Рассказы о живой природе - Яковлев Петр Иванович - Страница 6

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне…

– Папа, ну как у Пушкина, точно?

– Это он облетает свой круг,- пояснил отец.- Такой махине много надо пищи, а теперь у него уже есть орлята, их ведь тоже нужно кормить, они прожорливые. Вот так он облетает круг, километров тридцать в диаметре, и обязательно высмотрит какую-нибудь добычу – птицу крупную, зайца, а то и ягненка стащит. Это самая крупная хищная птица в наших краях. И вредная. Вот степной орел – тот приносит пользу. Он истребляет сусликов, хомяков и других грызунов, вредящих злакам и другим растениям. А этих, вредных, следует уничтожать…

– Почему же, папа, ты не стреляешь?

– Высоко, не возьмет ружье.

– А почему он так высоко летает? Боится?

– Он прекрасно видит с такой высоты даже самую мелкую добычу – любую пташку или цыпленка. А бояться ему некого – сильнее его у нас нет птицы. В лесу же ему мешают крылья. Вот так он высмотрит… Смотри, он кого-то заметил.

Сейчас начнется охота… Давай спрячемся, посмотрим, что будет…

Рядом росли кусты красной смородины. Путешественники спрятались за ними и стали наблюдать за беркутом, который, чуть лавируя крыльями, ловко кружился на одном месте, постепенно снижаясь.

– Папа, может, он того зайца увидел, что я спугнул недавно? Мне кажется, что он тут, недалеко где-то.

– Возможно. Если заяц на поляне, то хищник, конечно, его заметит, зато зайцу на такой высоте врага обнаружить невозможно.

– Папа, стреляй! Смотри, смотри, как он низко спустился…

– Нет, еще высоко,- возразил отец, однако ружье приготовил и даже прицелился.

Сережа с нетерпением ждал – вот-вот отец выстрелит, но тот все медлил…

И вдруг случилось невероятное. Беркут взмахнул крыльями, подпрыгнул в воздухе, как под невидимым ударом, и, сложив крылья, камнем свалился с неба… А выстрела между тем не было… Сережа недоумевал. Что это – гипноз ружья на расстоянии… или какой другой охотник подбил птицу издалека, так что и выстрела слышно не было?..

Но что это?.. Не долетев до земли метра два-три, орел со свистом выбросил крылья и, распустив их гигантским зонтом, повис у самой земли. Еще взмах – и воздух огласился таким страшным криком, что у Сережи холодок пробежал по спине, и на затылке что-то зашевелилось, приподнимая панаму…

Балансируя крыльями, беркут сидел на отчаянно прыгающем зайце. Вонзив в его спину свои железные когти, он методично, удар за ударом, бил клювом по черепу истошно кричавшей жертвы.

И тут-то раздался выстрел… Сережа от неожиданности сел в траву, вторично ощутив неприятное движение кожи на затылке. Он не заметил даже, как беркут, опрокинутый ливнем дроби, свалился в траву, но тут же снова взмахнул крыльями и, отчаянно рванувшись, взмыл в воздух. Рывками, зигзагами, мотаясь в воздухе, словно под сильными порывами ветра, он поднялся над лесом, не выпуская из когтей добычи. Отец разрядил в улетающую птицу второй ствол, однако беркут был уже далеко, и вряд ли на таком расстоянии дробь «достала» его.

– Вот ведь незадача-то какая,- досадовал бывалый охотник.- Я и забыл, что в правом стволе у меня был бекасинник, надо было стрелять из левого. Перепутал, балбес старый. Однако я его все же ранил, это видно по полету.

Теперь упадет где-нибудь в лесу. Пропадет даром чучело…

Сережа, между тем, оправился от испуга и тоже принялся упрекать отца:

– Эх ты, папа! Уж дал бы мне ружье, если стрелять не умеешь. Помнишь, как я весной глухаря срезал, – будто заправский охотник, похвалялся он.

– Ну, ну, было такое дело. Да ведь чего не случается на охоте. Увлечешься вот так – и обязательно что-нибудь напортишь. На охоте, кроме быстроты, еще и хладнокровие требуется, спокойная рассудительность…

Делать нечего – пора продолжать путь. Путешественники направились к озеру и вскоре вышли на то место, где Павел Степанович не раз с большим успехом удил крупных окуней.

Здесь же шла на спиннинг большая щука.

Первая Сережина зорька оказалась удачной. Рыболовы наловили полное ведро окуней, а Сережа, освоив технику ловли спиннингом, вытащил двух довольно больших щук.

Вечером наши знакомцы были уже в селе, где Павел Степанович ежегодно снимал комнату у старого охотника и рыболова, участкового лесника Никиты Тимофеевича. Поужинав вкусной окуневой ухой, наши рыболовы хотели было отправиться на сеновал, чтобы провести ночь на вольном воздухе, но вдруг на крыльце дома послышался какой-то шум.

– Не у вас ли остановились городские гости? – спрашивала хозяйку дома какая-то женщина.- Я им подарок принесла. Пускай бы в город увезли. Там такая диковинка к интересу…

Через минуту в комнату вошла немолодая колхозница.

В руках у нее было что-то серое.

– Смотрите, что я вам принесла. Прохожу, это, я по Заозерью днем. Вдруг слышу: хлопает что-то в кустах. Смотрю, а он, чертяка, подбитый-то, кувыркается в кустах, улететь от меня хочет, да уж силы-то, видно, нет. Подбил его кто-то из ружья. Свалился у меня на глазах и дух испустил. Зачем, думаю, пропадать такой диковине – редкая это птица. Взяла и притащила домой. А тут узнала, что гости городские есть…

Здравствуйте, Павел Степанович, опять к нам пожаловали,- узнала словоохотливая женщина Сережиного отца.- А это ваш сынок? Как тебя зовут-то? Сережа? Вот тебе, Сережа, подарок от нас, местных жителей…

И женщина раскинула свою находку на полу. Это был редкостной величины орел-беркут. Распущенные веером крылья его заняли все пространство между русской печкой и противоположной стеной – метра два, не меньше. Даже и в мертвом в нем угадывалась огромная сила: кажется, вот взмахнет он своими мощными крыльями и не удержат его ветхие стены старого домика…

– Ну вот… А ты говоришь, что я плохой охотник,- смеялся Павел Степанович, обращаясь к сыйу.- Бекасинником, да с такого расстояния – чуть не сто метров… Где ты видал еще таких охотников?

– Так это вы подстрелили птицу? А я-то думала, что подарок несу…

– Спасибо, Егоровна, спасибо… Все равно мы бы его не нашли – леса-то вон какие. Так что это, действительно, подарок нам. Мы его в музей свезем – пускай городские люди посмотрят.

В разговор вступил Никита Тимофеевич:

– Раньше, говорят, их много водилось в наших краях, а теперь повывелись. Война, видно, распугала, как и многих других птиц и зверей. Тут на Пертозере есть одна скала высокая. На этой скале беркуты издавна гнезда свои вили и птенцов выводили. Царь-то Петр будто бы охотился на них,- так старики сказывают,-да и наткнулся на руду-то с одним рудознатцем своим. И когда шахту открыли, то «Орлом» ее назва ли. Эта шахта и сейчас сохранилась, да только водой затоплена. А орлы и поныне гнездятся там, только не каждый год, однако. Что-то мешает им – люди ли, другое ли что – не могу вам сказать. Ты, Сережа, обязательно побывай там – очень красивые места. А может, и гнездо найдешь орлиное…

Лебединая песня

Когда мне было лет шесть и я смотрел на мир, окружающий меня, глазами героев русских и карельских сказок, в которых добрые и красивые царевны превращались то в лягушек, то в лебедушек,- я воображал себя храбрым царевичем-королевичем и искал лебединое яйцо, спрятанное в ларце на дне моря-окияна. Другого мира для меня в природе не существовало, так как я был еще мал и отец не брал меня с собой в заманчивые лесные и озерные дали.

Мой дедушка Егор жил в дальнем карельском селе, но часто бывал у нас проездом в город. Он всегда привозил мне что-нибудь интересное – то леденец, то пряник; но чаще всего это были дары самой природы – заячья лапка, крыло косача или целое чучело какой-либо редкой пичуги, а однажды…

Но, по порядку.

Вечером бабушка рассказала мне сказку про царевну- лебедь, которую Кащей Бессмертный запер в своем подземном дворце за семью железными дверями и семью железными замками, и я всю ночь искал ключи от Кащеева замка. Я ехал на коньке-горбунке, летел на крыльях лебедей, плыл на щуке, но заветного яйца так и не нашел. Проснулся я печальный. Но тут подошла ко мне бабушка и подала огромное белое яйцо: