Русский диверсант - Михеенков Сергей Егорович - Страница 26

— Курсант, что, бросаете нас? Я же один его не вынесу.

— Ты что, Калюжный, сдурел? Сиди тут тихо, карауль своего лейтенанта и жди нас.

Кустарник и даже часть березняка вдоль шоссе были вырублены. Дорога просматривалась хорошо. Правее они приметили небольшой нетронутый обмысок — пять или шесть старых елей неподвижно нависали над дорогой, вплотную прижимаясь к обочине. Они вышли к ним и сразу же решили, что лучшего места для перехода не найти. Им потребуется две-три минуты, чтобы перебежать обочину, дорогу и вырубку на той стороне и скрыться в лесу. Всего лишь мгновение. Только не выскочить на патруль.

Вернувшись назад, они с удивлением обнаружили, что лейтенант стоит на своих ногах и держится за березу.

— Калюжный мне сказал, что вы ушли, — сказал он и сунул свой ТТ в расстегнутую кобуру.

— Спокойно, лейтенант. Никто никого не бросит. Это мой приказ. Вас понесем на носилках. Стукалин — впереди, Калюжный — сзади. Я буду прикрывать переход и перейду дорогу последним, когда уже окажетесь в безопасной зоне. Сами идти сможете?

— Вряд ли. — Голос лейтенант дрожал. Ходить он уже пробовал, и теперь, убедившись в своей беспомощности, видимо, решил повторить попытку.

— А стрелять в случае чего?

— Стрелять смогу.

— Тогда — вперед.

Они пробрались к обмыску и затаились, прижавшись к земле, пахнущей прелой еловой хвоей и грибницей. Паутины, унизанные бисером росы, висели над головой, дрожа и раскачиваясь от неуловимого движения воздуха, и мешали обзору вправо и влево. Но когда Воронцов расчехлил прицел и провел им слева направо по всему сектору, то все равно ничего, кроме серой мглы и редких темных пятен выступающих на той стороне дороги кустов, не увидел. Туман прогоняло по дорожной просеке как в трубу, рваные клоки тащило мимо берез, закручивало вокруг зарослей бурьяна. Вот-вот должно было встать солнце, и оно, быть может, уже стояло над дорожной просекой, но тяжелый туман, сгрудившийся над шоссе, мешал ему взглянуть на землю и на все, что здесь, внизу, происходило.

— Ну что, курсант? — ворохнулся на носилках лейтенант. — Что там? Видно что?

— Видно. Туман вокруг. Сейчас пойдем.

Смирнов и Калюжный уже взялись за ручки носилок, а Воронцов с винтовкой переместился левее, ближе к просеке, чтобы лучше контролировать дорогу, когда вдали послышались моторы. Шла колонна. Это сразу стало понятно по мощному однородному гулу. Когда в одном режиме работает больше десятка моторов, то всегда кажется, что слышишь звук одного, очень мощного.

— Тихо.

— Можно проскочить. Успеем, курсант!

— Лежать. Замереть.

И вот, буквально через мгновение, на дороге послышались голоса и шуршание легких шин. Из тумана, как из опрокинутой реки, выкатились велосипедисты. Пять или шесть, Воронцов даже не успел их сосчитать. Они ехали парами и беспечно болтали. У одних винтовки торчали над их пилотками, надвинутыми на уши. У других оружие болталось на ремнях спереди. Внезапное появление немецких велосипедистов, чужая речь, мгновенная мысль о том, что это — передовое охранение, которое шестью или семью парами глаз сейчас осматривает каждый придорожный куст, каждый бугорок и канавку, заставили Воронцова и всех, лежавших под елями, буквально вдавить свои тела в землю, раствориться среди россыпей еловой хвои и кочек, обросших лишайником и редкой долговязой травой. Велосипеды прошуршали мимо, оставив едва уловимый запах табачного дыма.

— Всем замереть. Будем пережидать колонну. — И Воронцов оглянулся назад. Из сумерек, царивших под еловыми лапками, на него смотрели напряженные глаза его боевого товарища. — Стукалин, Калюжный, отползите дальше, оттащите носилки за деревья и замрите. Калюжный, если лейтенант начнет бредить, зажми ему рот. Что хочешь делай, но чтобы не пикнул.

Колонна шла медленно, с потушенными фарами. Впереди, задрав вверх раструб тяжелого пулемета, мчалась танкетка. Из люка торчала голова в черной пилотке. Наблюдатель. На груди у танкиста висел бинокль. Немец держался за поручни и крутил головой. Следом за танкеткой прошла зенитная установка. За ней два средних танка. А потом — нескончаемым потоком грузовики.

Прошло уже около часа, а колонна все продолжала двигаться в сторону Юхнова. Брезенты некоторых грузовиков сзади были откинуты, и Воронцов видел ряды бледных, запыленных лиц солдат в глубоких касках, стволы винтовок, зажатых между колен. Вот так когда-то к фронту ехали и они, курсанты Шестой роты. И было это год назад. И ехали они тоже к Юхнову. Только с другой стороны. Наконец прогрохотал гусеницами замыкающий танк, и рокочущее, вибрирующее на басах эхо в лесу стало затихать. Но через несколько минут снова зашуршали по дорожному покрытию велосипедные шины, и новая группа велосипедистов молча проследовала тем же курсом. Туман уже рассеялся, как будто колонна грузовиков и бронетехники разрезала его вдоль, искромсала, разогнала по обочинам и ложбинам. Над лесом засияло солнце, разом озарив окрестность. Заблестела трава и паутины, растянутые по опушке леса. Стало явным то, чего в тумане невозможно было разглядеть и в двух шагах. Паутины изгибались под тяжестью нанизанного на них тумана, колыхались и время от времени взблескивали, как только что отлитые из серебра нити. Вид облитой молодым утренним солнцем опушки настолько напомнил им, лежавшим здесь в ожидании перехода, совсем недавнее довоенное прошлое, что они не могли оторвать от просеки глаз и зачарованно ждали, что будет дальше. Лежали, тяжело дыша и не глядя друг другу в глаза. Никто не решался встать на ноги. Как будто боялись, что колонна может вернуться.

Воронцов тоже отполз в лес.

Немного погодя он окликнул лежавших за деревьями:

— Ну что, подождем?

— Подождем.

Через полчаса со стороны Юхнова пронеслась дежурная танкетка. Немец-наблюдатель сидел на броне, видать, уже нагретой взошедшим солнцем, и пиликал на губной гармошке. Следом за танкеткой с интервалом в пятнадцать-двадцать минут прострекотали два мотоцикла. Промежуток между ними оказался мучительно долгим, и они вполне могли бы проскочить через дорогу и скрыться на той стороне в лесу. Но страх оказаться на открытой просеке, простреливаемой справа и слева не меньше чем на километр, сковывал их, заставляй выжидать еще. Так тянулись часы.

Теперь Воронцов хорошо мог просматривать дорогу в оптический прицел своей винтовки. Он снова выполз вперед и устроился за ореховым кустом. Заросли молодого орешника хорошо маскировали его.

— Ну, что там? А, Сань?

— Еще одна колонна.

— Да что они, весь день будут ездить? Вроде ж затихли…

— Пешая. Оттуда. — Воронцов даже привстал. — Пленных гонят. Иди, Степ, посмотри. Человек сорок. Одна подвода. И трое охранников. Нет, двое. Их всего двое.

Подполз Подольский, взял из рук Воронцова винтовку.

— Слушай-ка, Сань… Там, в середине колонны, крайний по нашему флангу, дядька идет… Вот, хорошо виден! Рядом с танкистом. На старшину Нелюбина похож.

— А ну-ка… Который?

Воронцов повел прицелом по колонне. Туман прикатал пыль, и теперь видимость на дороге была хорошей. В песчано-зеленой массе выгоревших гимнастерок отчетливо выделялись черные комбинезоны танкистов. Они шагали рядом, трое. А с ними, в крайней правой колонне, четвертым или пятым от направляющего тяжело передвигал усталые ноги пожилой боец с петлицами младшего лейтенанта. Худощавое загорелое лицо, несколько суток небритая щетина действительно напоминали бывшего бойца его взвода. С тех пор как они расстались, прошло полгода. Война меняет многое, не только людей. Но людей — в первую очередь. А вот старшина Нелюбин, кажется, не изменился совсем.

— Действительно, похож на нашего Кондратия Герасимовича, — осторожно заметил Воронцов. — Правда, этот — младший лейтенант.

— Помнишь, он рассказывал, что учился на курсах младших лейтенантов. Он дедок шустрый. Ты вспомни, как он на льдину вскочил! Ну что, он или не он?

Воронцов провел перекрестьем прицела в хвост колонны, где, обочиной, в сбитой на затылок кепи, шел замыкающим конвоир, потом снова вернулся в середину. Нелюбин. Конечно, он. Старшина. То, что вчера в лесу он вот точно так же, в прицел, разглядел своего боевого товарища и друга по курсу Степана Смирнова, было такой неожиданностью, что Воронцов еще никак не мог привыкнуть даже к мысли о том, что теперь они снова вместе. Но что там, на дороге, в колонне пленных, которых немецкий конвой гонит куда-нибудь в Спас-Деменск или Рославль, сейчас, в эту минуту идет и с каждым мгновением и шагом приближается к ним все ближе и ближе Кондратий Герасимович Нелюбин, их добрый и неунывающий старшина, в это поверить было еще труднее.