Вокруг света с киллерами за спиной - Синякин Сергей Николаевич - Страница 34

А упырь по камере мечется. Ни дать ни взять — загнанный зверь. И не зверь даже, а чудовище самое настоящее. Такого надо серебряной пулей стрелять или распятие ему прямо в сердце забить. Или кол осиновый. Еще чеснок от упыря хорошо помогает, повесишь на грудь головку свежего чеснока, так и бояться нечего — все равно упырь тебя никогда не тронет, он ведь чеснока не меньше креста боится. Скорее бы за этим людоедом пришли, что ли…

Тут размышления Пепе Хусманоса были прерваны появлением большого начальника, который явился в участок в сопровождении целой свиты. Пепе думал, что они прибыли посмотреть на немца, но ничего подобного, на проклятого людоеда они и внимания не обратили, а, к величайшему облегчению Пепе, разбудили русского, что на стадионе несчастному Оливейро Менейросу сиреной в лоб заехал.

Разбудили и увели этого мужественного кабальеро на допрос. Честно говоря, Пепе считал, что русский кабальеро пострадал безвинно, он бы и сам Оливейро при случае морду набил, и с большим удовольствием. Таких подлецов, как этот Менейрос, еще поискать надо, он со старушек, что зеленью на рынке торговали, мзду брал и пиво во время дежурства пил, а уж до женщин охотником был — петух с ним и рядом не стоял, с этим самым распутным Оливейро Менейросом! Ведь до чего дошло, он и за племянницей Хусманоса ухаживать стал, награди его дева Мария бесплодием!

Надзиратель Хусманос и дальше бы предавался сладким мечтам о том, как дева Мария покарает ненавистного сослуживца, но тут привели назад доблестного русского. Впрочем, не таким он уж доблестным и оказался, впрямь был одержим бесом. Иначе зачем ему было с размаху больно пинать ногой Пепе Хусманоса? Вот такие паразиты и распускают руки на футбольных матчах! Несчастный Оливейро! Долго ему придется лежать в больнице, бедняжечка Луиза скорее всего своего возлюбленного и не дождется, раньше выйдет за кого-нибудь замуж, хвала Всевышнему!

Он еще долго ворчал, бесцельно гремя ключами, но Жора Хилькевич его не слушал. С размаху плюхнувшись на топчан, он сжал колени руками и выразился так, что покраснела бы селедка в Белом море, если бы она только услышала злого и раздосадованного мурманчанина.

— Дело завели? — догадался Илья Константинович.

— Завели, — признался Жора. Внешне он не особо расстроился, достал из кармана сотовый телефон и, деловито сопя, принялся набирать номер толстыми и непослушными пальцами. — Зато сотовый отдали! Ну я им, козлам, устрою!

Набрав номер, Жора выпрямился.

— Бля буду, я им устрою! — пообещал он, вслушиваясь в далекие гудки. Наконец его соединили, лицо Жоры прояснилось, и он громко заорал в трубку. — База? Алло, это база? Я спрашиваю, это база подводных лодок? Соедините меня с адмиралом Тихомировым! Леонтьич? Здорово, Леонтьич! Слышь, я тут припух немного… Как это где? В Аргентине припух. Да нет, Леонтьич, ничего серьезного, за нашу футбольную сборную очень болел и сгоряча одного здешнего мента по кумполу сиреной двинул. Зачем? Да чтобы поле, сучок, не загораживал! Что? Да нет, не загнулся он, честно говорю, не загнулся. Живой, как Ленин, может, даже еще живее! А меня, блин, в Здешнее КПЗ загнали. Выручай, Леонтьич! Как это чем? У тебя подлодки близ Аргентины ходят? Ну вот, пусть одна из них всплывет да ракетами немножечко пошевелит: «Отдавайте нам нашего Жору!» Слышь,Леонтьич, какой международный конфликт, отдадут как миленького, точно тебе говорю…

Жора немного послушал трубку, шепотом и в сторону выругался и снова заорал.

— Ну какой МИД? Какой МИД, Леонтьич? — В трубке опять забубнили, а Жора Хилькевич слушал, яростно и безмолвно шевеля губами. — Ладно, — сказал он. — Подлодку ты, значит, не можешь. А вертолет можешь? Не, Леонтьич, ты прям не военный деятель, а прокурор какой, тебе что, вертолет послать жалко с той же самой подлодки?

Он снова послушал бубнящий в трубке голос и с досадой отключился.

Некоторое время Жора молча смотрел на Илью Константиновича и задумчиво морщил лоб. Складки его узкого лба были толстыми, как барханы в пустыне. — Ну что, товарищ Борман? — ухмыльнулся он. — Наш флот, блин, не американский, интересы отдельного гражданина защищать не хочет. Придется нам отсюда самостоятельно выбираться. Все это хренотень, только вот баксы тратить жалко.

— Жизнь и свобода дороже, — мудро заметил Русской. — Да и сколько эти латиносы стоят, пригоршней им нагреби,до конца жизни хватит.

Разработка плана побега была в самом разгаре, когда дверь, вновь отворилась и в камеру осторожно заглянул Пепе Хусманос. Сейчас он был похож на осторожного лиса, который захотел полакомиться курятиной и при этом точно знал, что в курятнике находится сторожевой пес. Видно было, что наибольшие опасения у него вызывает именно мурманчанин. А .чему тут удивляться? Еще марксисты тонко подметили, что битие определяет сознание. Еще как определяет!

— Э-э, — осторожно сказал надзиратель, — Наци! — И неопределенно помахал рукой. Тем не менее Илья Константинович сразу понял, что зовут именно его. Он с недовольством встал и, раздувая ноздри, направился к двери, ничуть не сомневаясь, что недоразумение, послужившее основанием для водворения его в камеру, разъяснилось и сейчас, на свободе, он сможет дать выход распиравшему его грудь гневу. Ах как ему хотелось высказать все, что он думал о полицейских остолопах!

Но получилось совсем не так, как предполагал наш герой. Едва дверь камеры за ним захлопнулась, как Илью Константиновича подхватили под руки, а кто-то еще более расторопный натянул ему на голову пыльный и душный мешок.

«Вот и все, — с тоскливым испугом подумал Русской. — Отпрыгал ты свое, Илюша, отгулял! Не зря тебе сегодня сон про паука с паутиной снился. Вещий был сон!»

Его повели длинными и запутанными коридорами. Русской был в мешке и не видел довольного надзирателя Пепе Хусманоса, пересчитывавшего за столом деньги, иначе он обязательно бы заметил, что часть суммы была не в привычных аргентинцу песо, а в шекелях, пересчитывая которые надзиратель задумчиво шевелил губами и время от времени закатывал глаза, прикидывая курс непривычной валюты на международном рынке. Хороший был у Пепе Хусманоса день. С утра к нему подкатили двое странных людей, которые хотели купить Бормана, но как-то странно — в кредит, словно нацистский преступник был недвижимостью или дорогим автомобилем. Да и расплатиться они хотели неведомой валютой — не то рупиями, не то рублями. Разумеется, Пепе Хусманос проявил себя неподкупным полицейским и гордо указал этим побрекитос на дверь. Через некоторое время, когда Пепе Хусманос уже начал немного жалеть о своей неуступчивости, к нему явился один хитрый и скользкий тип, который предложил Пепе Хусманосу приличную сумму, но частично в долларах, а частично в шекелях. Пепе подумал и решил, что шекели все-таки лучше песо, а еще лучше, чем вообще ничего. Дался им, святая дева Мария, этот самый Борман! Но если он людям нужен, то уж государство без этого самого Бормана вполне может обойтись. Слава деве Марии, в Аргентине он никого не ел, а Европа далеко. Вполне можно было объявить сеньора Бормана злым духом, ясное ведь дело, добрый дух стольких не съест! А раз Борман злой дух, то и помогали ему в побеге, несомненно, темные силы. Не зря же он якшался с цыганами! Даже решетка не помогла!

Пока Пепе Хусманос придумывал себе оправдания, оставшийся в одиночестве Жора Хилькевич посидел немного в раздумьях и снова взялся за свой сотовый телефон.

— Соедините меня с Сэмом Берковицем! — потребовал Жора и, убедившись по голосу, что его требование выполнено, радостно закричал в трубку: — Сема? Привет, братан! Жорик тебя беспокоит! Ну, как там у вас на Брайтон-Бич? Рубите американскую копейку? А я в Аргентине припух, братила, с ментами местными поцапался. Выручай, Сема, пока наш с тобой контракт не сгорел синим пламенем. Мне нужен вертолет, братан! Я понимаю, Сема, трудности, они, братила, у всех. Ладно, ладно, я тебя внимательно послушал, теперь ты слушай меня здесь! Ты когда в Питере последний раз был? Так вот, Сема, у нас теперь тоже демократия, не то что вертолет, эсминец спереть можно…