Пленники Барсова ущелья (илл. А. Лурье) 1956г. - Ананян Вахтанг Степанович - Страница 38

Не найдя решения этой загадки, Асо взглянул на товарищей и пожалел их: как плохо спят, бедняги! Сняв с себя свое аба, он осторожно прикрыл им Шушик. «Хорошая девочка, — мелькнуло у него в голове, — : хорошая была бы сестра… Жаль, нет у меня сестры…» И мальчик улыбнулся мягко и печально.

Потом он внимательно осмотрел и заботливо расправил свой красный галстук. Яркая ткань вспыхнула в свете костра, словно один из его огненных языков. И Асо обрадовался, как ребенок. Но нет, он уже не был ребенком. После данной клятвы мальчик почувствовал себя так, словно стал выше, серьезнее, взрослее, А грамота?

Асо вынул из своей сумки тетрадку, в которой раз пятьдесят большими неровными буквами было нацарапано его имя. Это были его первые попытки научиться писать по-армянски. Имя «Асо» на обложке было выведено кривыми буквами, на следующих страницах — все лучше и лучше. Была бы здесь еда, Асо, кажется, и вовсе не ушел бы из Барсова ущелья, так нравились ему новые товарищи. Ведь в последнее время у него совсем не было друзей. На ферме — только взрослые люди, ребят нет. А он мечтал о товарищах, тосковал по ним и именно поэтому всем сердцем привязался к этим школьникам, посланным ему удивительным случаем.

А как много они знают! Слушаешь их — и попадаешь то в Иран, то в Индию, то в какую — то далекую страну Японию… Они знают даже, какие в этих странах водятся животные, какие там леса, горы, моря, реки. Особенно Ашот. Правда, иногда он бывает очень резок, даже груб, но есть люди, с которыми иначе, наверное, нельзя. Взять хоть Саркиса… Ах, как скверно он тогда поступил!

Воспоминание о злополучном случае с орехами заставило мальчика помрачнеть. Он поднял голову и не вольно перевел взгляд на орехи, лежавшие в углу пещеры. Нехорошо, ох, нехорошо получилось!

Асо даже покраснел от стыда, вспомнив тот разговор, пощечину… Но за кого же ему было стыдно? За Саркиса ли, совершившего нечестный поступок, за Гагика ли, который, не стесняясь, обыскал товарища (сам Асо сквозь землю бы провалился, но не сделал этого), за Ашота ли?

Ведь такие слова он наговорил Саркису, каких и с пудом меда не проглотишь. Услышав их, человеку остается, кажется, только умереть. Разве можно без чести жить на свете?

Все ребята были голодны, но никто не прикоснулся к этим орехам. Даже Саркис не осмелился ни есть их, ни предлагать товарищам. А Асо… Да он скорее умер бы от голода, чем прикоснулся к «поганому куску». «До чего же должен человек повиноваться своему брюху, если пожертвовал честью ради еды!» — думал Асо. Но… собаке можно было бы дать эти несчастные орехи. Откуда у нее самолюбие?

И снова мальчик вернулся к той же мысли. Бедный пес, до чего же он дожил! Бока впали, можно ребра пересчитать. Даже лаять сил нет. А когда ложится, не знаешь — то ли спит, то ли в бесчувствии. Эх, Бойнах! Лев львом был ты, когда колхозные стада охранял, от волков спасал. Да разве волки могли бы утянуть овец, находившихся под надзором у Бойнаха? В темные ночи пес оглашал ущелья таким лаем, что хищники готовы были «за мышиную нору полжизни отдать», вспомнил Асо народную поговорку.

По щекам мальчика катились слезы. Он положил руку на мохнатую шею собаки и тихо сказал:

— Бойнах!

Тот открыл глаза, вяло вильнул хвостом и сухим языком лизнул руку хозяина. В печальном взгляде собаки было столько любви и преданности, что Асо не выдержал. Решительно поднявшись с места, он взял посох и двинулся к выходу. Но куда пойти? Где добыть еды для «мохнатого брата» — так пастухи — курды называют своих собак.

Взгляд Асо опять упал на орехи. «У собаки нет самолюбия, — опять подумал он. — Она и поганый кусок съест».

И, достав свой нож, мальчик стал раскалывать орех за орехом и кормить собаку: А та с наслаждением ела, благодарно повиливая хвостом. «Бойнах — не простая собака, — оправдывай себя пастушок. — Сколько работал он на ферме, столько пользы принес колхозу!»

Асо скормил собаке все орехи, сам при этом не съел ни единой штучки. Только несколько ядрышек он тихонько сунул в карман Шушик и, успокоенный, пошел на свое место и лег. Он и Ашот лежали далеко от огня — самые теплые места они уступили товарищам. А сейчас ближе всех к костру лежал Саркис. Видимо, во сне он инстинктивно сполз и занял наиболее теплое и удобное место.

Едва пастушок начал засыпать, как откуда — то издалека послышался вой волков — долгий, зловещий.

«Это на вершине Орлиной горы, — сразу определил Асо. — Бедный отец мой… Сидит сейчас перед хлевом, съежившись, завернувшись в свою япунджу,[24] и обо мне, верно, вспоминает…»

При этой мысли мальчику стало очень грустно. Он закрыл глаза, снова попытался заснуть, но что — то словно мешало ему, мысли разбегались, путались.

Легкий шум воды, обычно, доносившийся из глубины пещеры, сейчас почему — то усилился. Или это ему показалось? Нет… Вода шумела, бурлила, а вскоре послышались такие звуки, что в душе суеверного маленького горца возник страх, ужас. «Дэвы это?… Бесы» — подумал он. Старики и пастухи порассказали Асо столько страшных историй о злых духах, что мальчик готов был верить в существование дэвов.

Но сейчас ему больше всего хотелось спать, и, закрыв глаза, он сквозь дремоту думал: «Если это вода, то где она была раньше, откуда взялась и куда бежит?… Ах, добраться бы до нее! Она могла бы избавить от стольких хлопот! Легко ли каждый раз, как захочется пить, раскалять камни и растапливать ими снег?»

Не думая больше ни о каких дэвах, Асо поудобнее приткнулся к Ашоту, прижался к его спине и решил: «Было бы тепло, а все остальное сейчас неважно…»

И тут с оглушающим громом, будто разорвалось что — то в недрах земли, из темной глубины пещеры, бурля, клокоча и взбивая пену, хлынул мощный водный поток…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

О том, чего только не измышлял народ, когда он был невежественным и суеверным

Рассвет был ясный и холодный.

По дороге, пролегавшей среди полей Айгедзора, шла грузовая машина, груженная бочками. В кабине рядом с шофером сладко дремал завернувшись в теплую шубу, заведующий колхозным складом Паруйр.

Машина, резко вздрогнув, вдруг остановилась. Толчок был так силен, что Паруйр едва не разбил своим большим мясистым лбом стекло кабины.

— Что случилось? — вскинулся он.

— Погляди — вода.

На белые, покрытые снегом поля с грохотом и ревом катился с гор мутный, бурный поток. Он пронесся под самым носом машины и… исчез, словно призрак. Только влажный широкий след на снегу и говорил о том, что все это не было сном.

Еще не совсем рассвело, иначе Паруйр, может, и заметил бы, как бешено мчавшаяся вода несла на своем гребне школьную сумку его пропавшего сына… И он не смог бы не узнать ее! Второй такой дорогой кожаной сумки в Айгедзоре ни у кого не было.

Паруйр не был суеверен, но при виде этого необычайного потока сердце его сжалось от страха, и тайком от шофера он даже перекрестился: «Будь ты проклят, злой сатана! Что это такое?»

Но страх этот не был случайным. Его испытывали еще далекие предки Паруйра.

С незапамятных времен наблюдали жители Айгедзора этот диковинный поток, и всегда он внушал им панический ужас. Раз в месяц, иногда и два низвергался он с гор, проносился по пустыне и с ревом вливался в Араке.

Он мог появиться и в суровый зимний, и в безоблачный жаркий июльский день, когда на горах не было снега, когда подолгу не шли дожди.

Словно грозный дракон, неудержимо срывался он с утесов Барсова ущелья, перерезал Араратскую долину и в течение нескольких минут исчезал.

Ну чем же, если не волей злых духов, могли объяснить себе старые и суеверные обитатели Айгедзора столь загадочное явление? И они говорили: «Это черти в аду переворачивают свой большой котел, выливают старую воду и наливают новую. Души грешников каждый раз в свежей воде варятся. А старый отвар и несется потоком в долину».