Записки «лесника» - Меркин Андрей - Страница 12

– Земеля! – орёт прямо в ухо дембель – ты за кого болеешь?

– За «Спартак»?

На ещё стакан и котлетку!!!..

…Хуяк, «и ты уже на небесах», а ведь культовый фильм Говорухина тогда ещё не вышел.

Следующий раз пожрал от пуза только на майские праздники.

Стокилометровый марш

Настал день экзамена в учебке. Наша рота отправилась на вождение стокилометрового марша.

Сдал экзамен – и ты получаешь удостоверение «механик-водитель третьего класса».

А дальше направление в линейную часть.

Сажусь в Т-64, пристёгиваю тангенту:

– Зёма, ты чё, ахуел?

Это ласково орёт сержант-инструктор, который сидит на месте командира танка.

Значит надо сходу добавить обороты.

– Обороты, курсант, обороты – ёб твою мать!

Почти сразу врубаю седьмую передачу, и машина весом почти в сорок тонн летит, как подорванная.

Ну, как летит?

Представляете – скорость 50 км/ч.

Клиренс провисает, как клитор. Трансмиссия гудит в ушах, аки «Марш славянки».

Гирополукомпас выписывает кренделя, что твой пьяный камыш.

Поскольку механик-водитель я был хуёвый, то деревья толщиной с хорошее корабельное бревно отскакивали направо и налево.

Таким образом я расширял танковую полосу и наносил непоправимый вред лесному хозяйству СССР.

Попытался переключиться на пятую передачу хотя бы – как тут же услышал истошный вопль сержанта.

Короче, сбив ещё хуеву тучу деревьев, доехал до финиша.

Выхожу из люка, а водили «по-боевому» – вся жопа в мыле.

Смотрю, ротный принимает доклад у сержантов-инструкторов.

Ну, думаю, пиздец, не сдал…

Оказывается – если сбил не более 10 деревьев, тех, что возле трассы – то сдал.

Сержант-то, сука, сидел на командирском месте «по-походному» и скрупулезно подсчитывал лиственные и хвойные стволы, сбитые нерадивым курсантом.

– Товарищ рядовой!

– Вы сбили только 10 деревьев на максимальной скорости – поэтому Вы сдали экзамен.

Ротный торжественно вручает мне синий значок с золотой цифрой «три» и ксиву механика-водителя.

Сержант берёт меня на отвод:

– С тебя бутылка портвейна – ты сбил 11 деревьев, а ротного я тупо обманул.

И подмигивает мне совершенно наглым образом.

Вечером сбегал в самоход и купил сержанту бутылочку портвешка.

Смотрю – он альбом дембельский клеит.

А на обложке ромб красно-белый вытиснен, как из железа.

Ни хуя себе, ведь он из Киева – и фамилия соответствующая: Колодяжный.

– Вы за «Спартак» болеете, товарищ сержант?

– Ты чё, охуел – давай пузырь!

– Просто альбом достал по случаю, на халяву, ага…

– А эмблему не сковырнёшь, иначе обложка подпортится.

И любовно гладит альбом и бутылку.

Губа один

Довелось мне, когда попал в действующую часть, чалиться на Рижской гарнизонной гауптвахте.

Самое страшное было, когда в караул заступали моряки.

Двухметроворостые жлобы «годки» и «подгодки» устраивали нам игру.

Называлась она «море».

В огромный коридор между камерами выливалось неимоверное количество воды, прямо на пол.

С одной стороны коридора прямо на бетон клали 11 человек и с другой тоже.

В центре бросали мяч.

До него надо было ползти на брюхе прямо в воде. Мяч передавался игрокам своей команды, как угодно, но тоже на брюхе.

Кто первый доползал, тот и хватал мяч.

Играть можно было любой частью тела, но всё только ползком.

Победитель должен был попасть мячом в противоположную стену.

Морячки же вместо мяча пинали нас ногами, подгоняли сильными ударами прямо в голову и по почкам.

А ещё любой, попытавшийся приподняться, получал от морячка с носка удар по лицу, прямо в нос.

После таких игр можно было угодить на кладбище.

Один молодой узбек «зажмурился» прямо в медсанбате.

Вот такой был футбол.

С тех пор я не люблю моряков…

Губа два

Но не всегда печально на «губе». Уже перед самым дембелем ротный дал мне 10 суток за самоход.

И отправился я в Черняховск. Там всем заправлял писарь, старшина по званию и как раз с моего призыва.

Он был приписан к дисбату в Перми, но по армейскому бардаку был формальным и не формальным начальником гарнизонной гауптвахты.

Начальники караулов старались с ним не связываться, и он вершил свой личный прибалтийский суд.

Звали его Арвидас и жил он в отдельной, со всеми удобствами оборудованной камере.

Два мягких матраса, домашняя пуховая подушка, радиоприемник ВЭФ, кассетник «Весна».

Фотографии артисток во всех позах были развешаны по стенкам камеры, как в Эрмитаже.

Ходил писарь в «хромачах» и офицерской полушерстяной форме.

Сдружились мы с ним крепко, и я получал наряды на работу в самые блатные места.

Водочный комбинат.

Да!!!

Нас поставили разгружать вагоны с солью и сахарным песком. Оказывается, эти компоненты используются при производстве водки.

Пока мы работали, то сердобольные работяги влили в нас столько водяры, что обратно караул нас принёс практически на руках.

Идти самостоятельно никто не хотел, да и не смог бы, при всём желании.

Наутро при обходе камер, очередной начальник караула добавил мне очередные пять суток за «неуставной вид».

Арвидас сказал, что это хорошо… и послал меня утром подметать улицу возле булочной-пекарни.

Обратно я вернулся с полным пузом булок и бубликов, да ещё и ребятам прихватил – галифе свисало, как хобот у слона.

Писарь не унимался и в обед послал меня «баландёром» за супом и кашей.

Еду брали в ближайшей воинской части, наполняли зелёные бочки и армейские рюкзаки.

А со времён Суворова Александра Васильевича в армии изменения произошли небольшие.

«Щи да каша – пища наша».

Ещё писарь договорился с конвойными, и я сгонял в магазин за портвейном, который спрятал в бочки со супом.

Обед был на славу!

Наваристый супец с мослами, каша-кирзуха с комбижиром, компот из сухофруктов.

Наконец – десерт по-гауптвахтовски.

Свежая выпечка – прямо из пекарни – и две огромные «бомбы» креплёного вина «Солнцедар».

Но это не всё, дорогой читатель.

Поздним вечером того же дня писарь совершил марш-бросок по маршруту губа-город-губа, откуда вернулся не один.

Вместе с ним были две очаровательные биксы, тоже из Литвы.

Ночь мы провели в камере у писаря, вдаваясь во все тяжкие и не тяжкие сексуального разврата.

Жизнь текла, как в санатории, я получал дополнительные сутки за дополнительными сутками – так прошёл месяц.

Наконец меня забрали в часть, а ротный сказал:

– На «губе» вам слишком хорошо живётся, товарищ рядовой, – и обещал устроить «весёлую» жизнь вплоть до дембеля.

Немудрено, ведь за месяц ареста я набрал пять кило лишнего веса, а рожа лоснилась, как у ротного кота Васьки.

Перед самым дембелем пришлось идти к ротному на поклон, просить характеристику для поступления на рабфак Плехановского института.

Характеристика была что надо.

«Физически развит удовлетворительно. Политику партии и правительства понимает верно».

Ехал домой в поезде как раз на ноябрьские праздники, все деньги отдал за билет, поэтому не мог элементарно пожрать.

Но такие же, как я, дембеля не дали умереть от голодной смерти.

Вместо еды в меня влили такое количество портвейна и водки, что когда состав прибыл на Белорусский вокзал, идти я попросту не мог.

Ноги банально отказали, и пришлось брать носильщика, который на тележке отвёз меня в медпункт.

Там добрая докторша сделал мне укол кордиамина прямо в вену и вызвала такси.

Домой я прибыл бледным, как смерть, и шатался, как камыш из народной песни.

Проспал почти сутки и лишь потом встал на учёт в военкомат.

Пётр Петрович

Занятия на рабфаке Плехановского института уже начались, но папе удалось договориться, и меня зачислили на нулевой курс дневного отделения «Плешки».