Теодосия и Сердце Египта - Лафевер Робин - Страница 46

Мне пришлось уламывать Набира, чтобы он согласился пойти со мной в город. Сначала Набир долго мотал головой и прикидывался, что не понимает меня. Кончилось тем, что я надела на голову соломенную шляпку, чтобы не обгореть на жарком египетском солнце, и решительно направилась к двери.

Что оставалось делать бедному Набиру? Поняв, что я могу уйти одна, он поплелся следом за мной, продолжая качать головой и без конца бормоча: «В руки Аллаха, в руки Аллаха».

Я вышла из отеля на яркое утреннее солнце и сразу почувствовала, какой особенный в Каире воздух. Он не был ни слишком сухим, ни слишком жарким, дело не в этом. Он был каким-то… древним. За многие века город пропитался запахом старинных тайн и сейчас манил меня разгадать их.

После того, как Набир закончил умолять Аллаха о помощи, он стал вполне вменяемым и деловито повел меня на базар. Я сгорала от желания поскорее увидеть турецкие ковры и прочие восточные диковины. Кроме того, мне просто необходимо было разгрузить свой мозг от непрерывных мыслей о том, кто мог устроить нам такой подарочек в номере со скорпионами. И я не хотела маяться в отеле, ожидая, что еще выкинут наши противники. Интересно, что у них там на очереди? Кобры? Аспиды? В любом случае, готова биться об заклад, что скорпионы – это только начало.

На улицах Каира кипела жизнь. На каждом шагу встречались смуглые мужчины, одни в забавных красных фетровых фесках на голове, другие обмотанные вместо одежды несколькими слоями белой ткани.

Полуобнаженные местные жители гнали по улицам своих запряженных в телеги осликов и верблюдов. Толпы людей заполняли узкие тротуары, слышалась невообразимая смесь самых разных языков. Самое настоящее Вавилонское столпотворение! Как хорошо, что рядом со мной Набир, который способен провести меня сквозь этот водоворот.

В разноголосице языков я все время пыталась услышать немецкую речь. Я была готова поклясться, что трюк со скорпионами устроили немцы, хотя никак не могла понять, каким образом они могли узнать о том, что мы в Каире.

Я шла вслед за Набиром по лабиринту узких улочек. Вдоль них стояли высокие, огороженные стенами дома, окна в них, как правило, были оплетены вьющимися растениями. Над городом высоко поднимались многочисленные минареты мечетей. Я то и дело вздыхала от радости и изумления. Все вокруг выглядело таким иностранным и захватывающим. По улицам шли женщины с прикрытыми черной вуалью лицами, неся на головах большие кувшины, у открытых дверей лавок зазывали покупателей продавцы. Я старалась не смотреть на нищих, бегущих за проезжающими экипажами, прося свой бакшиш, или спящих прямо на каменных ступенях.

Я думала, что на этих узких улочках очень пыльно, но ошиблась. Они были не пыльными, а грязными. Набир объяснил, что улицы поливают водой, чтобы прибить пыль. Честно говоря, не понимаю, чем пыль хуже грязи. Пожалуй, лично я предпочла бы все-таки пыль.

Когда мы, наконец, пришли в торговый район, где были базары, я ахнула от удивления. Магазинчики здесь были крохотными, не больше чулана или даже шкафа, и тесно лепились друг к другу. В них продавали кальяны, медные чайники, седла, с шестов гроздьями свисали пестрые марокканские туфли. Меня очаровала одна пара туфель – они были красные, расшитые, с забавно загнутыми вверх носками. Ах, если бы мне не пришлось отдать все свои деньги за проезд на «Розетта Мару»! Старый лавочник заметил, как я разглядываю эти туфли, и улыбнулся мне своим щербатым ртом. Затем снял одну туфлю с шеста и протянул ее мне. Он что-то при этом сказал, но я его, конечно, не поняла.

– Он говорит, что юная мисс может померить ее, – перевел Набир. – Эти туфли очень подойдут вам, яркой, как само солнце.

Я улыбнулась лавочнику. В своих мечтах я часто представляю себя именно такой – яркой и даже возвышенной, поэтому мне понравилось, что он это заметил. Но я отрицательно покачала головой.

– У меня нет денег, Набир, – объяснила я. – Но скажите ему, что эти туфли прекрасны, как… – Я замялась, подбирая достойный комплимент. – Как тысяча бутонов лотоса.

Вместо того, чтобы нахмуриться или прогнать меня прочь, как поступил бы в такой ситуации любой лондонский торговец, лавочник снова улыбнулся мне, вернул туфлю на шест и сложил руки внутри безразмерных черных рукавов своей одежды.

Дальше мы прошли вдоль лавок со сладостями, табаком, золотыми и серебряными безделушками, шелковой тканью всех возможных и даже невозможных цветов – она лежала свернутой в сверкающие рулоны или свисала яркими гирляндами.

Завернув за следующий угол, нам пришлось посторониться, чтобы не столкнуться с крупной женщиной в фиолетовом шелковом платье, которая вела на цепочке маленькую обезьянку. Она взглянула на меня поверх вуали своими темными глазами, а я приветственно кивнула ей.

Когда женщина в фиолетовом пронеслась мимо нас, звеня своими золотыми браслетами и серебряными колокольчиками, мы продолжили путь. Казалось, что куда ни кинь взгляд, уткнешься им в ковер. Ковры были повсюду – они лежали кипами, высотой выше моего плеча, они свисали со стен наподобие занавесок, они были раскинуты на прилавках. А краски, что за краски были на них! Любой цвет и любой оттенок цвета можно было найти на этих коврах. Продавцы сидели, скрестив ноги, рядом со своими товарами, переговаривались друг с другом, косили глазом, высматривая возможных покупателей.

Мы повернули на следующую улочку, и здесь Набир потащил меня за локоть, чтобы я не задерживалась. Я, конечно, остановилась, посмотрела вдоль улицы с прилавками и спросила:

– А что здесь, Набир?

– Нехорошее место. Мисс не следует сюда ходить, – твердо ответил он.

– Но почему? – сказала я, упрямо задирая подбородок. Если здесь есть что-то интересное, я хочу это видеть.

Набир наклонился и пояснил, понизив голос:

– Здесь торгуют древностями. Черный рынок. Вашей маме не стоит здесь появляться. И вам тоже.

Настоящий черный рынок – конечно же, я должна исследовать его!

Я успокаивающе похлопала Набира по руке и произнесла:

– Все будет в порядке, Набир. Вот увидите.

Я отправилась вдоль по улице, зная, что мамин драгоман волей-неволей будет следовать за мной. Он и пошел, все время шепча арабские проклятия.

Улица была оживленной, как и все остальные, но здесь было намного больше европейцев. Скорее всего, туристы, желающие привезти домой на память о Египте в качестве сувенира какой-нибудь старинный артефакт.

По этой улице я двинулась медленно, пытаясь высмотреть в европейской толпе немцев. Если вам кажется, что немцы внешне ничем не отличаются от британцев, вы сильно ошибаетесь. Они отличаются, и впервые я поняла это на Семерке, когда увидела немцев, которые преследовали Стоукса. У немцев более жесткая, чем у британцев, осанка, и двигаются они по-особому, словно маршируя на военном параде.

Не жалея времени, я заглядывала в каждую лавку, рассматривала выставленные кусочки керамики и фрагменты стел. Естественно, все торговцы клялись и божились, что каждый такой артефакт насчитывает много веков и имеет огромную ценность. Еще здесь было очень много амулетов. У меня буквально чесались руки от желания заполучить их. Все разом. Тут я увидела и прелестную маленькую статуэтку бога Гатора, и несколько изображений Исиды – эта богиня пользовалась у египтян особой популярностью. Я узнала изображения и других богов – Осириса, Анубиса, Тота, Бастет. А в одной лавке вообще предлагали купить мумифицированный палец – как уверял продавец, этот палец когда-то принадлежал фараону Рамсесу III.

Пока я рассматривала палец, владелец лавки перешел к стоявшему неподалеку от меня большому толстому французу.

Француз наклонился, и хозяин лавки что-то прошептал ему на ухо. Мой француз был потрясен, и я была готова поклясться, что речь шла о мумиях. Разумеется! Я слышала, что на черном рынке можно купить даже мумию. Я придвинулась ближе, надеясь что-нибудь подслушать.