Кукушка - Скирюк Дмитрий Игоревич - Страница 15

— А вдруг и она маленькой сделаться может? Или превратится в эту… Ик!.. Ну в эту!.. В мышуна летучего?

— В нетопыря.

— Ja-ja, so etwas[16]. Ищи её потом…

— Да бросьте, senior Киппер. Кабы так, что толку её караулить? И потом, мы с вами где?

— А где?

— В монастыре. Святые стены, pues, comprendes[17]? Какое тут может быть колдовство?

— А и верно! — с облегчением промолвил он. — Я совсем забыл. Это ты точно заметил, правильно! А она и вправду спит?

— Да вправду, вправду. Храпит даже, слышите? (Из-под кровати в самом деле слышался вполне натуральный храп — Карел раньше девушки сообразил, что надо подыграть.) На спине спит, pobrecita[18], тяжеловато ей, или приснилось что-то. Пусть её. Padre Себастьян сказал, пока не надо её беспокоить. Vamonos, senor десятник, пойдёмте, там ещё полбутылки осталось.

— А… ик!.. это… — вдруг засомневался Киппер, обшаривая келью светом фонаря. — Чего-то мне тревожно. Вот что, Мануэль, покарауль-ка до утра снаружи, походи под окном,

— Soccoro[19]? — удивился он. — Для чего? Куда она отсюда денется?

— Приказ не обсуждать! — повысил голос десятник, — Не знаю, куда денется. Может, простыни порвёт и по ним слезет… Himmeldonnerwetter, — выругался он, — надо бы забрать у неё простыни… Караул до трёх ночи нести будешь, потом кто-нибудь тебя сменит. Abgemacht. Erfullei[20]!

И стражники удалились. Через минуту хлопнула входная дверь и под окном снаружи, с интервалом в несколько минут, принялись шуршать замёрзшим гравием туда-сюда подошвы Мануэлевых сапог. Карел выждал сколько-то ещё и вылез, весь в пыли и в паутине, отряхнулся, поддёрнул штаны и погрозил кулаком сперва двери, потом — окошку.

— У, мерзавцы! Тартилья испанская! — повернулся к девушке и огляделся. — Так… Что делать?

Он снова прошёлся по комнате, заглянул под стол, пошарил по углам.

— А это что? Это твоё?

Девушка подняла взгляд. В руках у Карела было что-то маленькое и продолговатое. Он подошел к окну. Стало видно яснее.

— Это губная гармошка, — сказала она. — Её, наверное, Михель забыл.

Сразу вспомнилось, как вчера белобрысый фламандец опять пытался с ней поговорить и как-нибудь развлечь, расспрашивал, рассказывал какие-то истории, играл на этой штуке… Он вообще странно вёл себя последние несколько дней. Ялка не могла понять, что с ним творится.

— Губная гармошка? — обрадовался Карел. — Я всегда мечтал о музыкальном инструменте! А кто такой Михель? Ещё один стражник?

— Нет. Он просто… просто с ними. Только не надо на ней играть, а то опять прибегут!

— Так. — Глаза у коротышки загорелись. — Так… Ну-ка, дай простыню.

— Зачем тебе?

— Надо. Дай, у тебя их две. — Он стащил с тюфяка простыню, прогрыз в ней две дыры и набросил на себя как плащ и капюшон.

— Пока сойдёт, — сказал он удовлетворённо, оглядев себя со всех сторон. — Пришла мне в голову одна идея… Сейчас мы с ними поиграем.

— Что ты задумал?

— Сейчас увидишь. — Он хихикнул и потёр ладошки. — Начинаем воспитательную работу! А ты лежи. Ты ж притворялась спящей? Вот и притворяйся. Если спросят, взятки гладки: ничего не видела, ничего не слышала. Не бойся, я проверну всё так, что тебя не заподозрят.

— Я не боюсь. — Ялка почувствовала, как вместе со сном к ней возвращается прежнее тупое безразличие. — Я не боюсь. Мне всё равно.

Карел после этого, как показалось девушке, чуть растерял свою уверенность; и это принесло ей даже какое-то удовлетворение, словно его недоумение послужило некой компенсацией за сегодняшнее беспокойство. И в самом деле, что за толк был от его визита? Что он ей сказал хорошего? Разве что рассмешил, ну так этот маленький гном, тролль, — или кем он там ещё мог быть на самом деле? — всегда умел казаться или быть на самом деле хамски наглым, хитрым, трогательным и смешным одновременно. И почти всегда не к месту. Невелика заслуга, если вдуматься. Да и охранники теперь настороже.

— Ну, я полетел. — Карел уже распахнул окно и влез на подоконник. Обернулся: — Тебе принести чего-нибудь?

— Ничего мне не надо. Ни-че-го.

Она затворила за ним оконную створку, вогнала в пазик стерженёк щеколды и устало опустилась на кровать. Повалилась на бок, накрылась одеялом и затихла. Ей ничего не хотелось. Глаза были как два свинцовых шарика, закрытые веки, казалось, с трудом их удерживают. Она лежала неподвижно, краем уха различая печальные вздохи гармоники за окном, только вздрогнула, когда хрусталь полночной тишины разбился аркебузным выстрелом, и долго слышала потом, как удаляются и затихают звуки музыки, вдогонку которым несутся божба и проклятия испанца. Что бы там пройдоха Карел ни замыслил, трюк его сработал — один раз пьяный Мануэль дал маху, а второй заряд, должно быть, подмочила роса.

Суета и беготня, наставшие потом, её уже не трогали.

Она спала.

Когда деревья расступились и впереди замаячили первые дома, внезапно посвежело. Всё небо затянуло тучами, в домах засветились окошки. Пора было подумать о ночлеге для себя и стойлах для скотины.

— Видишь этот городишко, Дважды-в-день? — указал рукою Золтан Хагг и поплотнее запахнул плащ. Взгляд его был хмурым и сосредоточенным, из складок вязаного шарфа торчал наружу только нос, горбатый и костистый.

— Вижу. Это Кортрейк?

— Да. Последний раз я был здесь года два тому назад… Было одно дельце, я тебе не рассказывал. Неспокойное было место, хоть и монастырь неподалёку. Ну? Что скажешь?

Иоганес Шольц с интересом привстал на стременах, серый войлок его шляпы побелел, покрывшись капельками воды. Толстяк стянул её, отряхнул о колено, напялил обратно и вновь оглядел из-под широких полей шпиль ратуши, церквушку, пару ближних лавочек и россыпь небогатых обшарпанных домишек. Взгляд его скользил по городу, как луч маяка по волнам: туда — сюда, туда обратно… вновь туда… опять обратно…

— Выглядит безопасным, — наконец сказал он. — Очаги почти везде горят, и запах угольный, надёжный. Я бы, правда, не рискнул здесь промышлять — уж слишком он мал, чтобы в нём затеряться. Воровская гильдия в таких местах не любит чужаков, а контрабандисту и вовсе приткнуться некуда. Хоть бы канал был, и то легче. А так — город как город. Не богатый и не бедный. Петухи на флюгерах… А что здесь случилось?

Хагг пожал плечами. Помолчал.

— Предлагаете тут и остановиться?

— Интересно, кто там сейчас корчмарем… — вместо ответа проговорил про себя Золтан и тронул поводья. — Ладно. Поехали. Всё равно выбора нет.

Почуяв запахи жилья, осёл и конь приободрились — всадникам уже не приходилось их подгонять, и вскоре перед путниками возникла вывеска трактира с намалёванным на ней пчелиным жалом и железным фонарём над входом. Но прежде чем они смогли разглядеть, что там написано, до слуха путников донёсся шум людской гульбы — не драки, не погрома, именно негромкой такой гульбы. То ли окрестные деревенские справляли что-то свое, то ли кутили проезжие, то ли сами горожане просто пьянствовали без причины, чтобы скоротать ненастный вечер. Праздников вроде никаких на память не приходило.

— Вот он, «Прокалыватель», — удовлетворённо констатировал бывший сыскарь, кивнув на вывеску. — Гляди, пузатый: видишь пчёлку над воротами? Раньше это место называлось in De Vie, то есть «У пчелы», и сначала там и вправду целая пчела была, потом половину вывески в бурю отломило, только и осталось от неё, что задница и жало… Когда-то неплохой был постоялый двор. В прошлый раз я тут останавливался.

Путники проехали в раскрытые ворота, с трудом докричались мальца, которому препоручили своих «скакунов», и проследовали в дом.