Владимир - Скляренко Семен Дмитриевич - Страница 71

И никому из них не хотелось покидать этот уголок, где на жертвеннике дотлевали угли, где было тепло и уютно и после долгих дней и лет собралась наконец вся семья…

Князь Владимир подумал и начал рассказывать жене и детям о далеких походах.

Затем наступила ночь — не под мерцающими звездами в поле, где дует резкий ветер, а под попоной твердая холодная земля, — нет, князь Владимир сидел в теплой опочивальне, рядом была Рогнеда, а за раскрытым окном в лунном свете поблескивал плес Днепра, откуда-то издалека-издалека доносилась грустная, спокойная, как днепровская волна, песня.

— Даже не верится, что я здесь, дома, вижу Киев, Днепр, тебя, детей, — вырвалось у Владимира.

— Дома, дома, дома! — прошептала Рогнеда, положив ему руки на плечи.

— Как выросли и возмужали дети! Ярослав и Мстислав — богатыри. Святослав, Всеволод и Брячеслав — хороши лицом, а Предслава — красавица: вспомнились Полоцк и ты, Рогнеда!

Тепло стало у нее на сердце от слов Владимира при напоминании о далеком Полоцке, минувших днях.

— Хорошие у нас, Владимир, дети, все я делала, как ты повелел, были у них наставники, учили их ездить на коне, владеть мечом… Мстислав день и ночь не сходил бы с коня, Святополк первый в Киеве мечебитец.

— Хорошо, очень хорошо! — с довольной улыбкой заметил Владимир.

— И книжную мудрость кое-кто из детей постигает, читают харатии древних князей, написанные русскими словесами. Есть и заморские книжки. Вот Ярослав знает грамоту славянскую, болгарскую, франкскую, греческую и еще одну, которой даже названия не выговорю.

— Вельми ученые у меня сыновья, видать, отцу не чета, — нахмурившись, промолвил Владимир, — меня бабка Ольга учила только русским резам да еще греческой грамоте чуть-чуть… Только бы не завезли нам в терем какую латинскую хворь.

— О нет, не завезут, — возразила Рогнеда, — за всеми смотрю, глаз не спускаю…

— Да я уж твой нрав знаю, — сказал Владимир. — Ты и впрямь всегда была рачительной хозяйкой в доме, доброй матерью и княгиней на киевском столе.

Она ждала от мужа, как и много лет до этого, еще какого-то сердечного, заветного слова, но Владимир так его и не сказал.

— Спасибо тебе, муж мой, — поблагодарила Рогнеда. — Да, я берегла наш дом, глядела за детьми, думала и о том, что делается на Горе, Тяжко мне было порою, Владимир, очень тяжко…

— Тяжко? — Он положил ей руку на плечо. — Ты чего-то недоговариваешь? Почему было тебе тяжко?

За окном вырисовывались залитые зеленоватым лунным светом терема и строения, черная стена, воины ночной стражи, которые, опершись на копья, стояли у блестящих медных бил.

— Ты молчишь, Рогнеда! Что, опять какая хула?

— Муж мой, Владимир, — сказала она. — Жалею, что начала беседу. Недобрая молва — ничто, ежели мы живем душа в душу, народили сыновей, тишина у нас в доме, мир между нами… Не слушала я, не хочу и знать о том, что говорят лихие люди. Ты творишь правое дело, Владимир, ты богатырь, витязь, князь князей, великий государь Руси, все о том ведают.

Владимира растрогали и воодушевили слова Рогнеды.

— Так что для меня ныне Гора? — вырвалось у него.

— Ты могучий и сильный, — ответила Рогнеда, — но сильна и могуча такожде и Гора.

— А в чем, в чем ее сила?

— Когда ты покидал Киев, они радели не о Руси, а о себе, только о себе…

— Знал я это, Рогнеда, но не боялся: в Киеве сидит моя жена — княгиня.

— Ты проливал кровь со своими воями в землях Руси, а они только и ждут, чтобы ты дал им земли.

Владимир засмеялся:

— Да разве я не знаю Горы? Что делать — без нее не проживешь. Она меня поддерживает, но я должен такожде печься о землях, там свои князья, воеводы, бояре. И тем землям приходится нелегко, Рогнеда. За многие годы прошел я Русь из конца в конец. Все земли тянутся к Киеву, у всех свои враги, все земли дают мне, что могут, но хотят удержать что-то и себе. В каждой земле свой суд и правда, свои законы и поконы, каждая молится своим богам. Вон, — он кивнул в сторону требища, — стоят боги всех земель, я молюсь им, они берегут меня…

— Я лишь твоя жена, Владимир, и не все разумею. Скажи только, почему Гора да и, пожалуй, весь Киев не молятся теперь нашим богам?

Лицо Владимира стало суровым.

— Видел днесь, так, Гора не молится моим богам, богам Руси.

— Христиане они.

— Знаю, вижу, — сердито крикнул Владимир. — Христиане веруют в Бога Отца, Сына и Святого Духа… Слушай, Рогнеда, ныне вся Русь Христа не примет. Я позволил людям земель молиться тем богам, каким сами пожелают. Перун или Христос — не все ли равно?

— Они не токмо молятся. Я много теперь знаю о христианах. Они проповедуют, будто Бог освящает добро богатых, а бедняку дает рай на небе… В Киеве немало христиан и не среди бояр… Не понимаю, не понимаю, но у христиан есть какая-то сила.

Владимир с любопытством, насмешливо посмотрел на нее:

— И впрямь я много лет провел в походах и не ведаю, что творится у меня дома. Может, и ты христианка?

Видно было при свете месяца, как лицо Рогнеды стало суровым, а ее большие глаза сверкнули.

— Верую, — твердо промолвила она, — в богов моих отцов — Одина и Тора, верю и в твоих богов — Перуна и Дажбога… Ты мое сердце, душа и вера…

— Прости. — Владимир положил ей руку на плечо. — Мне очень больно, Рогнеда, потому так и говорю. Я знаю тебя, верю в тебя. Наша вера, наш закон, наша сила победят все.

— Однако они нам не верят, они ездят в Константинополь, а ромеи — сюда, ты враждуешь с Горой, а Гора ищет друзей и поддержки за морем, у Византии.

— Теперь я услышал то, что больше всего меня беспокоит, — промолвил Владимир. — Ты сказала правду, Рогнеда.

Он встал и подошел к окну. Поднявшись с кресла, пошла следом и Рогнеда. За окном виднелись дворы, темные терема, стена, а за нею Подол, воды Днепра, луга и леса по ту сторону реки, небо во всей его красе, с полной золотистой луной и россыпью звезд.

— Я не боюсь Горы, — промолвил Владимир. — Желая добра и счастья людям, я прошел Русь из конца в конец, воссоединял, устроял ее.

Глядя вдаль, он, видимо, вспоминал далекие походы, гостинцы в поле, огни на курганах, конский топот.

— Я берегу старый закон и покой, почитаю веру отцов, но нет ничего нерушимого на свете. Наступит время, я заменю старый закон новым. Я поклоняюсь старым богам, но душа жаждет новой, иной веры.

Прижавшись к плечу Владимира, Рогнеда слушала его слова, и в ее душу вливался покой. Она любила мужа — сурового, решительного, сильного, только не умела выразить свою любовь словами. Впрочем, что слова, только сердце может откликнуться сердцу!

— Вот почему, — продолжал Владимир, — чую брань, вижу реки крови, горе великого множества людей. Не здесь, не на Горе и не на поле решится будущее Руси. Мы, люди Руси, такие, какие есть, хоть и ссоримся, но и умеем дружить, мы сильны и выносливы. О, мы очень сильны, Рогнеда… Однако Русь окружает множество врагов, я прошел, прошел ее всю, делал, что мог, скоро новый поход…

— Новый поход?

— Так, новый, последний поход, Рогнеда, против врагов Руси.