Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А - Федотов Лев Федорович - Страница 76

Как это ни тяжело, но вполне возможно, что мы оставим немцам, по всей вероятности, даже такие центры, как Житомир, Винница, Витебск, Псков, Гомель, и кое-какие другие. Что касается столиц наших старых республик, то Минск мы, очевидно, сдадим; Киев немцы также могут захватить, но с непомерно большими трудностями[88].

О судьбах Ленинграда, Новгорода, Калинина, Смоленска, Брянска, Кривого Рога, Николаева и Одессы – городов, лежащих относительно невдалеке от границ, я боюсь рассуждать. Правда, немцы, безусловно, настолько сильны, что не исключена возможность потерь даже и этих городов, за исключением только Ленинграда.

То, что Ленинграда немцам не видать, это я уверен твердо. Ленинградцы – народ орлы! Если уж враг и займет его, то это будет лишь тогда, когда падет последний ленинградец. До тех же пор, пока ленинградцы на ногах, город Ленина будет наш! То, что мы можем сдать Киев, в это я еще верю, ибо мы будем его защищать не как жизненный центр, а как столицу Украины, но Ленинград непомерно важнее и ценнее для нашего государства.

Возможно, что немцы будут брать наши особенно крупные города путем обхода и окружения, но в это я верю лишь в пределах Украины, ибо, очевидно, главные удары противника будут обрушиваться на наш юг, чтобы лишить нас наиболее близких к границе залежей криворожского железа и донецкого угля. Тем более, немцы могут особенно нажимать на Украину, чтобы не так уж сильно чувствовать на себе крепость русских морозов, ибо война обернется в затяжную борьбу, в чем я сам лично нисколько не сомневаюсь. А известно, что на Украине сильные морозы редкое явление.

Обходя, например, Киев, германские войска могут захватить по дороге даже Полтаву и Днепропетровск, а тем более Кременчуг и Чернигов.

За Одессу как за крупный порт мы должны, по-моему, бороться интенсивнее, чем даже за Киев, ибо Одесса ценнее последнего, и я думаю, одесские моряки достойно всыпят германцам за вторжение в область их города.

Если же мы и сдадим по вынуждению Одессу, то с большой неохотой и гораздо позже Киева, так как Одессе сильно поможет море.

Понятно, что немцы будут мечтать об окружении Москвы и Ленинграда, но, я думаю, они с этим не справятся; это им не Украина, где вполне возможна такая тактика. Здесь же дело касается жизни двух наших главнейших городов – Москвы как столицы и Ленинграда как жизненного промышленного и культурного центра. Допустить сдачу немцам этих центров – просто безумие. Захват нашей столицы лишь обескуражит наш народ и воодушевит врагов. Потеря столицы – это не шутка!

Окружить Ленинград, но не взять его фашисты еще могут, ибо он все же сосед границы; окружить Москву они, если бы даже и были в силах, то просто не смогут это сделать в области времени, ибо они не успеют замкнуть кольцо к зиме – слишком большое тут расстояние. Зимой же для них районы Москвы и дальше будут просто могилой!

Таким образом, как это ни тяжело, но временные успехи немцев в территории непредотвратимы. От одного лишь они не спасутся даже во времени этих успехов: они как армия наступающая, не заботящаяся о человеке, будут терять живые и материальные силы, безусловно, в больших масштабах по сравнению с нашими потерями. Наступающая армия всегда способна встречать больше трудностей и способна терпеть больше потерь, чем армия отступающая, – это закон!

Я, правда, не собираюсь быть пророком, я мог и ошибиться во всех этих моих предположениях и выводах, но все эти мысли возникли у меня в связи с международной обстановкой, а связать их и дополнить мне помогли логические рассуждения и догадки. Короче говоря, будущее покажет все!!!

Май был для нас, школяров, чрезвычайно трудным месяцем: период перед испытаниями, крикливые угрозы учителей-мучителей, рассуждения во всеуслышание наиболее коварных воинов из учительского стана о том, кто способен засыпаться на испытаниях и кто останется на второй год и т. п. страсти. Девчонки, понятно, скулили, ужасались, ребята держались более стойко; что же касается Мишки, нашего общего товарища Королиуса (Тольки Королева), Саликанте и меня, то мы решительно плевали на все угрозы преподавателей, принимая их за болтологию и мало обращая внимания на беснование учителей во время их ораторствований на эту тему. Сначала мы, конечно, тоже с тревогой думали об испытаниях, когда слушали нотации наших палачей, но потом, видя, что это все стандартные тирады, повторяющиеся изо дня в день, нами обрело разумное мышление, так как мы освободились от действий учительской пропаганды.

10-го мая я исполнил настоятельную просьбу своей мамаши насчет рисунков, которые я не делаю для себя, а рисую кому-нибудь. Она предложила мне фотографировать эти рисунки, чтобы у меня оставалось на память изображение их на карточках. Вот я и свез свой Исаакий, который я нарисовал для Раи и Мони, и Пещерного короля, за которым специально зашел к Димке, в Сокольники, в пристанище Мани, где Петя и Коля, предложившие мне свои услуги, тщательно запечатлели изображения этих творений на пластинки, после чего я смело мог без всякого угрызения совести спровадить картинки обратно по их домам – Исаакий к себе, а Короля – к Димику.

С умоугнетающими трудностями кончился учебный год, и школьные воспитанники затряслись от ужаса наступающих экзаменов. Все живое и радостное в школе заглохло! Учителя превратились в еще более чудовищных и жаждущих плохих отметок извергов, а мы, несчастнейшие ребятишки, почувствовали на своих плечах всю тяжесть беспощадного учительского гнета. Именно в период испытаний иго их было просто невыносимым.

Например, на устной литературе, когда мы все уже, еле дыша, водрузились за парты, в ожидании… (Боже мой!) ужасных вызовов к столу, схожему с лобным местом, вошедший Давид Яковлевич с ехидной усмешкой имел смелость подшутить над нами.

– Ну, грешники, – сказал он, мило улыбаясь, – пока все еще живы, затягивайте молитву! И молитва для вас есть подходящая: «Пронеси, господи, гнев царя Давида и всю кротость его!..», начинайте смертные!

Молитва действительно была подходящая, ибо она заставляла вспоминать весь экзаменационный гнев, только не «царя Давида», а нашего литератора по имени Давид.

Итак, в последний школьный учебный день я пришел домой и, хотя впереди существовали еще пытки и «испытания испытаний», я чувствовал какую-то легкость и спокойствие.

Решив «кутнуть», как я сам выразился, – в честь кончины учебы, я решил с интересом провести вечер и отправился к мамаше в театр, где узрел бессмертное шиллеровское чудо литературы «Коварство и любовь».

Нужно сказать, что подлец Мишка, ссылаясь на свои болезненные грехи, отвертелся от испытаний, получив освобождение. Я решительно помогал ему в этой проделке и даже сам уже подумывал над тем, не смошенничать уж, дескать, и мне! Мишка энергично настаивал, чтобы и я не упустил случай! Я мало был уверен, что меня освободят в школе, ибо последнее время я совсем опустился и забросил учебу, решив поменьше тревожить себя перед испытаниями такими заботами, как школьная учеба, уроки и т. п. глупости. Мишка же, наоборот, поборов свое презрение и вражду к урокам, скрепя сердце, подтянулся малость и оказался на свободе. В общем, мы вели себя как истые мерзавцы.

Ради проверки моих способностей мерзавца и мошенника я взялся за это дело, принявшись за обработку своего врача-терапевта, которая мариновала меня еще с самой ангины. Пускаясь на уловки и употребляя в ход свое плохое зрение как веский довод, я пробивал постепенно одну преграду за другой на пути к справке. От занятий по вечерам у меня часто заболевали и слезились глаза; я ухватился и за это благодеяние природы и увеличил его в кабинете врача до нужных мне размеров. Ясно, что я действовал размеренно, чтобы чрезмерные атаки на врача не пробудили в ней подозрений. У меня сразу же появились еще какие-то новые недостатки в работе организма, которые существовали во мне лишь на моих словах…

Чтобы не было подвоха и аварии, я поднял также тарарам и дома, инсценируя невозможность моих занятий по вечерам из-за дьявольских болей где-то в лобной пазухе и глазных яблоках. Тут уж нужны были некоторые актерские мудрости, которые с грехом пополам одолел. Мамаша моя уж подумала, что ее чадо собирается залезать в гроб, хотя я сам лично даже не мечтал об этом!