Почтамт - Буковски Чарльз - Страница 3

Да ради Бога, подумал я, кого, к дьяволу, еще, кроме меня, могут застукать в таком положении?

Я взял бутылку, хорошенько приложился, оставил письма на рясах и вернулся к унитазам с душами. Выключил свет, посрал в темноте и выкурил сигарету. Подумал было принять душ, но мысленно увидел заголовки: ГОЛОГО ПОЧТАЛЬОНА ЗАСТАЮТ ПЬЮЩИМ КРОВЬ ХРИСТА ПОД ДУШЕМ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ.

Поэтому, в конце концов, на обед времени мне не хватило, и когда я вернулся, Джонстон написал докладную, что я на 23 минуты выбился из графика.

Позже выяснилось, что почту для церкви доставляют в приходской дом за углом.

Но теперь, разумеется, я знаю, где срать и подмываться, когда приспичит.

10

Начался сезон дождей. Большая часть моих денег уходила на пойло, поэтому в башмаках подметки продырявились, а плащ был старым и рваным. Под любым мало-мальским ливнем меня изрядно мочило – я имею в виду мочило до костей: аж трусы с чулками разбухали. Штатные доставщики начинали бюллетенить – они бюллетенили на участках по всему городу, поэтому работы было полно каждый день и на Окфордском Участке, и везде. Даже сменщики сказывались больными. Я бюллетень не брал, поскольку слишком уставал, чтобы соображать, как надо. Именно в то утро меня отправили на Участок Уэнтли. В самом разгаре был один из таких пятидневных ливней, когда вода хлещет одной непрерывной стеной, и весь город задирает лапки, вс задирает лапки кверху, канализация не успевает глотать воду так быстро, и та захлестывает тротуары, а в некоторых районах – газоны и даже дома.

Меня послали на Участок Уэнтли.

– Там сказали, что им нужен хороший человек, – крикнул мне вслед Булыжник, когда я выходил под покров воды.

Дверь закрылась. Если мой драндулет заведется – а он завелся – поеду в Уэнтли. Но это не важно: если машина не заводилась, тебя кидали в автобус. Ноги у меня уже промокли.

Суп в Уэнтли поставил меня перед ящиком. В нем почты и так было под завязку, а я стал пихать в него еще больше вместе с другим подменным. Такого ящика я никогда в жизни не видел! Чья-то гнилая шутка. Я насчитал в нем 12 связок. На полгорода должно хватить. Мне только предстояло узнать, что весь маршрут идет по крутым холмам. Кто его придумал, совсем, наверное, ёбу дался.

Мы подняли и выволокли его, и только я собрался уходить, как суп подошел и сказал:

– Я тут не смогу дать тебе никого в помощь.

– Все нормально, – ответил я.

Хрен там, нормально. Только гораздо позже я узнал, что он – первый кореш Джонстона.

Маршрут начинался от участка. Первый из 12 отрезков. Я вышел под стену воды и покандюхал вниз по склону. То был нищий район города – маленькие домишки и дворики с почтовыми ящиками, где полно пауков, висящими на одном гвозде, а за окошками старухи крутят самокрутки, жуют табак, мычат что-то своим канарейкам и смотрят на тебя, придурка, заблудившегося под дождем.

Когда трусы намокают, то сползают вниз, вниз, вниз они сползают, облепляют ягодицы, а мокрую резинку этой дряни поддерживает только промежность штанов.

Дождь размыл чернила на некоторых письмах; сигарета гореть не хотела. Нужно постоянно лазить в мешок за журналами. Первый отрезок, а я уже устал. Ботинки мне облепило грязью, по весу они стали как сапоги. То и дело я натыкался на что-нибудь скользкое и чуть не падал.

Открылась дверь, и старушка задала мне вопрос, слышанный уже сотню раз:

– А где мой обычный почтальон сегодня?

– Леди, ПРОШУ ВАС, откуда я знаю? Откуда, к чертовой матери, мне знать? Я – здесь, а он – где-то в другом месте!

– О-о, так вы и впрямь хулиган какой-то!

– Хулиган?

– Да.

Я рассмеялся и вложил толстое промокшее письмо ей в руку, потом перешел к следующей двери. Может, на горке будет получше, подумал я.

Еще одна старая кошка – хочет казаться милой, спрашивает:

– А вам не хотелось бы зайти и выпить чашечку чаю, подсушиться немножко?

– Леди, неужели вы не понимаете, у нас времени нет даже трусы подтянуть?

– Трусы подтянуть?

– ДА, ТРУСЫ ПОДТЯНУТЬ! – заорал на нее я и ушел под стену дождя.

Закончил я первый отрезок. Он занял у меня около часа. Еще одиннадцать таких – значит, одиннадцать часов. Невозможно, подумал я. Должно быть, они повесили на меня самый поганый маршрут.

На горке оказалось хуже, поскольку туда приходилось тянуть еще и собственную тушу.

Полдень пришел и ушел. Без обеда. Четвертый или пятый отрезок. Даже в сухой день маршрут был бы невозможен. А теперь – невозможен настолько, что нельзя было даже думать о нем.

Наконец, я вымок так, что подумал: тону. Отыскал крыльцо с козырьком, где капало не очень сильно, встал и умудрился зажечь сигарету. Я сделал примерно три спокойные затяжки, когда услышал за спиной голосок еще одной старушенции:

– Почтальон! Почтальон!

– Да, мэм? – спросил я.

– У ВАС ПОЧТА МОКНЕТ!

Я опустил глаза к мешку и точно – кожаный клапан остался открытым. Капля или две попали туда через дыру в козырьке.

Я ушел. Всё, пиздец, подумал я: только идиот станет терпеть то, что приходится терпеть мне. Сейчас найду телефон и скажу им, чтоб приезжали, забирали почту – и в жопу их работу. Джонстон победил.

В тот момент, когда я решил все бросить, мне полегчало. В дожде я разглядел здание у подножия холма: похоже, в нем может оказаться телефон. Я стоял на склоне. Спустившись, увидел, что это маленькое кафе. Работал обогреватель.

Ладно, блин, подумал я, хоть обсушусь. Снял дождевик и кепку, швырнул мешок с почтой на пол и заказал чашку кофе.

Кофе был очень черным. Выпаренный из спитой гущи. Хуже кофе я никогда не пробовал, но он был горячим. Я выпил три чашки и просидел там час, пока полностью не высох. Затем выглянул наружу: дождь кончился! Я вышел, поднялся на горку и стал разносить почту снова. Не торопясь, закончил маршрут. На 12-м отрезке я уже шел по темноте. К тому времени, как я вернулся в участок, стояла ночь.

Служебный вход был заперт.

Я забарабанил в жестяную дверь.

Появился маленький ночной дежурный и открыл.

– Где ты шлялся так долго, черт побери? – заорал он на меня.

Я подошел к ящику и сбросил мокрый мешок, полный возвратов, отказов и почты до востребования. Затем снял ключ и жахнул им по ящику. За ключ при выдаче и сдаче надо было расписываться. Я беспокоиться не стал. Он стоял и смотрел на меня.

Я тоже на него взглянул.

– Паря, если ты мне скажешь еще хоть одно слово, если даже чихнешь, помоги мне, Господи, я тебя убью!

Паря не издал ни звука. Я отметился и ушел.

На следующее утро я все ждал, чтобы Джонстон повернулся ко мне и что-нибудь сказал. Он вел себя как ни в чем ни бывало. Дождь закончился, и штатные больше не болели. Булыжник отправил троих подменных домой без оплаты, меня – в том числе. Я чуть не полюбил его за это.

Я пришел домой и пристроился к теплой заднице Бетти.

11

Но потом дождь пошел снова. Булыжник послал меня на так называемую Воскресную Выемку, и если вы думаете, что это как-то связано с церковью, то не стоит. Берешь грузовик в Западном Гараже и планшет. На планшете написано, какие улицы, во сколько там нужно быть и как проехать к следующему ящику для выемки.

Вроде 14:32, угол Бичер и Авалона, Л3 П2 (что означает три квартала налево и два направо) 14:35, и не врубаешься, как можно вынуть почту из одного ящика, проехать пять кварталов за три минуты и закончить вычищать следующий. Иногда все три минуты занимала выемка всей воскресной почты только из одного ящика. К тому же, планшеты были неточны. Иногда переулок они считали улицей, а иногда улицу – тупиком. Понятия не имеешь, где ты.

Накрапывал один из таких затяжных дождей – не лило, но и не прекращалось. Местность, по которой я ехал, была новой, но, по крайней мере, света, чтобы читать планшет, хватало. Однако по мере того, как темнело, труднее становилось и читать (при свете приборной доски), и замечать ящики. Мало того, на улицах прибывала вода, и несколько раз я ступал в лужу по самые лодыжки.