Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич - Страница 20

Выход? Выход один – догнать и перегнать мер-р-рзавцев!

Воодушевленный Филипп резко увеличил скорость. Однако через пару сотен метров выяснилось, что долго такого темпа не потянуть. Пришлось благоразумно вернулся к прежнему.

А ведь заявлял же капитан Пивоваров: «Ноги, Капралов! Ноги и спина, а не бицепсы и трицепсы делают походную жизнь солдата более легкой. Насколько это возможно, разумеется. Бицепсы хороши для пляжа и девочек. Для гор, «броника» и пулемета с полным боезапасом они только во вред. Сатана явился на Землю, приняв облик «тренера чемпионов» Джо Уайдера, и ты с радостью бросился к нему в кабалу. Одумайся, Капралов! Одумайся, пока не поздно!»

Кажется, уже поздно…

Одиночество чертовски угнетает. Особенно, если оно сопряжено с нелюбимой, монотонной и тяжелой работой. Например, с бегом «на десятку» в полном обмундировании. Чтобы не упасть духом, нужно было срочно чем-то занять голову. Песенку, например, спеть. Без начала и конца, взяв за образец творчество народов Севера. Или речевку завести, в темпе бега. «Раз-два, три-четыре; три-четыре, раз-два! Кто бежит? Я бегу! Бойко двигаю ногу !»

Можно также прокрутить в памяти наиболее благостные события личной жизни. Скажем, вечером вчерашнего дня было немало приятных моментов. А это как раз и рекомендуется настоятельно – повторное переживание положительных эмоций.

«Помнишь, девочка, гуляли мы в саду…»

Первым делом, после маловразумительных криков радости, Генрик потащил Филиппа в столовую. Похоже, Легион поголовно был заражен страшным вирусом обжорства. Эпидемия булемии, не иначе!

Следом потянулась компания, занимавшаяся в спортзале.

– Знакомьтесь, – предложил спортсменам Генрик, – это мой армейский друг, Филипп Капралов. Целых полтора года, пользуясь должностным неравенством, беззастенчиво командовал мною. Теперь сержант я, и он заранее проливает горючие слезы. Проливаешь, так? – насупился он грозно.

Филипп не без драматизма шмыгнул носом:

– Именно так! Горе мое велико, могучий горбоносый вождь.

– Отлично. Предостерегаю, друзья, у него чрезмерно раздутое самомнение, и он любит, чтобы его величали по отчеству. Верно, Капрал? – Генрик крепко хватил Филиппа по спине.

– А то?! – согласился Филипп. – Кто ж не любит? Вот и Карнеги писал…

– Писал, точно. Так вот. Пользуясь законным правом сюзерена, приказываю: звать вышеназванного гордеца, кому как понравится. При малейших возражениях – драть за уши! Особо чадолюбивые и милосердные могут просить об этом своего сержанта. Возражения?

Он грозно взглянул на Филиппа.

– Никак нет, мастер сержант! Не извольте сомневаться, буду рад любой кличке, – отчеканил Филипп и тут же попросил другим тоном: – Кончай, Генка. Вдруг люди подумают, что я и в самом деле несносный моральный урод? А ведь я хороший!

– Совсем забыл, – добавил Генрик, – он еще и патологический хвастун. За что и люблю! Знакомься, Капрал, это мой взвод. Маловат, конечно – с тобой всего две полных четверки, – но так уж здесь принято. Начнем, пожалуй, с руководства. Вот этот лысый фюрер – Бородач. Мой заместитель, ефрейтор.

– Мы уже знакомы, – отозвался Бородач.

– Этого тщедушного карлика с мохнатым лицом зовут Павлом Мелким.

– Рад, – сказал лохматый здоровяк и едва не сломал Филиппу кисть, сжав, как слесарными тисками. После чего, не переставая широко улыбаться, пояснил: – Мелкий – это фамилие такое.

– Сан и Дан. Утверждают, что братья.

Чрезвычайно серьезные близнецы-боксеры по очереди подали Филиппу крепкие руки. «Александр». «Данила». Капралов, разумеется, тут же перепутал, кто из них кто. Впрочем, на груди у каждого легионера присутствовала табличка с именем.

– Наум, – чернокудрый хазарин, специалист по объездке диких тренажеров, назвался сам.

– Рабинович?! – ляпнул неожиданно для себя Филипп.

– Хуже, – понурил голову Наум. – Значительно хуже. Березовский.

Паша Мелкий, помрачневший было и побагровевший после выходки Филиппа, облегченно расхохотался. Отсмеявшись, предупредил:

– В другой раз, парень, следи за языком получше. Еще раз такое себе позволишь, закопаю! Уяснил?

– Вполне. Прости, – сказал Филипп Науму. – Ей-богу, пошутить хотел, и только-то.

Тот примирительно махнул рукой:

– Не бери в голову!

– Вольдемар, – голос последнего из наемников, изящного, чрезвычайно подвижного белокурого красавчика был негромким и по-мальчишески хрипловатым. – Но я предпочитаю, чтобы меня звали Волком. – Он с вызовом взглянул на Филиппа. – В противном случае, бывает, обижаюсь.

– Волк – страшный человек, – зашумели сразу все. – Хорошо, что он редко на кого обижается.

«Страшный человек, значит…» Филипп прищурился.

Теперь он знал, кто призывал Бородача к расправе над его задницей.

После потрясающе богатого обеда, перемежаемого обычными солдатскими шуточками и незлобивыми матерками, взвод двинулся в казарму.

– Сиеста, – важно объяснил Генрик.

– О-бал-деть! – захлопал глазами Филипп. – Уж не на курорт ли я попал?

– После обеда нагружаться – заворот кишок схлопочешь! Зачем Большим Братьям легионеры с больным брюхом? – с откровенным недоумением спросил сержант.

Действительно, зачем?

– Постой-постой! – спохватился Филипп, – Большие Братья, говоришь… Это вы так инопланетчиков зовете?

– Ну да, а как же их еще звать? Терране? Пытались, не прижилось. А так – и уважительно, и традиции соблюдены.

Сиеста тянулась часа три, и все это время друзья предавались воспоминаниям. Ностальгировали чуть не до слез. Филипп откровенно любовался на такого же, как прежде, чудесно усатого, волосатого, горбоносого, громогласного, широкогрудого и большерукого армянина. По которому, честно говоря, очень соскучился.

А как Саркисян говорил… М-м-м, заслушаешься! Национальное красноречие накладывалось на почти неуловимый акцент и вкусно выписываемые детали. Напор горных рек и крепость столетнего коньяка. Громыхание сходящей лавины и соль армянского радио.

Важным Филиппу показалось вот что – занесло Генрика в Легион вследствие жутко любопытного нагромождения случайностей. Непреднамеренного, разумеется.