел чьи-то сапоги. Кочегар, поди, он-то мне и нужен.

Подойдя к кочегару я прокричал ему, перекрывая вой нагнетающего вентилятора и шум топки:

– Где мне горячей воды набрать?

Кочегар подвел меня к нужному крану, а потом спросил меня, размазывая по лицу слезы от едкого дыма:

– У тебя закурить не найдется?

Я чуть не рухнул от изумления.

Воскресенье, в роте получка. Получив деньги, военные строители тут же бегут в военторговский магазин и покупают там сигареты, сладости, консервы, одеколон (его пьют). Я закупил все, что хотел в магазине и возвращался в казарму.

Открыл двери, вошел. Головы всех солдат, услышав скрип петель, повернулись ко входу. Это всегда так у солдат: а вдруг офицер вошел? Тогда надо бы хотя бы окурки погасить и кружки с одеколоном в тумбочку убрать. Воспользовавшись тем, что все на мгновение повернулись ко мне, я громко крикнул:

– Мужики, кто сейчас у магазина десять рублей потерял?

И при этом сунул руку в карман, вроде как за утерянным червонцем. В ответ раздался громкий вопль всех присутствующих:

– Я!!!

Я не спеша вынул руку из кармана, в которой оказался всего лишь замусоленный носовой платок, смачно высморкался и спокойно сказал:

– Ну так пойдите и найдите, может там еще лежит.

Перед ноябрьскими праздниками 1980 года наша рота собралась в ленкомнате на комсомольское собрание. Тема была такая: принятие бригадами повышенных соцобязательств по заготовке леса. Замполит спросил одного из вальщиков:

– Рядовой Фейзулаев (фамилия изменена), даете ли вы честное слово комсомольца, что выполните взятые повышенные соцобязательства к годовщине Октябрьской революции?

Рядовой Фейзулаев встал, стукнул себя кулаком в грудь, и гортанным голосом воскликнул:

– Да если я, блядь, ебанный в рот, то я ни еб твою мать!

… в глухом северном гарнизоне.

В воскресенье я попросил у нашего токаря Володи ненадолго ключи от токарки, для какой-то своей надобности. Вернувшись в казарму, обнаружил, что Володи нет, но дневальный сказал, что он вот-вот вернется.

Я решил подождать его в ленкомнате, почитать газеты. И тут в ленкомнату влетел Володя прямо как был с улицы: в телогрейке, в шапке. Кто служил в Советской Армии, тот помнит – в ленкомнате полагалось снимать шапку, как в церкви. Перед портретами Вождей и Политбюро.

– Саня, отдавай ключи, мне работать надо, – выпалил он сходу.

И тут, как назло, в комнату вошел наш старшина Вознюк. Увидев, что Володя не снял шапку в ленкомнате, он начал:

– Згоба, вы чому в шапци, це ж лэнинська кимната, священное мисце для кожного солдата. Вы бачьте, тут и Лэнин повешен, и правительство наше.

Тут он помолчал, подумал, и добавил:

– Поставлен.

Уж лучше б молчал, может и прошло бы незамеченным.

– Нет, нет, повешен, мы слышали, – радостно закричали все, кто был в ленкомнате.

С этим же прапорщиком была другая история.

Стоял я дневальным в казарме. Зазвонил телефон. Я снял трубку, доложился. На том конце провода командир отряда сказал:

– Позови-ка мне прапорщика Вознюка.

Я позвал. Вознюк взял трубку и четко доложился:

– Прапорщик Вознюк прибыл к телефону.

С тех пор, как только к нам прибывало молодое пополнение, повторялся один и тот же розыгрыш. Мы подзывали к себе новобранца и строго говорили ему:

– Зайди к старшине в каптерку, скажи, что его к себе срочно телефон вызывает.