Волчья хватка. Волчья хватка‑2 (сборник) - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 37

И получилось, хозяин рощи сам задал слишком усиленный темп в зачине. Колеватый крикнул неожиданно высоким, звенящим голосом и будто лезвием резанул барабанные перепонки. И тотчас же прыгнул в сторону, увернулся от встречного удара – кулак лишь скользнул по мощному, непробойному животу – и сам достал Ражного сильным боковым ударом, по счастью, с левой стороны. Хозяин поединка успел лишь ослабить его, мгновенно качнуться влево и, чтобы не рухнуть набок, пошел колесом через руки, оказавшись далеко от соперника. Сиюминутное прикосновение ладонями к земле слегка разрядило азарт, Ражный стал крутить соперника у середины круга, как волк крутит лося, загнав в чащобу. Но если зверь жаждал крови, то вотчинник тянул время, дабы завершить кулачный зачин.

Колеватый и это понял, согласился и охотно завертелся в предлагаемом ритме, поглядывая на солнечные часы – укороченную тень, ползущую к центру ристалища: когда нет явного преимущества, засадники всегда экономили силы для второго периода – братания – и иногда попросту валяли дурака на ристалище, поджидая, когда солнечные часы пробьют полдень, и между делом утрамбовывая землю для следующего этапа. Но сохраняя уровень разогрева и азарта, они обменивались не вальными, однако ощутимыми ударами, поигрывали мускулами, шутливо угрожали друг другу выпадами, ложными натисками, а Колеватый вдруг откровенно начал кичиться своим непробойным дыхом – бугристым, железным животом, умышленно пропуская удары, дескать, на, потрепи свои новые рукавицы, поломай пальцы, побей козонки…

И к концу этой игры внезапно стал серьезен, резко изменил тактику, откинул баловство – наконец-то узрел локтевой сгиб Ражного, почти все время висящий напротив правого уязвимого бока.

А вотчинник все время подставлял ему левый и крутил поединщика в ту же сторону. Проверяя свое открытие и, как на секундомер, поглядывая на солнечную стрелку часов, он провел несколько атак, заставляя вотчинника раскрыть больное место, и получил подтверждение.

Он не мог знать, что там скрыто под рубахой, однако теперь нацелился именно туда и начал работать правой рукой, как отбойным молотком, уже невзирая на собственную оборону. Привыкший к своей ране, всегда помнящий о ней, Ражный изобрел собственный способ ее защиты: неожиданный, стремительный оборот на триста шестьдесят градусов через левое плечо и одновременный слепой удар противнику в ухо. Свалить не свалишь, однако эффект внезапности делает свое дело – ломает тактику противника. Дважды он крутанул такого волчка, дважды наугад попал по голове Колеватого, сбил его напор, но переориентироваться, найти противоядие у него не хватило времени.

Тень от столба перечеркнула центр ристалища…

Братание начиналось без всякой передышки, и если ранее противники ощущали друг друга лишь в короткий миг ударов, то теперь, скинув рукавицы, обнявшись по-братски правыми руками, левыми взялись за пояса друг друга.

И сразу задышали друг другу в лицо. От поединщика шел военный дух, разве что не солдатский, а штабной, канцелярский, писарский – знакомый до боли и всегда вызывающий неприятие, ибо нет важнее в армии начальника, чем писарь. А когда им начали ставить компьютеры вместо чернильниц, ручек и пишущих машинок, вообще стало не подойти, особенно если ты всего-навсего прапорщик.

Второй раунд также был известен простонародью и чем-то отдаленно напоминал схватку на кушаках – весьма популярную на Руси и требующую большой силы и выносливости. Разве что братание проводилось многократно жестче, яростней и заключалось не в том, кто кого перетянет и бросит с крюка или с холки, через бедро; второй период как бы вбирал в себя и элементы первого – зачина, когда противники расцеплялись, борьба не прекращалась ни на мгновение, переходила в короткий кулачный бой, пока единоборцы вновь не бросались в братские объятья.

Вот тут уж рыли землю босыми ногами, вспарывая ристалище, словно сошниками!

И эту часть поединка Ражный проводил в темпе нарастающего азарта, но раскрытый, выдавший уязвимое место, вынужден был постоянно удерживать соперника, не давать ему возможности отцепиться и перейти в кулачный. Пояса араксов, изготовленные каликами в Сиром Урочище, были шириной в ладонь и толщиной до полутора сантиметров – использовались кабаний панцирь или воловья кожа с хребтовой части, на которой обычно вешали колокола. Вдобавок ко всему иногда пояс обтягивался специальной тончайшей кольчугой и обязательно вчеканенными медными бляхами – своеобразными клеймами, как на житийных иконах, где изображались ключевые моменты бытия рода аракса.

Братание было выигрышным периодом, и здесь Ражные владели своим почерком, комплексом приемов, один из которых вотчинник сейчас и выбрал: захватив пояс и шею Колеватого, сдавил, стиснул, будто засупоненными клешнями хомута, немного обвис на нем и поставил в положение, когда соперник все время находится в напряжении, по сути, удерживая на своих железных мышцах живота груз весом больше центнера. Он точно определил характер поединщика – бойцовый петух, привыкший к наскокам, молниеносным ударам и свободе передвижения. И теперь обвил, сковал его и, таская по ристалищу, в буквальном смысле пахал его ногами утоптанный в зачине круг.

В братании, как в танце, важно было водить партнера и не ходить у него на поводу. И каким бы он крепким ни был, пока тень от столба солнечных часов не укажет время сечи, можно умучить его, несколько раз перепахав политую потом борцовскую ниву и в третий раунд вступить с большим преимуществом.

Существовали не только наследственные тайны приемов боя, но и секреты Урочищ, тщательно хранимые вотчинниками, и первые практически всегда зависели и диктовались вторыми. Все тайное давно бы стало явным, коли попало на глаза или в руки сведущему, но в том-то и дело, что все находилось в тесной взаимосвязи. Например, иные вотчинники утрамбовывали борцовский круг, иные выращивали на нем траву особого сорта, на которой без специальных навыков и устоять трудно, а иные поверх земли в ночь перед поединком плели из лозы циновку и после схватки сжигали, что оставалось, чтобы замести следы. Вольные засадники потому и назывались вольными, что не имели своих вотчин, не занимались пестованием рощ и ристалищ и обязаны были принимать бой на том покрытии, которое предложено хозяином Урочища. Ражный возделывал ристалище в мягкую пашню – хоть репу сей – только потому, что знал родовой прием умучивания соперника тем, что тот не мог как следует упереться ногами и превращался в соху. Но для того чтобы использовать такую технику, был еще один наследуемый секрет – мертвая хватка левой руки, стискивающей пояс противника. Она же в свою очередь вязалась со следующим таинством – особыми способами тренировки кисти, специальными упражнениями, придуманными не одним поколением вотчинников Ражных. А еще развитие тягловых, «конских» мышц спины и ног, против которых не мог устоять даже каменной твердости пресс.

И родовая генетика тут играла не последнюю роль…

Колеватый никогда не боролся в Ражном Урочище, не знал, что его ожидает, потому и бросился искать дубраву, а найдя ее, определил, где ристалище, но не мог понять, каковым оно будет в день поединка (тут и занятость матерым помогла), поскольку борцовский ковер восемь лет стоял в запустении. И сейчас, когда его превратили в соху, он на какое-то время потерял всякую инициативу и волокся за вотчинником, буквально как мешок.

Воспользовавшись этим, Ражный пошел на обострение, резко поменял направление тяги и провел удачный бросок, не выпуская пояса. Колеватый рубанулся лицом в землю, но его потрясающее умение мгновенно перемещать центр тяжести – будто мощная внутренняя пружина распрямилась – вмиг поставило на ноги, и даже коленями земли не коснулся! Однако шея сама попала в хомут, и вотчинник повел голову поединщика к бедру, проверяя, здесь ли слабое место. И сразу же ощутил мощное сопротивление! Мало того, Колеватый выпустил пояс Ражного и перехватил ногу под колено.

Такой поворот был неожиданным – видимо, обиделся, что и рожей попахал ристалище, взорвался и перешел в новое качество, как графит переходит в алмаз при высокой температуре и давлении, – в состояние Правила. Но если им сейчас водила обида, оставалось только жалеть, что не воспарил летучей мышью, иначе бы в тот же миг увидел все прорехи в его поле! Когда аракс на ристалище предавался не мастерству, а этому чувству, то и Правило не спасало от уязвимости.