Алла и Рождество - Скороходов Глеб - Страница 28

А через несколько дней я сам решил: а, какая разница, все равно все знают, что у меня загородное жилище, ну пропадет, а так хоть память на пленке останется! Позвонил Алле и говорю:

— Давай будем снимать!

И распахнул ворота для этого огромного балагана.

Потом в прессе писали, что у меня, мол, побили всю посуду, пожгли что-то, порвали и попортили. Ничего подобного! Люди собрались культурные, знающие, профессионалы, приехали заниматься делом. Все ограничилось минимальными потерями: разбили два фужера за четыре дня съемок.

Думаю, все, кто сидел по ту сторону кадра, с интересом смотрели именно такую программу, снятую не в концертном зале, а в домашних условиях. Алла выбирала для съемок разные комнаты, то один уголок, то другой — я и сам не пойму, как она умудрилась отыскать столько интерьерчиков, — но с задачей, поставленной перед собой, режиссером, и перед артистами, она справилась. Родилась не похожая на другие, камерная «Рождественская встреча» из уютного дома.

Конечно, немало пришлось бороться с неожиданными трудностями, преодолевать непредвиденные препятствия. То вырубался свет — сеть не выдерживала напряжения всей техники, то вдруг ударила оттепель, все развезло, несмотря на декабрь, на дорогах — каша, в Москве — страшные пробки, все ко мне опаздывают, и съемочный график сорван.

Но Алла не терялась. Она такой классный организатор, что моментально находила выход из любой ситуации. Если кто-то не приехал, тут же меняли интерьер, переставляли камеры и снимали другой, с другим артистом.

Помню, началась съемка песни «Чья-то женщина чужая». Уже вечерело, а за окном вдруг повалил потрясающий пушистый снег, каждая снежинка с кулак величиной — такой увидишь только в кино. Алла быстро распорядилась поставить свет под снегопадом, продолжить съемку, и мы с восторгом кувыркались в сугробах. А друзья мне потом говорили:

— Ну это, конечно, в павильоне делалось. В жизни такого снега не бывает!

Помню еще эпизод с «нанайцами», что устроили фейерверк — сказочный! Теперь у меня осталось на память место на лужайке, где трава не растет: ее основательно выжгли кострищем и фейерверком, вытоптали круг диаметром около трех метров.

Ну а в деревне какая радость была! Вся Валентиновка гуляла: артисты, телевидение, машины, музыка, бенгальские огни — настоящий праздник всем устроили.

Принять такую группу было непросто. На плите у нас постоянно что-то варилось и жарилось, люди привозили еду с собой, кто-то готовил салаты, бутерброды, а кто-то привез огромный торт. Но каким бы огромным он ни был, на семьдесят человек его все равно бы не хватило, и Филя тихонько мне прошептал на ухо:

— Кусочек торта мне «забей», а то все сожрут!

Мне пришлось взять на себя роль разводящего: кого-то обустраивал, кому-то показывал, где что находится, что пить и есть, а кто-то устал и хочет полежать или вздремнуть. «Нанайцы», например, заняли для себя сауну — там переодевались, готовились, гримировались. Я метался на положении и медбрата, и официанта.

Но не это было главным. У меня до сих пор осталось ощущение всеобщей плотной работы, очень плотной и напряженной.

И вот еще о чем я хотел сказать. Алла сумела развернуть свой театр. Когда говорят «Театр Аллы Пугачевой», мне никогда не приходят в голову какие-то стены, гримерные, сцена. Это не здание. Песенный театр Пугачевой я понимаю как эмоциональное состояние, некую сферу духовную и эстетическую, которую создала актриса за годы существования в песне. Это вереница образов самых разных женщин — от глубоко страдающих, одиноких до клоунесс. Они объединены одной героиней — самой певицей. Сама Пугачева и есть ее театр.

Оттого и в «Рождественских встречах» она — главная, она — хозяйка, которая принимает не только своих коллег-артистов, но и зрителей, которая ведет повествование, ведет прием. Она — та личность, что и дарит нам рождественский вечер.

Владимир Пресняков: знаете, как я ее зову?

Алла всегда все хранила в себе, и сама затея «Рождественских встреч» сначала выражалась только во всяких ее прищурах, смотрении долгом в одну точку, в охах и ахах. Она обдумывала такое грандиозное шоу, но ни с кем не советовалась.

Но первые же «Встречи» явились не концертом, а театральной постановкой, может быть, еще несколько примитивной. Все равно уже были роли, шились специальные костюмы, делалась сцена с различными техническими приспособлениями, выезжающими платформами, площадками на разных уровнях и так далее.

Я первый раз вышел, спел и остался аплодировать выходу следующего исполнителя, подчеркивая, что все продолжается. Так придумала Алла.

Все это первое шоу продолжалось часа три, и она сидела все эти часы возле кулис, следя за всем, что происходит на сцене. Сама она выступала в конце и дико переживала. Я никогда не видел такого волнения. Ну, обычно перед концертами она волнуется, но тут ее трясло по-настоящему, наверное, не только от того, что ей предстояло петь, но и от грандиозного масштаба всего представления.

И тогда же она сделала абсолютно правильный ход: то, что не подходило для программы (не значит — ей не нравилось), она убрала, естественно, при этом объяснив и звездам, и начинающим свое решение.

Известно, как точно Алла угадывает песню, ее судьбу у зрителя. У нее нюх на все, особенно на хороший кофе. Но если всерьез, она достигает того, что хочет. Правда, когда приняла решение, спорить с ней бесполезно. Она же Бык по гороскопу, а с быками, особенно женщинами, в споры лучше не вступать. Потому что бык упрется — и все, это криминал. Можно сначала сказать «да», а потом сделать по-своему, если она, конечно, забыла о споре.

Любое предательство она не прощает. Не прощает и малейшего обмана. «Где был? — Пиво пил!» — с ней не пройдет. Если что не так, она хоп глазиком — и этот человек для нее может сразу закончиться.

На «Рождественских встречах», известно, она ввела сухой закон, притом мощный. Но так как за кулисами шла своя жизнь — кто-то расставался, кто-то ссорился, кто-то влюблялся, — соблюдали его плохо. Но все боялись быть застукнутыми, включая меня: я в то время очень любил выпить коньячку.

И однажды Витя Салтыков вышел на сцену в таком состоянии, что не мог стоять на месте. И он бегал все три песни, что пел. Он знал: если остановится — не удержится, упадет. Бегал-бегал, а когда ему оставалось продержаться секунд пятнадцать, он понял: надо бежать, потому что, если ему начнут хлопать, кланяться он не сможет. И он с бешеной скоростью побежал по хвосту-помосту, а там в самом конце — лесенка, и я видел летящего в замедленном, как в кино, полете Салтыкова, который угодил прямо на сидящего внизу директора театра, милого старичка Карасика.

Алла только и сказала ему:

— Спасибо, Витя, большое.

И все. Ему больше не пришлось гримироваться и ходить на «Встречи». Это вызвало большой резонанс у закулисной тусовки: все стали тщательней прятать алкоголь.

Алла — жесткий человек. Иначе ей и нельзя. Со мной была тоже приблизительно такая же история. Года два назад я не приготовил нового репертуара, выбрал кое-что из старого, но она посмотрела первый же концерт и сказала:

— Это никак не подходит. Нет.

Я только и сказал:

— Понял, мама.

Я до сих пор называю ее мамой. У нас отношения — супер из суперов. Мы прекрасно общаемся, иногда я даже ночую у нее на даче. А сколькому она меня научила! Хотя явно никогда не учит — дает советы.

В Америке мой сольный концерт проходил на стадионе. Я настолько волновался, что вышел, держа руки в карманах, так сказать, с понтом. Она тогда же мне сказала:

— Открытые руки означают — ты открыт зрителю. Первые аплодисменты могут вспыхнуть только из-за этого. Ты можешь еще не петь, просто выйти, раскрыв руки, и тебе будут хлопать. И взгляд твой при этом должен быть открытый и честный.

А когда я готовился к первым сольным концертам в «Олимпийском», она приходила на репетиции и снова мне помогла: