Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А - Федотов Лев Федорович - Страница 80

Это была, очевидно, моя последняя встреча со школой в это лето. Я зашел в канцелярию за нужной моей мамаше справкой о том, что я, мол, нахожусь в числе питомцев школы номер девятнадцать, и что, учась в ней, перешел в следующий класс пыток. Эта справка моей родительнице, кажется, нужна была для отдела народного обеспечения, где она получала пенсию за моего отца.

В канцелярии восседала рядом с секретаршей школы наша биологичка Труба – Анна Васильевна. Пока секретарша воевала с печатями, сооружая мне справку, Труба поинтересовалась у нас с Вовкой, где мы мечтаем провести лето. Не имея желания болтать встречному-поперечному о задуманном походе в Ленинград, я ответил ей, что, по всей вероятности, дескать, останусь в Москве.

Она как учительница, обладающая очень редким для большинства преподавателей чувством дружбы с учениками, предложила нам с Гурой съездить к ней в гор. Калинин, где мы можем провести неплохо хотя бы все лето, иной раз имея там дело даже и с походами.

На мой вежливый отказ она ответила, нужно сказать, очень метко и умно:

– Что же! Или вы, боясь трудностей, предпочитаете спокойную жизнь в городе? Хотя это и так, – добавила она иронически. – Без всяких преград на пути – безопаснее и беспечнее жить! Пусть, дескать, их преодолевают другие!

Это были, действительно, колкие, но замечательные слова; но разве я мог ей рассказать о нашей с Димкой тайне насчет добровольного проведения этого лета отнюдь не спокойным образом. Это бы, конечно, ей пришлось по душе, но я устоял против соблазна высказать истину и выдержал насмешку Анны Васильевны. Я только сказал, чтобы смягчить свой отказ от ее предложения, что, если я думаю о проведении лета в городе, то это совершенно не говорит о моем стремлении провести время бездельнически и беспечно; дело, и даже трудное, можно найти в любой точке земного шара.

Выходя на этот раз из школы, мы с Вовкой уже решили в это лето в нее уж не возвращаться.

14-го июня. Сегодня мы с Гурой, согласно договору, ездили к Димке, который встретил нас на станции. К моему неудовольствию, мы должны были пользоваться для этого Ленинградской дорогой, а ведь это наводило меня на ряд невеселых мыслей.

Деревня находилась в 3-х км от станции, и нам пришлось пересечь целые леса и поля по дороге к ней. День был нами проведен прекрасно. Мы ходили к реке, где Димка и Гура удивляли друг друга, а также и меня своими мудростями в овладении водными стихиями. Я, обычно имеющий дело с водой только в адски-жаркие времена, отказался от подобного удовольствия, хотя Димка клялся мне, что день сегодня на редкость жаркий. Я, правда, этого не слишком уж замечал: может быть, Димка просто хотел, чтобы я поплескался. Или же, может быть, жара на меня почему-то не действовала, но этим я не очень уж интересовался.

К вечеру грянул дождь, так что пока мы с Вовкой в сопровождении Димки добрались до станции, мы стали похожи на выходцев с того света, побывавших в водах каких-либо водоемов.

В поезде же я мало интересовался деятельностью водных запасов небес, так как я был от них уже надежно защищен.

Гура остался еще на пару дней у Димки, так что в Москву возвращался я один. Проведя эксплуатацию метрополитена, я достиг своего пристанища уже поздно вечером, ибо темнеть стало еще тогда, когда я еще был в пределах загорода.

17-го июня. В сей день я должен был во что бы то ни стало побывать в милиции, чтобы переметить паспорт. Не скрою: это я сделал.

По прошлым годам я помнил, что там вечно собираются целые оравы народа, и всегда поэтому приходится торчать в очереди по целым часам, теряя зря уйму времени. Это меня сильно тревожило, и так как перспектива потери времени в очереди меня не прельщала чрезвычайно сильно, то я решил смошенничать, проведя кого-нибудь за нос, чтобы поскорее отделаться от всей этой волынки.

Отправился я в милицию – как правило – пешком. Дорога была бы мало чем замечательной, если бы в одном из переулков я не нагнал бы двоих смертных, весьма подозрительной наружности, которые, находясь при своем положении, могли смело рассуждать о вращении Земли. Короче говоря, они опрокинули в свои глотки кое-какие чарки. Один из них был на диво разговорчивым парнем.

– Братец! А, братец! Ты мне друх али нет? – со спокойным видом спрашивал он другого вялым тоном.

– А я откуда знаю! – более твердым голосом произнес наименее налакавшийся.

– Нет, ты мне все-таки скажи, друх ты мне? – настаивал первый орел.

– Брось дурака-то валять! – серьезно произнес второй.

– Не-е! Ты скажи, а то будешь большой дурак!

Второй ничего не ответил.

– Ать, дьявол! – выругался первый. Тут он прибавил такое словцо для десерта, что я чуть было богу душу не отдал.

– А я те друх! Да! – уверенно проговорил первый. – Ну, вот… ну, вот хочешь… хочешь я это… как оно… хошь я рубашку разорву? А? Не, ты только скажи, хочешь?

– А зачем это мне? – вяло отозвался другой.

– Не, ты только скажи! – продолжал бушевать первый. – Ну, хочешь, я жену прогоню? Хочешь ей в морду дам?

Немного погодя он заговорил о более «хозяйственных» делах.

– Друх, а друх! Давай меняться! Ты мне дашь красенького, а я… Ну, хочешь мне дать красенького? А? Я те дам жену, а ты мне – красенького! Хочешь так меняться? Да не, ты скажи все же!

– Да нет у меня ничего, – раздраженно, но довольно флегматично ответил другой.

– А на лешего мне жена-то сдалась! – вдруг начал откровенничать наиболее нализавшийся орел. – Эка дурра! В морду, што ль ей треснуть! Тресну! Вот, ей-богу, тресну… – Тут они скрылись в каких-то воротах, и я так и не узнал, что же, собственно, думал этот субъект сотворить со своею супругой.

Вопреки ожиданиям, в милиции было мало народу, но я все же пролез без очереди, ввиду чего мне долго там торчать не пришлось.

18-го июня. Сегодняшний день был у меня пуст. Я, не зная на что убить время, решил пробездельничать целые сутки, так как мне ничего не лезло в голову, и поэтому я не имел никакой возможности что-нибудь сотворить на чью-либо пользу. Скоро будет половина месяца, как я отослал письмо в Ленинград… К несчастью, никаких опровержений моих подозрений об обиде моих ленинградцев еще не видать…

Под вечер позвонила Маргаритка. Чего она от меня, собственно говоря, хотела, я так толком и не понял. Скорее всего, она позвонила ради простого времяпрепровождения. Она что-то мне болтала о своей статье об «Аиде», говорила о каких-то вопросах, очень интересующих ее, которые она хотела задать мне, но которые она не решалась все же произнести вслух, так как ей будто бы кто-то там мешал…

Я терпеливо ждал, что будет, мало-помалу начиная выходить из себя.

– Ты, что, не в духе сегодня? – спросила она.

– Да не кричи ты так, боже мой! – с горькой усмешкой произнес я. – Я вижу, что ты уж что-то очень о многом желаешь меня спросить, но не решаешься! В таких случаях я советую вообще тогда и не разговаривать об этом. Я люблю всегда, начиная о чем-нибудь разговор, всегда кончать его.

– Это не всегда полезно, – возразила она.

– Как знать, – отозвался я. – Если бы я пожелал что-нибудь от тебя о чем-нибудь узнать, я бы не валял дурака, как ты! Но ввиду того, что я имею свою голову, то я и не думаю ни о чем тебя спрашивать.

Это была уже настоящая грубость, но мошенница-Маргаритка была ее достойна. По крайней мере, она не обиделась.

21 июня. Теперь, с началом конца этого месяца, я уже жду не только приятного письма из Ленинграда, но и беды для всей нашей страны – войны. Ведь теперь, по моим расчетам, если только действительно я был прав в своих рассуждениях, т. е. если Германия действительно готовится напасть на нас, война должна вспыхнуть именно в эти числа этого месяца или же в первые числа июля. То, что немцы захотят напасть на нас как можно раньше, я уверен: ведь они боятся нашей зимы и поэтому пожелают окончить войну еще до холодов.