Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич - Страница 44

И тут на меня нашло. Злость какая-то. Злость на радостно-возбужденного, готового стрелять во все живое Волка. Я обернулся и сказал тихо:

– Только попробуй!

– И что будет? – ядовито спросил Волк. – Руки мне вырвешь?

Я не ответил. Он тоже замолчал, только улыбался снисходительно. Через минуту улыбка его стала жесткой, а в глазах появилось что-то вроде ненависти.

Я напрягся, ожидая взрыва.

– Волк, Капрал, что там у вас? – послышался в шлемофоне раздраженный вопрос Генрика. – А ну, прекращайте! Забыли, где находитесь?

Волк перестал, наконец, улыбаться и, процедив: «Ладно, потом поговорим», быстро пошел в сторону братской могилы рачьих сил вторжения.

И вот тут-то выскочил еще один онзан, живой и здоровый, с ружьем.

Я чисто автоматически поместил алую точку прицела в центр высветившегося на забрале контура и плавно спустил курок. (Это я говорю так: «спустил курок», на самом же деле, какой может быть курок у «Дракона»?)

У онзана реакция тоже была – дай бог! Он пальнул одновременно со мной, а может даже раньше. Длиннющая очередь перехлестнула Волка снизу доверху, ушла в небо и погасла. Волк, как онзан давеча, полетел в кусты. Я побежал к нему, истошно крича в микрофон на аварийной частоте: «Транспорт срочно на мой пеленг, здесь раненый!» и размахивая руками.

Транспорт спикировал, мы с Анатолием Анатольевичем втащили расслабленное тело Волка внутрь. Батал-куратор немедленно вогнал ему в шею, между шлемом и горловиной трико, ствол инъектора. Нажал раз, другой, Волк дернулся, вскрикнул и обмяк. Крови на нем видно не было. Анатолий Анатольевич сказал: «Жить будет. Посиди пока с ним, подержи».

Пандус поднялся, транспортер взмыл в воздух.

Торопливо, боясь не успеть, я начал снимать с Волка шлем. Черт его знает, что ему может прийти в голову, когда очнется в следующий раз. Возьмет, да прикусит усик микрофона. Тогда: «бах!» – и голова Волка испарится во вспышке самоликвидатора. Угробив вдобавок транспортер вместе с экипажем. И со мною, разумеется, в первую очередь.

Наконец я управился с хитрой застежкой и отбросил опасный предмет подальше.

По лицу Волка струился обильный пот. Кожа рдела неровными пятнами, рот раскрылся, и из него вырывалось хриплое дыхание. Не найдя в десантном отсеке ничего, что бы можно было подсунуть ему под голову, я принялся за ранец. Осторожно вытащил из-под тела, расстегнул, достал надувной спальный кокон, дернул кольцо инициализации. Раздалось характерное шипение, спальник развернулся, надуваясь. Я подождал, пока он примет нужную форму, переложил Волка на мягкую поверхность. Потом снял с раненого остатки амуниции, запихнул ранец со шлемом под кресло и уселся рядом, на пол.

Двигатели транспортера негромко гудели, корпус иногда вздрагивал по неясным для меня причинам, а в остальном – тишь да гладь. Можно было пройти ближе к кабине и посмотреть на побоище сверху, да только мне не хотелось.

Я поставил карабин на предохранитель и закрыл глаза, откинувшись назад, к чьему-то креслу. Всего двадцать минут назад я с восторгом ожидал начала молодецкой потехи, видел себя героем-снайпером, рисующим звездочки по числу уничтоженных врагов на прикладе «Дракона» и уж, конечно, не допускал мысли о собственной тошноте и нерешительности. А сейчас… Ребята выполняли за меня работу, на которую я подписался совершенно сознательно, а я валялся как лось, рядом с человеком, пострадавшим именно из-за моей нерасторопности.

«В тире, небось, не тормозил», – сказал я себе сердито, поднялся на ноги и пошел в кабину.

Анатолий Анатольевич сидел, уткнув лицо в намордник пушечного прицела, а Петруха забрался на кресло с ногами и азартно орал скороговоркой что-то вроде бей-бей, не жалей!

– Что там? – спросил я у него.

Он вздрогнул от неожиданности, а потом поманил рукой, иди мол, сюда, поближе.

– Ну, блин, потеха! Бородач, придурок, в своем репертуаре. На кула чках с онзаном машется! Он всегда так делает, – добавил Меньшиков с прежним восторгом.

Я протиснулся между креслами и вытянул шею.

Транспортер висел в трех метрах над землей. Внизу, в круге из десятка легионеров, шла самая удивительная рукопашная схватка, какую мне приходилось когда-либо наблюдать. Бородач, зажав в каждой руке по штатному тесаку, легко танцевал вокруг крупного малоподвижного онзана, нанося ему быстрые рубящие удары по ногам. Неповоротливость онзана объяснялась многочисленными порезами, которые уже успел сделать на его конечностях Бородач. Ракообразный солдат размахивал одной клешней (другая бессильно свисала вдоль тела) и бестолково хлестал усами. Вдруг Бородач неловко качнулся, видимо, споткнувшись. Онзан бросился вперед, метя достать уцелевшей клешней открывшуюся шею. Эти несколько шагов оказались для него последними. Бородач покатился по земле, сразу вскочил, оказавшись за спиной у противника. Зажал здоровую клешню под мышкой, тесаком, будто консервным ножом, подковырнул броневую «шапочку» макушки онзана и погрузил широкое лезвие в приоткрывшуюся полоску мягкой ткани.

Наблюдающие зааплодировали. Петруха от радости заорал не своим голосом, а я хлопнул батал-куратора по спине и сказал:

– Высадите меня.

Он посмотрел удивленно.

– Зачем? Здесь все кончено. Взвод направляется на зачистку третьего ареала. Так что, если раненый не нуждается больше в вашей помощи, займите свое место.

Волка погрузили в «девятку» – обозный транспортер, вместе с еще одним легкораненым легионером. Тот все рвался «отправиться с ребятами», и Бобсону пришлось применить силу, чтобы обуздать воинственного парнишку. Рыжий верзила обнял буяна за плечи и, легко подняв в воздух, начал говорить что-то успокоительное. Кажется, живописал, как ласково будет за ним ухаживать красавица Вероника. Парнишка недолго подергал ногами, и затих, смирившись.

«Девятка» развернулась с небольшим креном и быстро пошла к входу в канал, ведущий домой, на базу.

Мы сидели по своим местам молча, только Бородач весело насвистывал, протирая промасленной ветошкой лезвие тесака.

– Капрал, – прервал молчание Генрик, – что вы там с Вовкой не поделили?