Чоновцы на Осколе - Долин Владимир Аркадьевич - Страница 15

Накануне вечером, после ужина, в притихшей палате Афоня Горобцов по просьбе товарищей читал вслух «Вечера на хуторе близ Диканьки». Раненые, в том числе и безрукий парень Иван Сивачов, слушали чтеца затаив дыхание.

Неожиданно в палату вошла дежурная сестра, сменившая утром Марусю Ткаченко. Высокая, как на ходулях, делая саженные шаги, сестра подошла к Ивану Сивачову и сунула ему в руку вчетверо сложенную бумажку.

Иван развернул листок, долго вертел его в руках и, присев на край койки, попросил Афоню прочитать.

— Ни рожна тут не разберу. Помоги…

— От зазнобы небось? — не скрывая любопытства, осведомился бородач-комбедовец.

— Сам не пойму. От братьев каких-то…

Афоня взял записку, нацарапанную корявым почерком, и начал читать вслух.

Сивачов побелел и затрясся, словно его вытащили из проруби.

— Они меня порешат, эти братцы, — прошептал он, выкатив глаза. Он хотел взять из рук Афони записку, но Горобцов быстро сунул ее в книгу.

— Никто тебя не убьет, надо передать эту записку в ревком, — заявил бородач-комбедовец.

— Кто же передаст? — испуганно спросил Сивачов.

— Не беспокойся, я это сделаю, — сказал Афоня Горобцов и, приподняв подушку, показал Сивачову лежавшие под простыней солдатские брюки и гимнастерку, принесенные ему Марусей Ткаченко в подарок от комсомольцев.

— Вот видишь, все тут, а под матрацем австрийские ботинки с обмотками, — не без гордости похвастался Афоня. — К выписке подготовили товарищи, на работу в ревком обещали устроить… На кулаков больше батрачить не буду.

— Записку эту отдашь, сынок, в руки самого председателя товарища Стрижова, — наставлял Афоню раненный в голову председатель комбеда. — Ревком искать тебе не придется, на любом перекрестке встретишь патрулей, они проведут тебя, куда нужно.

В десять часов вечера, когда в палате погасили свет, товарищи помогли Афоне спуститься через окно в палисадник. В центре слободы, как и предсказывал бородач-комбедовец, Афоня встретил ночной патруль, и комсомольцы доставили его без промедления в ревком.

— Вот ты какой? Слышал о тебе. Молодец! — выслушав Афоню, сказал Стрижов.

Он тут же отдал распоряжение устроить у больницы засаду на бандитов.

— Дайте и мне винтовку, я с вами пойду, бандюгам за отца и рану свою отплачу! — сказал Афоня.

— А как у тебя с ногой? — спросил Стрижов.

— Совсем не больно. В больницу я больше не лягу. Товарищ Шорников и Буланова обещали меня к вам ездовым пристроить…

— Справишься ли, лошади у меня бешеные…

Афоня сунул в рот два пальца и, выкатив серые большие глаза, пронзительно свистнул.

От неожиданности Стрижов даже вздрогнул.

— Ну, ты свистишь, как соловей-разбойник…

— А я и есть курский соловей, — Афоня расплылся в довольной улыбке. — Отец мой у графа конюхом работал, а меня с шести лет на жеребят-однолеток сажали, для верховой езды коней готовили.

— Ну, раз так, то придется тебя взять ездовым, — согласился Стрижов, похлопывая Афоню по плечу. — А уж с бандитами наши товарищи как-нибудь без тебя разделаются…

В половине двенадцатого ночи пять комсомольцев спрятались в палисаднике под окнами больницы в густых кустах акации.

В палате, где лежал Иван Сивачов, чуть светилась дежурная лампа.

Ровно в полночь через калитку в палисадник, осторожно ступая, вошли два здоровенных парня. Один из них влез на фундамент и три раза тихо стукнул пальцем по стеклу.

Стоявший на земле бандит был сразу схвачен и обезоружен. Второй, спрыгнув с фундамента, бросился бежать. Раздалось несколько выстрелов, и он упал убитый.

В больнице поднялся переполох. Окна озарились ярким светом. Узнав от дежуркой сестры о случившемся, главный врач хирург Османовский вбежал в палату. Увидев бившегося ка полу в истерическом припадке Ивана Сивачова и столпившихся около него больных, доктор приказал положить больного на постель и быстрой походкой вернулся к себе в кабинет. Из кабинета он пришел с мензуркой в руках, наполненной до краев какой-то коричневой жидкостью.

— Успокойся, голубчик, — склонившись над всхлипывающим Иваном Сивачовым, — сказал он. — На, выпей валерианочки… Все пройдет…

Сивачов выпил содержимое мензурки, вытер с лица слезы и, укрывшись с головой одеялом, затих.

Утром, заступив на дежурство, Маруся Ткаченко откинула с головы Ивана Сивачова одеяло — он был мертв. Узнав от больных о ночном происшествии, она тут же побежала в ревком.

По подозрению в умышленном отравлении подследственного бандита Ивана Сивачова главный врач больницы Османовский был тут же арестован.

С утра во двор ревкома стали собираться не только коммунисты и комсомольцы, но и беспартийные — молодые рабочие, батраки, школьники старших классов.

Военком Алексей Гораин и Миша Шорников разбили людей по ротам, по взводам, назначили командиров, составили именные списки и тут же вооружили всех винтовками, выдали каждому по три десятка боевых патронов, построили бойцов в три шеренги.

На высокое крыльцо ревкома вышел Стрижов. В руках он держал красное шелковое знамя. Солнце озарило его бледное, с припухшими от бессонницы глазами лицо.

Военком подал команду «Смирно!», молодцевато, как заправский военный, взяв под козырек, отрапортовал:

— Товарищ председатель ревкома, первый коммунистической отряд ЧОН[1] уразовской партийной и комсомольской организаций построен. В отряде одиннадцать коммунистов, шестьдесят два комсомольца и сто тридцать четыре беспартийных…

Волевой, смелый Алеша Гораин пользовался у молодежи большим авторитетом. В восемнадцатом году белые расстреляли его отца, а минувшей зимой, когда Гораина назначили уполномоченным ревкома и он организовывал по селам комитеты бедноты, темной морозной ночью бандиты, подперев двери его хатенки оглоблей, заживо сожгли мать и двух сестренок…

— Дорогие товарищи! — обратился Стрпжов к отряду, — советскому населению нашего районного центра угрожает опасность. Нами раскрыт тайный заговор местной буржуазии, кулаков, бывших купцов и помещиков. Некоторые из них нами арестованы и обезоружены, но не исключена возможность нападения бандитов на слободу. С ними у местных контрреволюционеров, как это установлено, прямая связь. Так будем готовы дать отпор темным силам реакции! В ваших сильных молодых руках судьбы тысяч жителей. Крепко держите полученное оружие и будьте готовы в любое время нанести им смертельный удар по врагу!

С сегодняшнего дня вы встали в строй бойцов коммунистического отряда особого назначения. От имени нашей коммунистической партийной организации вручаю вам боевое знамя. Командиром отряда назначаю секретаря комсомольской организации товарища Шорникова.

Стрижов передал знамя Шорникову, Шорников отдал его стоявшему на правом фланге высокому белокурому парнишке, секретарю комсомольской ячейки кожевенного завода Пронину.

— Впредь до особого распоряжения, пока не минует надобность, вы все будете находиться на казарменном положении, — закончил Стрижов.

В строю перед ним стояли сыновья и младшие братья его личных друзей. С их отцами и старшими братьями он громил немецких оккупантов, петлюровцев, белых. Одни из них геройски погибли в боях, другие продолжали сражаться в рядах Красной Армии.

Принявший на себя командование отрядом Михаил Шорников объявил отряду распорядок дня.

— А теперь, товарищи, — заключил он, — я вас должен заверить, что с сегодняшнего дня будем обеспечены трехразовым питанием и чаем. Под казарму отводится нам весь первый этаж ревкома. Коек у нас нет, спать будем на полу, соломы и сена на постели хватит. Все! Сейчас дежурный по отряду командир первой роты товарищ Иванов объявит список назначенных на сегодня в наряд. Остальные пойдут на тактические занятия.