Самые страшные войска - Скутин Александр Витальевич - Страница 24

В овенкоматах (Во, блин, оговорочка по Фрейду! В военкоматах, конечно.) призывникам при отправке всегда говорят: «мы направляем вас в хорошие части, служба у вас будет лёгкой». Но давно известна расхожая истина: не так важно, в какой части ты служишь, как – на каком месте. Место, местечко, должно быть «тёплым». То есть, с возможностью забить на службу и разные там наряды-караулы, выполняя лёгкие необременительные обязанности. А если при этом ещё и в казарме не надо ночевать – вообще кайф.

Перечислять эти местечки нет надобности: баня, столовая, клуб, медсанчасть, кочегарки и пр. Штаб… ну – это где как. Место, конечно, хорошее, но и начальство рядом. А потому штабные солдатики, несмотря на всю борзость и опухлость, на губе чаще других бывают.

Но самое далёкое от военной службы место, в прямом и переносном смысле – это подсобное хозяйство. Солдаты подхозов вообще имеют самое смутное представление о службе. Не очень твёрдо знают в лицо своих ротных командиров, не говоря уж про сослуживцев-солдат.

Все, ну, или почти все солдаты стремятся попасть на такие тёплые места. Но не всем это удаётся. Чемпионами по прорыву на тёплые местечки у нас на Хапе, как и везде в Вооружённых Силах были лица южных национальностей. Поначалу. В результате: котельная в клубе взорвалась, трубы отопления в казарме разморожены, койки в санчасти постоянно были заняты «больными» земляками, кинопроекторы сломались и т. д. В общем, полный развал и бардак в хозяйственной деятельности. И только грузины в пекарне выпекали изумительный по вкусу душистый хлеб.

В конце-концов, из хозвзвода (хозсброда) кавказцы были командирами изгнаны (кроме пекарни, хлеб у грузин был отличный!), а на освободившиеся места были распределены рачительные и трудолюбивые молдаване и хох… э-э-э… лица юго-восточно-славянской национальности.

Но всё хорошее когда-то кончается. Дембельнулись с подсобного хозяйства его смотрящие к себе в благословенную плодородную Украину (храни её судьба!)

И на их место пришли два шустрых, наглых, горластых военных строителя с Новгородчины. К своёму небогатому жизненному опыту они до армии уже успели прибавить по одной судимости.

Начпродом в отряде был прапорщик Паршин. Кличка у солдат – Поршень. Сам начпрод вместе с отрядом дислоцировались в 50 километрах от Хапы, в посёлке Новый Софпорог. Но Поршень частенько наведывался на Хапу, проверить состояние столовой, продсклада и подхоза. Как раз в то время в СА ввели новое воинское звание «старший прапорщик». И Поршень первым в нашем отряде получил третью звёздочку на погон без просветов. Вместе со звёздочкой он получил также новую кличку – Страшный Прапорщик. Сейчас ему очень хотелось, чтобы солдаты Хапы обратили внимание на его новое звание.

– Эй, воины! Почему честь старшему по званию не отдаёте? – строго сказал он солдатам, сидящим на скамейке перед казармой и разливающим одеколон в эмалированные кружки.

У нас на Хапе честь не отдавали даже полковникам, но мы поняли, что Поршень просто хотел, чтобы заметили его повышение. И из уважения к пожилому человеку (сорок ему всего-то было, но для нас тогда – старик) мы небрежно козырнули ему: не вставая, кто левой рукой, кто правой, не выпуская кружек из рук. А Коля Рыженков махнул рукой у пилотки даже не отрываясь от проглатывания одеколона внутрь.

Проследовав мимо нас, Поршень зашёл на продсклад. Поздоровавшись с ним, мимо прошла жена одного из хапских офицеров с мешком картошки. Поршень тут же налетел на солдата:

– Ты почему картошку офицерским жёнам раздаёшь? Их мужья неслабые пайковые надбавки получают, да ещё северные, да за выполнение плана.

Почему, почему… Если солдат не даст ей картошки, завтра же её муж, он же ротный командир, поставит на склад другого солдата.

– Понимаете, – начал оправдываться солдат. – Они приходят и просят, и просят…

– А ты так делай: она у тебя начнёт просить – а ты у неё попроси. Она тебе даст, тогда и ты ей – картошки, гы-гы-гы…

И довольный своим чувством юмора, Поршень пошёл дальше, на подсобное.

Для определения состояния подхозных свинюшек у него был свой, опробованный годами службы метод. Если хрюшки в клетках орут – значит голодные. Или неубрано у них. Когда они сыты и довольны – визжать не будут, а будут лежать на боку на чистой соломке, вальяжно похрюкивая. И если свиньи орут – горе военным свинарям! Завтра они уже будут осваивать полезную в народном хозяйстве специальность сучкоруба, вальщика леса или чокеровщика.

Когда Поршень вошёл в свинарник, то там мгновенно стало тихо. Прапорщик прошёлся по клеткам – хрюшки не лежали, сыто прикрыв глаза, а стояли, прижавшись к стенке. Но молчали. И старший прапорщик вышел на улицу, довольный результатами инспекции.

Солдаты с подсобного давно знали, что Поршень определяет удовлетворительность их работы по визгу поросят. Точнее – его отсутствию. И все процедуры по уходу за животными начинались одинаково: солдаты раскатывали пожарный шланг, включали насос и окатывали свиней ледяной водой. И вот тут то начинался истошный, леденящий душу визг. Менее чувствительные натуры могли бы разрыв сердца схватить от жутких воплей. Дахау и Освенцим отдыхают. Впрочем, на здоровье свиней это вредно не отражалось, только чище становились. И закалённее. Но я бы свою домашнюю хрюшку пожалел таким образом закалять.

И со временем, как только открывалась дверь в свинарник, хрюшки испуганно замолкали, с ужасом ожидая водяной экзекуции: «Только бы не нас, только бы не заглянул в нашу клетку, мимо прошёл!»

– Скутин!

От неожиданности я вздрогнул и громко крикнул:

– Я!

«Головка от хуя», – со смешком сказал кто-то из второй шеренги старослужащих и они негромко, сдержанно заржали.