Айвенго - Скотт Вальтер - Страница 50

С этими словами он подошёл к каменному бассейну, на поверхности которого падавшая в него струя образовала множество пузырьков, белевших и прыгавших при бледном свете луны, припал к нему ртом и пил так долго, как будто задумал осушить источник.

– Случалось ли тебе раньше выпивать столько воды, святой причетник из Копменхерста? – спросил Чёрный Рыцарь.

– Только один раз: когда мой бочонок с вином рассохся и вино утекло незаконным путём. Тогда мне нечего было пить, кроме воды по щедрости святого Дунстана, – отвечал монах.

Тут он погрузил руки в воду, а потом окунул голову и смыл таким образом все следы полночной попойки.

Протрезвившись окончательно, весёлый отшельник ухватил свой тяжёлый бердыш тремя пальцами и, вертя его над головой, как тростинку, закричал:

– Где они, подлые грабители, что похищают девиц? Чёрт меня побери, коли я не справлюсь с целой дюжиной таких мерзавцев!

– Ты и ругаться умеешь, святой причетник? – спросил Чёрный Рыцарь.

– Полно меня к причетникам причислять! – возразил ему преобразившийся монах. – Клянусь святым Георгием и его драконом, я только до тех пор и монах, пока у меня ряса на плечах… А как надену зелёный кафтан, так могу пьянствовать, ругаться и ухаживать за девчонками не хуже любого лесника.

– Ступай вперёд, балагур, – сказал Локсли, – да помолчи немного; ты сегодня шумишь, как целая толпа монахов в сочельник, когда отец игумен уснул. Пойдёмте, друзья, медлить нечего. Надо поскорее собрать людей, и всё же у нас мало будет народу, чтобы взять приступом замок Реджинальда Фрон де Бефа.

– Что? – воскликнул Чёрный Рыцарь. – Так это Фрон де Беф выходит нынче на большую дорогу и берёт в плен верноподанных короля? Разве он стал вором и притеснителем?

– Притеснителем-то он всегда был, – сказал Локсли.

– А что до воровства, – подхватил монах, – то хорошо, если бы он хоть вполовину был так честен, как многие из знакомых мне воров.

– Иди, иди, монах, и помалкивай! – сказал иомен. – Лучше бы ты попроворнее провёл нас на сборное место и не болтал, о чём следует помалкивать как из приличия, так и ради осторожности!

Глава XXI

Пока принимались все эти меры для освобождения Седрика и его спутников, вооружённый отряд, взявший их в плен, спешил к укреплённому замку, где предполагалось держать их в заключении. Но вскоре наступила полная темнота, а лесные тропинки были, очевидно, мало знакомы похитителям. Несколько раз они останавливались и раза два поневоле возвращались назад. Летняя заря занялась, прежде, чем они попали на верную дорогу, но зато теперь отряд продвигался вперёд очень быстро. В это время между двумя предводителями происходил такой разговор:

– Тебе пора уезжать от нас, сэр Морис, – говорил храмовник рыцарю де Браси. – Для того чтобы разыграть вторую часть нашей мистерии, ведь теперь ты должен выступать в роли освободителя.

– Нет, я передумал, – сказал де Браси. – Я до тех пор не расстанусь с тобой, пока добыча не будет доставлена в замок Фрон де Бефа. Тогда я предстану перед леди Ровеной в моём настоящем виде и надеюсь уверить её, что всему виной сила моей страсти.

– А что заставило тебя изменить первоначальный план, де Браси? – спросил храмовник.

– Это тебя не касается, – отвечал его спутник.

– Надеюсь, однако, сэр рыцарь, – сказал храмовник, – что такая перемена произошла не от того, что ты заподозрил меня в бесчестных намерениях, о которых тебе нашёптывал Фиц-Урс?

– Что я думаю, то пусть остаётся при мне, – отвечал де Браси. – Говорят, что черти радуются, когда один вор обокрадет другого. Но всем известно, что никакие черти не в силах помешать рыцарю Храма поступить по-своему.

– А вождю вольных наёмников, – подхватил храмовник, – ничто не мешает опасаться со стороны друга тех обид, которые он сам чинит всем на свете.

– Не будем без пользы упрекать друг друга, – отвечал де Браси. – Довольно того, что я имею понятие о нравственности рыцарей, принадлежащих к ордену храмовников, и не хочу дать тебе возможность отбить у меня красавицу, ради которой я пошёл на такой риск.

– Пустяки! – молвил храмовник. – Чего тебе бояться? Ведь ты знаешь, какие обеты налагает наш орден!

– Ещё бы! – сказал де Браси. – Знаю также, как эти обеты выполняются. Полно, сэр рыцарь. Все знают, что в Палестине законы служения даме подвергаются очень широкому толкованию. Говорю прямо: в этом деле я не положусь на твою совесть.

– Так знай же, – сказал храмовник, – что я нисколько не интересуюсь твоей голубоглазой красавицей. В одном отряде с ней есть другая, которая мне гораздо больше нравится.

– Как, неужели ты способен снизойти до служанки? – сказал де Браси.

– Нет, сэр рыцарь, – отвечал храмовник надменно, – до служанки я не снизойду. В числе пленных есть у меня добыча, ничем не хуже твоей.

– Не может быть. Ты хочешь сказать – прелестная еврейка? – сказал де Браси.

– А если и так, – возразил Буагильбер, – кто может мне помешать в этом?

– Насколько мне известно, никто, – отвечал де Браси, – разве что данный тобою обет безбрачия. Или просто совесть не позволит завести интригу с еврейкой.

– Что касается обета, – сказал храмовник, – наш гроссмейстер освободит от него, а что касается совести, то человек, который собственноручно убил до трехсот сарацин, может и не помнить свои мелкие грешки. Ведь я не деревенская девушка на первой исповеди в страстной четверг.

– Тебе лучше знать, как далеко простираются твои привилегии, – сказал де Браси, – однако я готов поклясться, что денежные мешки старого ростовщика пленяют тебя гораздо больше, чем чёрные очи его дочери.

– То и другое привлекательно, – отвечал храмовник. – Впрочем, старый еврей лишь наполовину моя добыча. Его придётся делить с Реджинальдом Фрон де Бефом. Он не позволит нам даром расположиться в своём замке. Я хочу получить свою долю в этом набеге и решил, что прелестная еврейка будет моей нераздельной добычей. Ну, теперь ты знаешь мои намерения, значит можешь придерживаться первоначального плана. Сам видишь, что тебе нечего опасаться моего вмешательства.

– Нет, – сказал де Браси, – я всё-таки останусь поближе к своей добыче. Всё, что ты говоришь, вполне справедливо, но меня беспокоит разрешение гроссмейстера, да и те особые привилегии, которые даёт тебе убийство трехсот сарацин. Ты так уверен, что тебе всё простится, что не станешь церемониться из-за пустяков.

Пока между рыцарями происходил этот разговор, Седрик всячески старался выпытать от окружавшей его стражи, что они за люди и с какой целью совершили нападение.

– С виду вы англичане, – говорил он, – а между тем накинулись на своих земляков, словно настоящие норманны. Если вы мне соседи, значит мои приятели: кто же из моих английских соседей когда-либо враждовал со мной? Говорю вам, иомены: даже те из вас, которые запятнали себя разбоем, пользовались моим покровительством; я жалел их за нищету и вместе с ними проклинал их притеснителей, бессовестных дворян. Что же вам нужно от меня? Зачем вы подвергаете меня насилию? Что же вы молчите? Вы поступаете хуже, чем дикие звери; неужели же вы хотите уподобиться бессловесным скотам?

Но все эти речи были напрасны. У его стражи было много важных причин не нарушать молчания, а потому он не мог донять их ни гневом, ни уговорами. Они продолжали всё так же быстро везти его вперёд, пока впереди, в конце широкой аллеи, не возник Торкилстон – древний замок, принадлежавший в те времена Реджинальду Фрон де Бефу. Этот замок представлял собою высокую четырехугольную башню, окружённую более низкими постройками и обнесённую снаружи крепкой стеной. Вокруг этой стены тянулся глубокий ров, наполненный водой из соседней речушки. Фрон де Беф нередко враждовал со своими соседями, а потому позаботился прочнее укрепить замок, построив во всех углах внешней стены ещё по одной башне. Вход в замок, как во всех укреплениях того времени, находился под сводчатым выступом в стене, защищённым с обеих сторон маленькими башенками.