Пират - Скотт Вальтер - Страница 31

— Ну, не станешь же ты уверять меня, — с некоторой поспешностью перебил его отец, — что остаешься или хочешь остаться здесь только из любви ко мне?

— А почему бы и нет, сэр? — мягко ответил Мордонт. — Это мой долг, и надеюсь, что я до сих пор выполнял его.

— О да, понятно, — повторил Мертон тем же тоном, — это твой долг — долг собаки следовать за слугой, который кормит ее.

— А разве она не делает этого, сэр? — спросил Мордонт.

— Да, конечно, — ответил его отец, отвернувшись, — но привязывается она только к тому, кто ласкает ее.

— Надеюсь, сэр, — возразил Мордонт, — что вы не можете упрекнуть меня…

— Ну, довольно об этом, довольно! — резко перебил его Мертон. — Мы оба сделали друг для друга все, что могли. Скоро нам придется расстаться, пусть же это послужит для нас утешением, если в минуту разлуки нам вообще потребуется утешение.

— Я готов во всем подчиниться вашим желаниям, — сказал Мордонт, не слишком опечаленный тем, что перед ним, видимо, открывается возможность взглянуть на Божий мир. — Вам будет угодно, полагаю, чтобы я начал свои путешествия с похода на китобойном судне?

— На китобойном судне! — воскликнул Мертон. — Вот уж, нечего сказать, хорошенький способ повидать свет! Хотя ты, конечно, повторяешь чужое мнение. Но довольно об этом на сегодня. Скажи мне лучше, где ты укрылся вчера от бури?

— В Стурборо, в доме нового управляющего, что приехал из Шотландии.

— А, у этого сумасбродного педанта, охотника до всяких затей, — сказал Мертон. — Ну, а еще кто там был?

— Его сестра, сэр, и старая Норна из Фитфул-Хэда.

— Как, повелительница стихий! — насмешливо произнес Мертон. — Та, которая может изменить направление ветра, сдвинув свой чепец на сторону, подобно тому, как, говорят, делал это король Эрик, поворачивая задом наперед свою шапку. Однако эта дама отлучается далеко от дома! Ну, как идут ее дела? Все богатеет, продавая благоприятные ветры судам, спешащим в гавань?

— Право, не знаю, сэр, — ответил Мордонт: он вспомнил то, чему только вчера был свидетелем, и потому не мог полностью разделить суждение своего отца.

— Ты что, считаешь этот вопрос слишком серьезным для шуток или, быть может, находишь ее товар слишком легковесным, чтобы на него обращать внимание? — продолжал Мертон тем же саркастическим тоном, означавшим у него самое большое проявление веселости, на какое он был способен. — Но давай рассуждать по существу: все на свете покупается и продается, так почему же не стать товаром и ветру, если только продавец сумеет найти покупателя? Все на земле продажно — от поверхности и до самых глубоких недр: огонь и топливо непрерывно покупаются и продаются, несчастные рыбаки, которые тащат по бурному океану свои сети, покупают себе право утонуть в нем; за какие же особые заслуги должен быть воздух исключен из этой всемирной купли-продажи? Все, что находится на земле, под землей и вокруг земли, имеет свою цену, своих продавцов и своих покупателей. Во многих странах священники продадут тебе долю небесного блаженства, и во всех странах без исключения ценой здоровья, богатства и чистой совести люди покупают себе изрядную дозу ада. Так почему же Норне не торговать своим товаром?

— Да, против этого мне нечего возразить, — ответил Мордонт, — только уж лучше бы она вела розничную торговлю, а то вчера она торговала оптом, и каждый за свои деньги получал от нее товар с большим походом.

— Должно быть, так, — сказал Мертон, останавливаясь на краю страшного обрыва, до которого они наконец добрались, — и последствия видны еще до сих пор.

У их ног гигантский мыс круто обрывался над бескрайним бушующим океаном. Обращенная к морю сторона этого дикого утеса состояла из мягкого песчаного сланца, который, постепенно разрушаясь под воздействием воздуха и погоды, трескался и расщеплялся на отдельные громадные плиты, едва державшиеся над самой бездной. Во время бури глыбы эти срывались и, круша все на своем пути, скатывались в потревоженную ими пучину волн, бившихся о подножия скал. Много таких огромных осколков было разбросано под утесом, с которого они когда-то упали, и прибой пенился и бушевал среди них с силой, обычной в столь высоких широтах.

Стоя на краю пропасти, Мертон и его сын глядели на необъятный океан, все еще кативший могучую мертвую зыбь, поднятую разбушевавшимся накануне штормом. Море было слишком глубоко растревожено, чтобы быстро успокоиться. Валы разбивались о берег с яростью, равно поражавшей слух и зрение, и грозили немедленной гибелью всему, что могло быть захвачено бурным течением, проносившимся мимо мыса. Природа, какой бы она ни являлась нам — величественной ли, прекрасной или ужасной, таит в себе что-то неодолимо влекущее, чего не способна ослабить даже привычка, и потому оба путника — и отец, и сын — опустились на скалу и отдались созерцанию неистовых волн, достигавших в своем гневе самого подножия утеса.

Вдруг Мордонт, чьи глаза были острее, а внимание — живее, чем у отца, вскочил с криком:

— Боже мой, там, в Русте, судно!

Мертон посмотрел на северо-запад, где действительно среди бушующих вод виднелся какой-то предмет.

— Оно потеряло паруса, — сказал Мертон и, поглядев в подзорную трубу, добавил: — И мачты тоже, по воде носится один только остов.

— Его мчит прямо на Самборо-Хэд, — воскликнул Мордонт. — Оно не сможет его обогнуть!

— Да им никто и не управляет, — заметил Мертон, — экипаж, очевидно, покинул его.

— А в такую бурю, как вчера, — добавил Мордонт, — ни одна шлюпка не могла уцелеть, даже с самыми опытными гребцами. Все, должно быть, погибли!

— По всей видимости, да! — ответил Мертон с мрачным спокойствием.

— И рано или поздно, а все на нем должны были погибнуть. И не все ли равно, поймал ли их птицелов, от которого нет никому спасения, накрыв их своей сетью всех вместе на том вот разбитом судне, или хватал поодиночке, по мере того как случай бросал их ему в руки. Какое это имеет значение? На палубе и на поле боя рок так же подстерегает нас, как дома — за столом или в постели. И если мы счастливо избегнем одной опасности, так только для того, чтобы влачить все то же безрадостное и томительное существование до тех пор, пока не погибнем от другой. Так пусть же приходит тот час, к которому разум должен был бы научить нас стремиться, хотя природа и вложила в наши души непреодолимый страх перед ним. Тебе подобные рассуждения, верно, кажутся странными, ибо жизнь для тебя еще нова, но, прежде чем ты достигнешь моего возраста, они уже станут привычными спутниками твоих мыслей.