Сильмариллион - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 37

Так было обнаружено укрытие Барахира, и Моргот сплел вокруг него свои тенета; и орки, напав в предрассветной тиши, застали дортонионцев врасплох и убили всех, кроме одного. Ибо Берена, сына Барахира, послал отец на опасное дело — следить за тайными тропами Врага: и когда захватили лагерь, Берен был далеко. Но когда спал он, застигнутый ночью в лесу, ему привиделось, что стервятники густо, как листья, облепили обнаженные деревья над озером и с клювов их каплет кровь. Затем Берен увидел во сне фигуру, что приблизилась к нему по воде, и была это тень Горлима. Призрак объявил ему о своем предательстве и умолял поспешить, чтобы предостеречь отца.

Тогда Берен пробудился и бежал всю ночь, и на второе утро был в лагере изгнанников. Но когда он приблизился к лагерю, стервятники поднялись с земли и расселись на деревьях, окружавших Тарн–Аэлуил, и закаркали, насмехаясь.

Похоронил Берен тело отца своего, и возвел над ним курган из камней, и над его могилой поклялся отомстить. Вначале он пошел по следу орков, что убили его отца и сородичей, и к ночи отыскал их стан у истока Ривиля, недалеко от топи Серех; будучи умелым следопытом, он незаметно подкрался к их костру. Там предводитель орков похвалялся своими делами и показывал руку Барахира, которую отрубил, дабы доказать Саурону, что все исполнено, а на мертвом пальце было кольцо Фелагунда. Тогда Берен спрыгнул со скалы, что была за их спинами, убил предводителя и, вырвав руку с кольцом, бежал, хранимый судьбой: ужас объял орков, и стрелы их не попали в цель.

Свыше четырех лет после того скитался Берен одиноким изгнанником в Дортонионе. Он стал другом зверей и птиц, и они помогали ему и его укрывали; с тех пор он не ел мяса и не убил ни одно живое существо, если только оно не служило Морготу. Он боялся не смерти, а плена, но благодаря безрассудной своей отваге избежал и гибели, и оков, и слухи о совершенных им в одиночку отчаянных подвигах разошлись по всему Белерианду, дойдя до Дориата. Наконец Моргот назначил за его голову награду не меньшую, чем за голову Фингона, верховного короля нолдоров; но орки скорее бежали без памяти, заслышав о его приближении, нежели пытались схватить его. Потому Моргот, чтобы изловить Берена, выслал войско под водительством Саурона; и вел с собой Саурон волколаков, свирепых зверей, в чьи тела заключил он злых духов.

Зло заполнило этот край, и все, что было там доброго, бежало; и Берену пришлось так тяжко, что в конце концов он принужден был покинуть Дортонион.

Снежной зимой оставил он родину и могилу своего отца и, поднявшись высоко в Горы Ужаса, увидел вдали Дориат. Тогда запала в его сердце мысль, что он должен достичь Потаенного Королевства, куда не ступала еще нога смертного.

Страшен был путь на юг. Отвесны склоны Эред–Горгорота, а у подножия их клубится древний мрак, рожденный прежде Луны. За ними лежала пустыня Дунгортеб, где чары Саурона сталкивались с могуществом Мелиан: ужас и безумие наполняли эту землю. Там обитали пауки из мерзкого племени Унголианты и плели незримые сети, которых ничто живое не могло избежать; там бродили чудища, появившиеся еще в долгой тьме, предшествовавшей восходу Солнца, и выслеживали добычу множеством глаз. Не было в этой земле, населенной призраками, пропитания ни для людей, ни для эльфов, а была лишь смерть. Пройдя по этому пути, Берен совершил один из величайших своих подвигов, но он никому не рассказывал о тех днях, чтобы испытанный ужас вновь не затемнил ему сердце; и никто не знает, как отыскал он дорогу и прошел по тропам, на которые не осмеливался ступить ни эльф, ни человек, до самых рубежей Дориата. Как и предсказывала Мелиан, он преодолел лабиринты судьбы, сплетенной ее волшебством, ибо велика была его судьба.

Говорится в Лейтиан, что Берен пришел в Дориат нетвердым шагом, поседевший и сгорбленный, словно бы под тяжестью долгих мучительных лет, — так тяжел был его путь. Но, бродя в разгаре лета по лесам Нелдорета, он повстречал Лютиэн, дочь Тингола и Мелиан, когда в вечерний час, при восходе луны, танцевала она на неувядающих травах прибрежных полян Эсгалдуина. Тогда память о перенесенных муках покинула его, и был он очарован, ибо Лютиэн была прекраснейшей среди Детей Илуватара. Ее одеяние было голубым, как ясное небо, а глаза темны, как звездная ночь, плащ усеян золотыми цветами, волосы же черны, как ночные тени. Свету, играющему на листьях дерев, пению чистых вод, звездам, встающим над туманной землей, подобна была ее красота, а в лице ее был сияющий свет.

Но она исчезла, а Берен потерял дар речи, словно кто–то наложил на него заклятие; и он долго бродил в лесах, подобно дикому зверю, разыскивая ее. В душе он называл ее Тинувиэль, что означало Соловей, Дитя Сумерек в наречии Сумеречных Эльфов, ибо другого имени он не знал для нее. Он видел ее издалека, словно лист на осеннем ветру, словно звезду над зимней вершиной, но незримые цепи сковывали его.

Близился исход зимы, и как–то на заре Лютиэн танцевала на зеленом холме и вдруг запела. Ее песня пронзала сердце, подобно песне жаворонка, что взлетает над вратами ночи и рассыпает трель свою среди гаснущих звезд, видя, как из–за пределов мира встает солнце. Песнь Лютиэн разбила оковы зимы, и заговорили скованные морозом воды, а там, где ступала дева, проросли цветы.

Тогда заклятие безмолвия спало с Берена, и он громко закричал, называя ее Тинувиэль; и лесное эхо вторило ему. Лютиэн замерла, изумленная, и не убежала, и Берен подошел к ней. Едва она взглянула на него, жребий ее свершился, и она полюбила Берена. Однако она выскользнула из его объятий и исчезла в наступающем рассвете. Тогда Берен рухнул без чувств, словно сраженный единым ударом блаженства и муки, и погрузился в сон, как в черную бездонную яму; и был он холоден, как камень, а сердце его опустело. И в мысленных своих скитаниях он бродил на ощупь, подобно внезапно ослепшему, что протягивает руки, пытаясь обрести потерянный свет. Так он начал платить болью за дарованную ему судьбу. Суждено ему было обрести свет — Лютиэн; будучи бессмертной, она разделила с ним смерть, будучи свободной, приняла его оковы. Ни один из эльдаров не ведал страданий больших, чем выпали ей.

Хоть Берен и не надеялся на это, Лютиэн пришла к нему туда, где он пребывал во тьме, и вложила свою руку в руку Берена. В давние времена было это в Потаенном Королевстве. Потом она часто приходила к нему, и они бродили в лесах, скрываясь ото всех, прошла весна, наступило лето, и большего счастья не знал никто из Детей Илуватара, хоть и краткий им был отмерен срок.

Даэрон Песнопевец также любил Лютиэн; он вызнал, что она встречается с Береном, и предал их королю. Разгневался Тингол, ибо любил Лютиэн превыше всего на свете, считая недостойными ее всех эльфийских владык, что до смертных, он их даже не брал на службу. Потому он с печалью и с изумлением заговорил с Лютиэн, но она не промолвила ни слова, покуда Тингол не поклялся не убивать Берена и не заключать его в темницу. И все же он послал своих слуг, приказав взять его и доставить в Менегрот как преступника; однако Лютиэн, упредив их, сама привела Берена к трону Тингола, словно он был почетным гостем.

С презрением взглянул на Берена Тингол, Мелиан же хранила молчание. Король промолвил:

— Кто ты, что осмелился по–воровски прокрасться сюда и без дозволения приблизиться к моему трону?

Берен молчал, охваченный трепетом, ибо велики были пышность Менегрота и величие Тингола. Тогда заговорила Лютиэн:

— Это Берен, сын Барахира, вождя людей и могущественного врага Моргота, чьи деяния воспеты даже эльфами.

— Пусть говорит Берен! — велел Тингол. — Чего ты ищешь здесь, несчастный смертный, и что заставило тебя покинуть родину и прийти в мои владения, которые закрыты для таких, как ты? Можешь ли ты отыскать способ избежать сурового наказания за дерзость и глупость?

Тогда Берен поднял голову и увидел глаза Лютиэн, а потом перевел взгляд на Мелиан, и почудилось ему, что слова рождаются сами собой. Страх покинул его, и проснулась в нем гордость первого человеческого рода; и сказал он: