Правила побега с обнаженным оборотнем (ЛП) - Харпер Молли - Страница 14

Вообще-то, это потрясло меня гораздо позже, когда я стала анализировать ситуацию и вошла в фазу «сама виновата». Гленн был уверен в своей операции «Шок и трепет», был уверен, что я вот так и останусь сидеть на полу, и даже не подумал отобрать у меня телефон.

Именно после этого случая я не могла относиться к себе по-прежнему, хотя не впервые со мной случился «несчастный случай», когда Гленн рядом. Я позвонила в службу спасения, а Гленн – к моему удивлению – продолжал слоняться поблизости. Прибывшие парамедики и полицейские – к удивлению Гленна – не поверили, что полностью одетая женщина с сухими волосами упала, поскользнувшись в душе, поэтому его обвинили в нападении и арестовали. Я два дня провалялась в своей больнице, под тайные жалостливые взгляды коллег оправляясь от последствий нападения: сломанной челюсти, нескольких переломанных пальцев и ушибов внутренних органов.

И я знала, что случится, когда Гленна выпустят, ведь из-за меня его арестовали, и это, по мнению бывшего, непростительно. Когда я обратилась за судебным предписанием, мне сообщили, что Гленн созвонился с каким-то приятелем по он-лайн игре и поведал душещипательную историю, чтобы тот внес за него залог. А потом Гленн скрылся из города, наплевав на то, что приятель потеряет свои деньги. Так же я узнала, что вот уже месяц, как Гленн уволился из больницы и выехал из нашей квартиры. Теперь я не имела на руках никаких данных, кроме даты его рождения для оформления судебного запрета и никакой возможности, для его применения. А чтобы продолжить новую жизнь, закончив бракоразводный процесс, мне нужно было оставаться на одном месте. И хотя я понятия не имела, где искать Гленна, он-то точно знал, где искать меня, и мог в любой момент, как только ему взбредет в голову, вернуться обратно. И мне уже не скрыться. Куда б я ни убежала – он отыщет меня, если я и дальше продолжу работать врачом.

Государственные больницы и частные клиники требовали, чтобы их врачи помещали свои профили на вэб-сайтах, участвовали в рекламе и общественной жизни лечебных заведений. Попытка стать невидимкой положила бы конец моей карьере. Отказ от бракоразводного процесса сыграл бы на руку Гленну, косвенно подтвердив его утверждения о том, что я жестокий человек с нестабильной психикой. Но мне пришлось так поступить.

Усвоив урок, я выписалась из больницы в обход предписанию врачей и сбежала. Я продала все свое имущество, хотя после того, как Гленн сыграл в русскую рулетку с моей кредитной историей, у меня мало что осталось.

Я купила новые документы, приобрела развалюху, по которой плакал пункт приема металлолома, и поехала по стране замысловатой траекторией. Кого бы ни нанял Гленн, чтобы меня выследить, они точно голову сломали, пытаясь понять, куда я направлюсь. По моему мнению, уехать дальше всего, не меняя гражданства, я могла на Аляску.

Для большинства людей сбежавший супруг – это причина для расторжения брака. Гленн же воспользовался моим побегом, чтоб приостановить процесс, ссылаясь на то, что я должна присутствовать лично. Оставлял меня привязанной к себе.

И вот, спустя годы, Гленн возобновил поиски, а я пустилась в бега. Опять.

Сколько мне еще жить этой дикой странной полужизнью? Я и в восемьдесят лет буду работать обслугой под липовым именем в каком-нибудь боулинге Саскатуна, опасаясь бывшего, который в старческом маразме отирается под моей дверью на своих ходунках ?

Появится ли у меня когда-нибудь снова дом? Семья? Мне повезло, что я не родила ребенка. Сейчас только такого прекрасного бремени и ответственности мне не хватало – ребенка, особенно ребенка от Гленна. Мне бы не удалось его защитить или передвигаться без хлопот. Но мысль, что я никогда не стану матерью, тяжким бременем давила на сердце. Я приняла столько младенцев, работая в Долине Полумесяца. Ведь родить ребенка означает довериться кому-то, полностью обнажиться, возможно, даже назвать настоящее имя. Мне совсем не улыбалось ждать всего этого до восьмидесятилетия.

Чтобы выбросить невеселые думы из головы, я прошлепала в ванную, предварительно ударившись лодыжкой о короб кровати. Я стояла под душем в удивительно чистой ванной, надеясь горячей водой разогнать напряжение в спине и шее.

Выйдя из душевой, я встала на импровизированный коврик – гофрированную салфетку, которую использовала как мочалку – и вытерлась полотенцем, тоньше которого могла быть только марля.

Тщательно роясь в сумке Калеба, я про себя молилась, чтобы не наткнуться на что-нибудь, что подтвердит мою паранойю. Серые шорты, в которых я утонула, явно меня не красили, но, по крайней мере, я не блуждала по комнате мотеля в чем мать родила. Я натянула на плечи его старую фланелевую рубашку и свернулась под одеялом, уткнувшись лицом в рукав. Возможно, я выглядела как самый последний бомж, но вдыхая мшистый пряный запах Калеба, я чувствовала себя… в безопасности, что, учитывая, как мало я о нем знаю, по меньшей мере приводило в замешательство.

Я скользнула глазами по потертой, изношенной рубашке. «Ты не умыкнешь у него одежду. Всему есть предел».

А вообще-то умыкнула. Но никогда еще мне не спалось так сладко. Никаких снов об орущем бывшем, раздрае и побоях. Никаких больничных коридоров, где я бегу по тревоге в палату к избитому пациенту с остановкой сердца, а добежав, понимаю, что этот пациент – я сама. Мне вообще ничего не снилось, и это было прекрасно.

Проснувшись через час, я увидела Калеба, изучающего документы в папке, которая раньше валялась на задней полке в грузовике. В каждом пластиковом файле, помеченном цветной наклейкой, содержались газетные вырезки, полицейские отчеты и тщательно подобранные заметки.

Калеб сидел на неудобном стуле, вытянув и водрузив длинные ноги на хлипкий полированный деревянный журнальный столик. На кровати было бы куда как удобней, поэтому я оценила его решение не мешать моему сну. За это время Калеб успел переодеться в голубую с серой клеткой рубашку и джинсы. Иные мужчины в костюмах за три тысячи баксов не выглядели так обалденно. Свет лампы за спиной оборотня пробивался сквозь копну темных волос, образовывая что-то типа иссиня черной короны. Этот вид напоминал падшего ангела, сошедшего на землю.

Безумно привлекательные, сводящие с ума оборотни…

Он периодически посматривал на меня, словно удерживая взглядом на месте: взгляд в бумаги – на меня, взгляд в бумаги – на меня. Такое ощущение, что если он прочитает больше двух страниц подряд, я вскочу и сигану в окно.

Я села, окинув его мутным взглядом:

– Клевые у тебя файлы.

– А у тебя татушка на спине, – сообщил он с возмущенным выражением на лице. – Вот уж не ожидал от такой девушки, как ты.

Почувствовав, как к лицу хлынула кровь, я одернула подол рубашки, прикрывая темные фигуры, танцующие у меня на спине.

Где-то в Индиане я стала набивать на спине звездочку, если задерживалась на одном месте больше, чем на несколько дней. Я как-то прочитала, что так поступают приемные дети – за каждую семью, в которую они попадали. И теперь у меня вдоль позвоночника располагалась целая галактика крошечных звездочек, как память о том, сколько раз я начинала свою жизнь сначала.

Я вообще не суеверна, но все эти мелочи начались примерно спустя неделю после того, как добавила тринадцатую звезду, прибыв в Маккласки, штат Аляска.

– Звезда счастья, чтоб меня, – пробормотала я, не заботясь о том, что Калеб наверняка меня расслышал.

– Я позвонил в твой магазин и в мотель, где ты останавливалась, – сказал от скучающим тоном, не отрываясь от файлов. – Белинда о тебе беспокоится, а полиция ищет, чтобы допросить в связи со взрывом на стоянке. Я представился твоим надзирателем по условно-досрочному освобождению. Белинду это, кстати, не удивило, такие тихони, как ты, как правило, имеют какую-нибудь историю в прошлом. Однако и Белинда, и управляющий мотеля отзывали о тебе вполне благоприятно. Как о трудолюбивой, ответственной, чистоплотной, но скрытной даме.

Мои щеки загорелись. Конечно, следовало ожидать, что он проверит мою историю. Ведь Калеб своего рода получастный сыщик с тайным мистическим стилем жизни. Такой на слово не поверит. Но в душе у меня оклемавшаяся жена возмутилась беспардонным вторжением в личную жизнь. Терпеть не могу, когда меня проверяют. А до этого лучше не доводить, не возмущаться, избежать спора и конфликта, как-то переключить внимание.