Сильмариллион - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 65

Страшно разгневался Ар–Фаразон, услыхав такие вести, и возжелал всей душой того, о чем мечтал втайне так долго, — безграничного могущества и безмерной власти. И решил он, не советуясь ни с валарами, ни с чьей–либо мудростью, кроме своей собственной, что сам провозгласит себя королем людей и вынудит Саурона стать его данником и слугой — ибо в гордыне своей считал, что не было, нет и не будет владыки, который бы мог тягаться с потомком Эарендила. Потому велел Ар–Фаразон выковать великое множество оружия и, выстроив много боевых кораблей, оснастил их этим оружием; и когда все было готово, во главе своего войска отплыл на восток.

Увидели люди в закатном небе пылающие кроваво–алым золотом паруса, и страх охватил жителей побережья, и они бежали прочь. Флот же пришел в место, что называлось Умбар — там стояла могучая твердыня и нерукотворная гавань нуменорцев. Безмолвны и пустынны были окрестные земли, когда Морской Владыка шествовал по Средиземью. Семь дней шел он с трубами и знаменами и увидел холм; он взошел на вершину, и там раскинул шатер, и поставил трон, и воссел на него, а шатры его войска, голубые, белые и золотые, окружили его, словно море огромных цветов. И послал он гонцов и велел Саурону явиться и принести ему присягу на подданство.

И Саурон явился. Пришел он из могучей своей крепости Барад–дур и даже словом не обмолвился о войне. Ибо увидел он, что мощь и величие Морских Владык превышают все слухи о них, так что Саурон не мог и надеяться, что самые могущественные его слуги устоят против них; и понял Саурон, что не пришло еще время ему утвердить свою власть над дунаданами. А уж он–то владел искусством добиваться хитростью того, чего не мог добиться силой. Потому он униженно склонился пред Ар–Фаразоном и сладко заговорил с ним, и дивились люди — так мудра и прекрасна казалась им его речь.

Но Ар–Фаразон еще не был обманут, и пришла ему в голову мысль, что ради прочности присяги разумно было бы доставить Саурона в Нуменор, пусть он живет там заложником за всех своих прислужников в Средиземье. Неохотно принял Саурон это решение, но в душе ликовал, ибо того он и хотел. И вот Саурон пересек море, и узрел Нуменор и город Арменелос в пышности его расцвета, и был потрясен; но тем более исполнилось его сердце зависти и ненависти.

Так, однако, был он хитроумен и сладкоречив, так сильна была его скрытая воля, что и трех лет не прошло, а он уже стал ближайшим советником короля и знал его тайные мысли; ибо сладкий мед лести стекал с его языка, и было ему ведомо многое, недоступное еще людям. И видя, в каком он почете у короля, все советники преклонялись перед ним — все, кроме Амандила, владетеля Андуниэ. Постепенно край изменялся, и встревожились Друзья Эльфов, и многие бежали в страхе; тех же, кто остался, хоть они и звали себя Верными, их враги нарекли мятежниками. Ибо ныне, владея слухом людей, Саурон хитроумно исказил все, чему учили валары; говорил он, что в Мире, на востоке и даже на западе, есть множество морей и земель, ждущих завоевания, где лежат втуне несметные сокровища. Если же они и достигнут края Мира, за ним лежит лишь Древняя Тьма. «Из нее же был сотворен мир. Ибо лишь Тьма божественна, и Властелин Ее в силах дарить своим верным слугам новые миры, так что могуществу их не будет предела».

— Кто же Властелин Тьмы? — спросил Ар–Фаразон.

И тогда, запершись вдвоем с королем, Саурон заговорил с ним и солгал, говоря:

— Властелин Тьмы — это тот, чье имя не произносится ныне, ибо валары обманули вас, представив вместо него Эру, пустой призрак, сотворенный ими в безумии сердец, дабы заставить людей служить себе. Ведь Эру говорит лишь то, что они хотят. Истинный их повелитель еще возвысится и освободит вас от этого призрака; имя же Мелькор, Владыка Сущего, Дарующий Свободу, и он даст вам куда больше силы, чем валарам.

Так Ар–Фаразон обратился к почитанию Тьмы и Мелькора, Ее Владыки, — вначале тайно, а затем открыто перед своими подданными; и они большей частью последовали за ним. Но, как уже говорилось прежде, в Роменне и окрест нее все еще оставались Верные, жили они и в других концах страны. Вождями их, у которых искали они поддержки и утешения, были Амандил, советник короля, и сын его Эльндил, чьи сыновья, Исилдур, Амандил и Элендил, были великими флотоводцами, и в жилах их текла кровь Элроса Тар–Миниатура, хоть они и не принадлежали к правящему дому, что владел в Арменелосе короной и троном. В дни юности Амандил был близок Фаразону и, хотя считался Другом Эльфов, оставался в Совете до появления Саурона. Тогда Амандила удалили, ибо Саурон никого так не ненавидел в Нуменоре, как его. Но был Амандил так высокороден и искусен в морском бою, что многие люди чтили его как и прежде, и ни король, ни Саурон покуда не осмеливались тронуть его.

И вот Амандил удалился в Роменну и всех, кого считал Верными, тайно призвал туда: ибо предвидел он, что лихо разрастается, все Друзья Эльфов окажутся в великой опасности. Так оно вскоре и случилось. Менельтарма в те дни была совершенно заброшена, и хотя даже Саурон не осмеливался осквернить священное место, король под страхом смертной казни запретил кому–либо всходить туда, тем более Верным, что еще чтили Илуватара. Саурон же подбивал короля срубить Белое Древо, Нимлот Дивный, что рос при королевском дворе, — память об эльдарах и свете Валинора.

Долго король не соглашался, ибо верил в пророчество Тар–Палантина, что с Древом связана судьба королевского рода. Так в недомыслии своем тот, кто ненавидел эльдаров и валаров, безуспешно пытался укрыться под сенью былого союза. Когда же Амандил услышал о лиходейском замысле Саурона, он ужаснулся, зная, что Саурон в конце концов настоит на своем. Тогда призвал он Элендил а и его сыновей и напомнил им предание о Древах Валинора; и промолчал Исилдур, а ночью ушел и свершил то, за что позднее стяжал великую славу. Ибо он в одиночку, изменив обличье, пробрался в Арменелос, в королевские чертоги, куда Верным был вход воспрещен, и пришел туда, где росло Древо — а подходить к нему запрещалось велением Саурона, и его доверенные стражи стерегли Древо днем и ночью. В то время Нимлот потемнел и не цвел более — пришла осенняя пора, да и зима была уже недалеко; и вот Исилдур прокрался мимо стражи, сорвал с Древа плод и хотел было скрыться. Но тут поднялась тревога, на Исилдура напали, и он мечом прорубил себе дорогу, получив при том множество ран, и бежал; а так как был он переодет, никто не узнал посмевшего коснуться Древа. Исилдур же с трудом добрался до Роменны и, прежде чем силы покинули его, передал плод в руки Амандила и благословил его; и вот появился росток и весной вытянулся в побег. Когда же раскрылся на нем первый лист, Исилдур, что лежал уже при смерти, ожил, и раны не тревожили его более.

Вовремя было сделано это дело, ибо после того случая король уступил Саурону и погубил Белое Древо, тем самым отрекшись окончательно от союза, заключенного его предками. По веленью Саурона на холме посреди златого Арменелоса, нуменорского града, выстроили огромный храм; был он круглый и на высоком цоколе в пятьсот локтей шириною: стены — пятьдесят локтей толщиной и пятьсот локтей высотой, а венчал их огромный купол. Купол этот покрыли серебром, и он так блистал в лучах солнца, что был виден издалека; но очень скоро свет его померк, а серебро почернело. Ибо посреди храма, на алтаре, пылал огонь, а в самой вершине купола была башенка, из которой поднимался дым. Первое же пламя на алтаре Саурон напитал мертвым телом Нимлота, и огонь с треском пожрал Древо; и немало дивились люди, ибо дым, рожденный тем костром, семь дней стоял тучей над всем краем, прежде чем неспешно уплыл на запад.

С тех пор огонь не угасал и дым не таял, ибо мощь Саурона все возрастала, а в храме этом лилась кровь, и совершались пытки, и приносились кровавые жертвы Мелькору, дабы он избавил людей от Смерти. Жертвы они избирали большей частью среди Верных, однако никогда открыто не обвиняли их в непочитании Мелькора, Дарующего Свободу, но скорее в том, что они ненавидят короля и хотят взбунтоваться или что они замышляют против своих сородичей, действуя ядом и ложью. Это обвинения были чаще всего облыжны; но ведь время было ужасное, а ненависть рождает ненависть.