Антикварий - Скотт Вальтер - Страница 1

Вальтер Скотт

Антикварий

От автора

Настоящей книгой завершается серия повествований, задуманных с целью описать шотландские нравы трех различных периодов: «Уэверли» охватывает эпоху наших отцов, «Гай Мэннеринг» — время нашей юности, «Антикварий» же относится к последнему десятилетию восемнадцатого века. Я стремился — особенно в двух последних произведениях — искать прообразы главных действующих лиц в той части общества, которая менее всего поддается воздействию всеобщей взаимной полировки, постепенно сглаживающей различия в нравах разных наций. С той же средой я связал и многие сцены, в которых старался изобразить игру страстей более высоких и бурных, потому что люди низших классов меньше привыкли подавлять свои чувства и потому что — в этом я вполне согласен с моим другом Вордсвортом — они редко упускают случай выразить их сочным и чрезвычайно сильным языком. Этим, по моему мнению, отличаются жители сельских местностей моей родины, представители среды, с которой я давно и близко знаком. Античная сила и простота их языка, часто уснащенная восточным красноречием Священного писания в устах наиболее развитых из них, придают пафос их горю и достоинство их негодованию.

Я больше заботился о подробном описании нравов и обычаев, нежели об искусном и сложном развитии сюжета, и могу лишь пожалеть, что не был в силах объединить оба эти требования, предъявляемые к хорошему роману.

Похождения подлого «чародея» могут показаться надуманными и малоправдоподобными. Но мы за последнее время наблюдали гораздо более яркие случаи вреднейшего суеверия, и читатель может не сомневаться, что эта часть повествования основана на действительном происшествии.

Мне остается лишь выразить свою благодарность читателям за исключительно теплый прием, оказанный ими произведениям, в заслугу которым можно поставить разве что верность колорита, и почтительно откланяться, так как едва ли я буду еще иметь возможность обращаться к благосклонности читателей.

К приведенным выше словам автора, предпосланным первому изданию «Антиквария», в настоящем издании необходимо добавить несколько слов, заимствованных из введения к «Хроникам Кэнонгейта» и касающихся личности Джонатана Олдбока.

Замечу здесь, что, считая обращение к историческим событиям неотъемлемым правом писателя, я ни разу не вторгался в чью-либо частную жизнь. Конечно, черты разных лиц, до сих пор живых и уже умерших, с которыми я когда-либо встречался в обществе, неизбежно попадали под мое перо в таких произведениях, как «Уэверли», и в тех, что за ним последовали. Но я неизменно старался обобщать свои портреты, с тем чтобы они в целом казались плодом фантазии, хотя и сохраняли сходство с подлинными людьми. И тут я должен признать, что мои усилия не всегда увенчивались успехом. Встречаются люди с такой яркой индивидуальностью, что при описании их главной, наиболее характерной черты они сразу же встают перед вами во всем своем неповторимом облике. Так, образ Джонатана Олдбока в «Антикварии» отчасти списан с одного друга моей юности, который познакомил меня с Шекспиром и оказал мне ряд других неоценимых услуг. Мне казалось, что я очень тщательно замаскировал сходство и что этого человека не мог бы узнать никто из его современников. Однако я заблуждался и невольно выдал то, что хотел сохранить в тайне, ибо, как я узнал впоследствии, некий весьма почтенный джентльмен, один из немногих еще оставшихся в живых друзей моего отца и проницательный критик, после выхода в свет моей книги заметил, что он прекрасно знает, кто ее автор, так как узнал в антикварии характерные черты очень близкого друга семьи моего отца.

Мне остается лишь просить читателя не думать, что у моего уважаемого покойного друга была такая же родословная, как у мистера Олдбока, или что события его жизни походили на приключения, приписанные мной вымышленному лицу. В романе нет ни одного эпизода, взятого из действительности, за исключением разве того, что мой друг жил в старинном доме близ процветающего морского порта и что автору довелось быть свидетелем разговора между этим другом и содержательницей почтового дилижанса, разговора, весьма похожего на тот, с которого начинается история антиквария. Добрый, хоть и несколько раздражительный нрав, ученость, остроумие и шутливая веселость, некоторая чудаковатость, присущая старому холостяку, здравость суждений, подкрепляемых подчас своеобразием языка, — вот, по мнению автора, единственные особенности, роднящие детище его воображения с благожелательным и милым старым другом.

Важная роль нищего в нижеследующем повествовании побуждает автора высказать несколько замечаний о людях этого типа, которые в прежнее время часто встречались в Шотландии, но теперь уже почти перевелись.

В старину в Шотландии было много таких нищих, которых отнюдь нельзя смешивать с нынешними, совершенно опустившимися бродягами-попрошайками. Те из них, кто постоянно скитался по определенной местности, обычно находили хороший прием как в сенях фермеров, так и на кухнях сельских джентльменов. Мартин, автор «Reliquiae Divi Sancti Andreae» note 1, написанных в 1683 году, рассказывает о некоторых представителях этого сословия в таких выражениях, что антикварий вроде мистера Олдбока пожалел бы о том, что они уже исчезли. Мартин высказывает мысль, что они происходят от древних бардов, и далее говорит: «Население, да и они сами называют себя „джоки“ note 2 и странствуют, выпрашивая милостыню. Они многое видят и слышат на своем веку и до сих пор помнят и могут воспроизвести «слоггорн» note 3 большинства древнейших шотландских кланов. С некоторыми из джоки я беседовал и нашел их разумными и сдержанными. Один из них сказал мне, что на всем острове их осталось теперь не более десяти человек, однако еще на его памяти их было так много, что одно время он входил в компанию из пяти человек, обычно собиравшихся на паперти церкви Сент-Эндрюс».

Этот тип шотландских джоки, по-видимому, давно вымер. Но нищий прежних лет, даже и в мое время, подобно «беккоху», ирландскому странствующему калеке, обретал себе приют не только тем, что жаловался на свои несчастья. Часто это был балагур и насмешник, который не лез за словом в карман и не стеснялся даже иной раз пройтись на счет людей уважаемых, ибо его заплатанный плащ давал ему привилегии старинного шута. Для такого «убогого», принадлежавшего к более уважаемому классу, очень важно было иметь хорошо подвешенный язык, то есть уметь вести быстрый и остроумный диалог. Недаром Бернс, который испытывал истинное наслаждение, беседуя с такими людьми, с такой мрачной решимостью взирал на будущее, когда, как ему казалось, и он сможет стать членом их странствующего братства. В своих поэтических произведениях Бернс упоминает о нем так часто, словно хочет сказать, что не считает подобное завершение своей судьбы таким уж невозможным. Так, в прекрасном посвящении своих сочинений Гэвину Гамильтону он говорит:

Также в послании к Дэви, собрату-поэту, он указывает, что их деятельность может закончиться так: