Теодосия и Сердце Египта - Лафевер Робин - Страница 29

Я зажмурилась, потерла глаза, а когда вновь посмотрела, женщина уже успела исчезнуть. Облегченно вздохнув, я прислонилась к дверному косяку. Возможно, папа был прав, и нужно что-то делать, чтобы обуздать мое буйное воображение.

А затем в темном коридоре появились два радужных золотисто-зеленых пятна. Исида! Я спряталась за дверью, готовая захлопнуть ее сразу же, как только моя кошка войдет в чулан на запах сардин.

Мне показалось, что прошла целая вечность, пока Исида подбиралась к сардинам – она кралась, словно пантера, замирая после каждого шага, чтобы проверить… честно говоря, я понятия не имею, что могут постоянно проверять превратившиеся в демонов кошки.

Добравшись до банки, Исида отбросила демонические повадки и, как любая нормальная кошка, набросилась на сардины так, словно они были опасными, ужасными крысами, которые охотятся на кошек. Схватив первую из сардин, Исида принялась «душить» ее, яростно тряся головой и разбрызгивая во все стороны масло, в котором до этого сардина мирно лежала в своей банке. «Задушив» добычу, довольная Исида уселась на пол и принялась ее уплетать.

Пока моя кошка была полностью занята едой, я потянулась вперед и очень-очень тихо закрыла дверь. Услышав щелчок замка, Исида перестала жевать, посмотрела на меня и низко заурчала.

– Исида, – сказала я, тщательно произнося ее имя. Она прекратила урчать и снова принялась за рыбу.

Я еще несколько минут продолжала разговаривать с кошкой, старалась успокоить и через каждые три-четыре слова повторяла ее имя. Мне показалось, что все это начинает действовать на Исиду. Она немного успокоилась и даже не стала «убивать» последнюю сардину перед тем, как съесть ее.

Теперь я должна была решить, каким образом мне заманить Исиду к себе в постель. К сожалению, я только сейчас сообразила, что последнюю сардину мне следовало приберечь, чтобы положить себе в ноги, когда я заберусь в саркофаг.

Ну почему по-настоящему светлые мысли всегда приходят нам в голову слишком поздно? Я пошла, легла в саркофаг, устроилась в нем на ночь и принялась бесконечно повторять имена Исиды и Гора – бога, имя которого я написала на надетом на шею моей кошки амулете-обереге.

Со своего места я видела, что взгляд Исиды становится более внимательным, не таким безумным, как прежде. Много раз останавливаясь и вновь начиная двигаться вперед, Исида добралась наконец до саркофага, непринужденно вспрыгнула на его край и снова замерла, словно решая, как ей поступить дальше. Затем спрыгнула внутрь саркофага, к моим ногам, и принялась топтать одеяло, деря его своими когтями. Вскоре послышалось громкое мурлыканье. Я облегченно вздохнула и позволила себе наконец опустить голову на подушку. Похоже, что в конце концов мой амулет сделает свое дело.

Хотелось бы надеяться, что я с такой же легкостью смогу изобрести способ спасти от гибели всю Британию.

Хаос нарастает

Я проснулась от звука пилы. Точнее, от звука, похожего на пилу. Я разлепила глаза и выглянула из саркофага. Звук пилы издавала Исида, она яростно скребла когтями дверь, пытаясь выбраться наружу. В дверной филенке от ее когтей уже остались глубокие царапины – папа меня прибьет за это.

Я выпрыгнула из саркофага. Исида окинула меня взглядом, выгнула спину и яростно зашипела. Совершенно очевидно, что все магические штучки, которые я применила вчерашней ночью, к утру перестали действовать. Я понуро подошла к двери, приоткрыла ее и какое-то время смотрела вслед удирающей прочь Исиде.

Мои веки после сна оставались тяжелыми, поэтому я умылась, чтобы окончательно проснуться, и надела чистое платье.

Чувствуя, что зверски проголодалась, я бросилась в гостиную, чтобы позавтракать, надеясь на то, что мама догадалась принести сюда какие-нибудь припасы из дома. Влетев в гостиную, я остановилась, принюхалась и спросила сидевшего на стуле Генри.

– Что-то горит?

– Нет, это мама завтрак готовит, – ответил он, беспокойно постукивая каблуками по нижней перекладине своего стула.

– Но мама сама не готовит, – напомнила я брату.

– А сегодня решила, – объявила слышавшая наш разговор мама. Она торжественно поставила перед Генри тарелку с обугленным тостом и рюмкой, в которой торчало вареное всмятку яйцо. – Я так надолго бросила вас одних! Теперь хочу загладить свою вину.

Я покосилась на почерневший тост в тарелке Генри. Она хочет загладить свою вину, отравив нас?

– Сейчас я и для тебя тост поджарю, – пообещала мне мама, насаживая толстый ломоть хлеба на вилку для тостов. – Сколько тебе яиц сварить?

Я посмотрела, как Генри пытается обмакнуть в свое яйцо кусочек тоста, но обугленный хлеб, вместо того чтобы погружаться в яйцо, отскакивает от него, как от резинового мячика.

– Одного хватит, – сказала я, не сводя глаз с тарелки Генри.

– Сейчас все будет готово, моя дорогая.

Генри еще раз ткнул тостом в яйцо, затем отступился – просто взял яйцо в руку и откусил от него кусочек.

– Мама? – спросила я.

– Да, милая.

– Как ты решаешь, когда работаешь на раскопках, какие именно артефакты взять с собой? Ты говорила, что тебе пришлось оставить на месте множество предметов – так как же ты отбираешь их?

– О, я даже не знаю. Иногда я оставляю артефакт на месте потому, что у нас в музее уже есть такой же или очень похожий. Но чаще поступаю так, как мне подсказывает инстинкт.

Ага! Возможно, мама путает инстинкт с теми предостережениями, которые подает ей внутренний голос. Должен же, черт побери, найтись где-то источник моего дара!

– Инстинкт? Как это?

– Как?.. Ну, я позволяю своим инстинктам направлять меня и подсказывать, что стоит взять с собой, а что нет. – Она поставила передо мной тост и яйцо, а затем села за стол напротив меня. – А почему ты спрашиваешь?

– Просто интересно, – несколько секунд я изучала яйцо взглядом, потом взяла ложку и срезала с него верхушку. Да, как я и опасалась, – яйцо оказалось переваренным, и белок у него стал твердым, как мел. – А тебе бывает страшно, когда ты спускаешься вниз, в гробницы? Туда, где ты остаешься один на один с древними реликвиями?

– Что за нелепый вопрос! Конечно нет.

– А кто на самом деле знал о Сердце Египта, мама? О том, что ты нашла его? – Я отыскала не совсем обуглившийся уголок тоста, откусила его и принялась жевать.

– Ну, во-первых, члены нашей экспедиции – Набир, Хаким, Стентон и Уилсбури. Еще директор Института древностей. Ему я была обязана рассказать о своей находке, чтобы получить от него разрешение на вывоз ее из страны.

Я кое-как дожевала кусочек тоста, запила его глотком чая.

– Довольно много людей.

Я-то надеялась, что это будет кто-нибудь один. Ну, двое. В этом случае было бы довольно легко вычислить того, кто стоит за похищением артефакта.

Я взглянула на Генри. Он перестал постукивать ногой по перекладине стула и весь превратился в слух.

– Ах да! Еще фон Браггеншнотт знал. Он помогал уломать директора института дать разрешение на вывоз Сердца Египта.

Вот оно! Я знала, я не сомневалась, что раньше или позже услышу это имя!

– А кто он, этот фон Браггеншнотт? – как можно безразличнее спросила я. – Это имя я как-то слышала от папы.

– Фон Браггеншнотт – председатель Германского национального археологического общества.

– А что немцы делают в Египте?

– О, они постоянно работают там, точно так же, как мы, как французы, американцы, итальянцы – все эти страны посылают в Египет свои археологические экспедиции.

– Но, по-моему, ты говорила, что в этот раз немцев там было больше, чем обычно?

– Да, это верно, – нахмурилась мама. – В последние четыре года немцев в Египте стало много, как никогда. Как раз с того момента, как Браггеншнотт был назначен председателем их археологического общества.

Я изучала стоявшее передо мной яйцо. Несомненно, должно найтись решение проблемы – как не съесть это яйцо, не оскорбив при этом маминых чувств.