Сильмариллион - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 51

Был он сейчас один, ибо те немногие, кто следовал за ним, бежали прочь. В тот миг из распахнутых врат выполз Глаурунг и лег меж Турином и мостом. И молвил он, побуждаемый лиходейским духом: «Привет тебе, о сын Хурина! Что за радостная встреча!»

Турин шагнул к нему, и вспыхнуло пламенем острие Гуртанга; но Глаурунг, упреждая удар, широко раскрыл свои немигающие глаза и воззрился на Турина. Бесстрашным взглядом ответил ему Турин, поднимая меч; но в тот же миг чары драконьих глаз сковали его, и он замер. Долго стоял он, словно высеченный из камня, и, кроме них двоих, безмолвных, не было ни души пред вратами Нарготронда. И вновь заговорил Глаурунг, насмехаясь над Турином: «Черны все твои пути, сын Хурина! Неблагодарный приемыш, разбойник, убийца друга, похититель чужой любви, тиран Нарготронда, неразумный воитель, покинувший родичей на произвол судьбы. В нужде и нищете, рабынями живут в Дор–Ломине твои мать и сестра. Ты одет как принц, они же ходят в лохмотьях; они призывают тебя, но ты о том не тревожишься. Счастлив будет отец твой узнать, каков у него сын: а узнает он непременно». И Турин, зачарованный Глаурунгом, внимал его речам и видел себя в кривом зеркале лиха, и ужасался тому, что видел.

И пока стоял он, цепенея под взглядом дракона, погруженный в мучительные мысли, орки, гоня пленников, миновали Турина и перешли мост. Была там и Финдуилас, и она звала Турина, но Глаурунг не отпустил его, пока крик ее и плач пленников не стихли на северном тракте; и долго еще звучал этот крик в ушах Турина.

И вдруг Глаурунг отвел взгляд и замер, выжидая, а Турин медленно шевельнулся, словно очнувшись от тяжкого сна. Придя в себя, он с криком бросился на дракона. Но лишь рассмеялся Глаурунг: «Если уж так хочется тебе умереть, так и быть, я тебе помогу! Но поможет ли это Морвен и Ниэнор? Ты не внял зову эльфийской девы. Отречешься ли ты также и от кровных уз?»

Но Турин выхватил меч, целясь в глаза дракона, и тогда Глаурунг, изогнувшись, поднялся над ним и молвил так: «О нет! Ты ведь храбр, храбрее тебя я не встречал. Лгут бесстыдно те, кто говорит, что племя мое не почитает доблести врага. Внемли же! Я дарую тебе свободу. Ступай! И если уцелеет эльф либо человек, дабы сложить повесть об этих днях, презреньем помянет он тебя, если ты истратишь понапрасну этот дар».

И Турин, все еще под властью драконовых чар, поверил речам Глаурунга о том, что якобы пред ним враг, способный к милосердию, и, повернув прочь, поспешил к мосту; Глаурунг же, в злобе своей, крикнул вслед ему: «Торопись в Дор–Ломин, сын Хурина! Не то тебя снова опередят орки. Если же пойдешь ты за Финдуилас и хоть на миг помедлишь, никогда больше не увидишь ты Морвен и никогда в жизни не увидишь сестру свою Ниэнор — и они проклянут тебя!»

Но Турин повернул на север, и вновь рассмеялся Глаурунг, ибо исполнил приказ своего Господина. Теперь он решил повеселить себя: дохнул огнем и сжег все вокруг, орков же, что занимались грабежом, прогнал и отнял у них все награбленное до последнего, затем разрушил мост и сбросил останки его в пенный Нарог. Обезопасив себя таким образом, он собрал в самом дальнем чертоге Нарготронда сокровища Фелагунда, улегся на эту груду и отдыхал.

Турин же в спешке шел по пустынным ныне землям меж Нарогом и Тейглином, а навстречу ему спешила Суровая Зима, ибо снег в этом году выпал прежде, чем кончилась осень, а весна была поздняя и холодная. И непрестанно слышал он в пути голос Финдуилас, звавшей его по имени, и страдал нестерпимо; но сердце его горело от лжи Глаурунга, и, видя мысленно орков, поджигающих дом Хурина или пытающих Морвен и Ниэнор, ни разу не свернул он с пути.

И вот, изможденный спешкой и долгой дорогой — ибо он прошел без отдыха более сорока лиг, — с первым льдом пришел Турин к водам Иврина, где некогда был исцелен. Но озеро замерзло, и не мог он больше испить из него.

По суровым северным снегам пришел он на перевалы, что вели в Дор–Ломин, и вновь увидел он край своего детства. Стал тот край пустынен и негостеприимен: и Морвен не было там. Опустел ее дом, разрушенный и продрогший, и ни одна живая душа не обитала поблизости. Потому Турин ушел оттуда и явился в дом смуглолицего Бродды, что взял в жены Аэрин, родственницу Хурина; и там от старого слуги узнал он, что Морвен давно уже нет в Дор–Ломине, ибо она и Ниэнор бежали, и никто, кроме Аэрин, не знает куда.

Тогда Турин прорвался в зал, где пировал Бродда, схватил его, обнажил меч и потребовал сказать, куда девалась Морвен; и Аэрин объявила ему, что она ушла в Дориат на поиски сына. «Ибо, — молвила она, — край тогда был свободен от лиха, благодаря Черному Мечу с юга, который ныне, говорят, пал». Прозрел тогда Турин, и рухнули последние узы заклятья Глаурунга; и от боли и гнева на ложь, которой он поверил, а также от ненависти к притеснителям Морвен черное бешенство овладело им, и убил он Бродду, а также других изменников, что гостили там. Затем он бежал, и за ним гнались, но те люди племени Хадора, что уцелели и знали тропы в дебрях, помогли ему, и с ними бежал он в метель и добрался до прибежища изгоев в южных горах Дор–Ломина. Так Турин вновь покинул свою родину и вернулся в долину Сириона. Горько было у него на сердце, ибо принес он в Дор–Ломин лишь большую беду для уцелевших своих соплеменников, и они были рады, что он ушел; утешало его лишь то, что доблесть Черного Меча проложила Морвен путь в Дориат. И сказал он себе так: «Не всем, стало быть, принесли зло мои деяния. А куда же еще я мог бы отправить своих родных, даже если бы явился ранее? Ибо Завеса Мелиан рухнет лишь вместе с последней надеждой. Нет, пусть все остается так как есть: ибо, где бы я ни появился, тень следует за мной неотлучно. Да охранит их Мелиан! Я же оставлю их в мире, пока еще не затененном».

Спустившись с Эред–Ветрин, Турин тщетно искал Финдуилас и бродил в лесах у подножия гор, одичавший и чуткий, как зверь: он обшарил все дороги, что вели на север к Теснине Сириона. Но он опоздал — ветер развеял все следы, а зима укрыла снегом. Но вот как–то к югу от Тейглина Турин наткнулся на людей Бретила, которых обложили орки, и спас их, ибо не могли орки выстоять пред Гуртангом. Он назвался Лесным Дикарем, и люди просили и уговаривали его поселиться с ними; но отвечал он, что не исполнил еще своего дела — отыскать Финдуилас, дочь Ородрета Нарготрондского. И тогда Дбрлас, предводитель лесных людей, поведал горестную историю ее смерти. Ибо люди Бретила как–то на Перекрестье Тейглина напали на орков, ведших пленников из Нарготронда, надеясь спасти несчастных. Но орки тут же жестоко умертвили всех пленных, Финдуилас же они пригвоздили к дереву копьем. Так умерла она, вымолвив напоследок: «Скажите Мормегилу, что Финдуилас здесь». Потому ее погребли в кургане неподалеку отсюда и нарекли это место Ха?уд–эн–Эллет, Могила Эльфийской Девы.

Турин велел провести его туда и, увидев курган, впал в черное отчаяние, подобное смерти. Дорлас же по черному мечу, слава о коем дошла даже в глушь Бретила, а также по тому, что Турин искал дочь короля, понял, что Дикарь этот на самом деле Мормегил из Нарготронда, который, по слухам, был не кто иной, как сын Хурина из Дор–Ломина. Потому лесные люди подняли Турина и принесли его в свое селение. Хижины их размещались в лесу, на холме, обнесенном крепкой изгородью, и называлось это место Эфел–Бра?ндир на Эмон–Обель: ибо племя Халет уменьшилось из–за войн, а Брандир, сын Хандира, что ныне правил ими, был человек мягкого нрава, да к тому же хромой с детства, и верил он, что не битва, а скрытность спасет их от мощи Севера. Потому весть, принесенная Дорласом, испугала Брандира, а когда взглянул он на Турина, лежащего на носилках, предчувствие омрачило тенью его сердце. Тем не менее, тронутый горем Турина, он взял его в свою хижину и долго лечил, ибо искусен был во врачевании. С началом весны Турин посветлел, воспрял духом и выздоровел; и подумал он, что мог бы остаться в Бретиле, сокрытый ото всех, и избавиться от своего темного рока, забыв о прошлом. Потому он взял себе новое имя — Тура?мбар, что в Высоком наречии эльфов означает Властелин Судьбы, и просил лесных людей забыть о том, что он чужой им и некогда носил иное имя. Все же не мог он совсем отречься от воинских дел, ибо не смирялся с тем, что орки могли появляться на Перекрестье Тейглина либо шнырять у Ход–эн–Эллета; и стало то место для орков страшным, так что они избегали его. Однако Турин отложил свой черный меч и вооружился луком и стрелами.