Операция прикрытия - Синякин Сергей Николаевич - Страница 29

Козинцев, слушая этот бестолковый разговор, весело ухмылялся и все потирал культю — последнее время Ивана Тимофеевича донимали фантомные боли. Все ему казалось, что несуществующая кисть руки у него болит. Бабуш про такое слышал, но сам, слава Богу, не испытывал. Но Козинцеву он сочувствовал — ничего хорошего в таких болезнях не было.

Наконец начальство успокоилось, еще раз порасспрашивало условными кодами о положении дел в районе — голос был далеким, словно Бабуш им с Луны докладывал, а в эфире свистело и хрипело, а потом голос начальства вообще затерялся в этом пространственном безобразии, оставив Бабуша в полном недоумении — возвращаться ему в область или еще немного погодить.

— Такие дела, Ваня, — растерянно сказал Бабуш. — Придется завтра еще раз на связь выходить.

Я думал, только у нас такой бардак, — невозмутимо сказал Козинцев, поглаживая отсутствующую кисть руки. — оказывается, в вашей епархии то же самое наблюдается. Ноты не расстраивайся, — с легкой усмешкой добавил он. — Тебе на пользу деревенская жизнь. Вон какой землистый приехал, а сейчас, Николаич, в тебе кровь заиграла, румянец на щеках гуляет, еще немного — и по бабам пойдешь. У нас тут одиноких много, после войны прежние мужики за Одером остались, а новые так и не приехали, не манит их, Саша, сибирское приволье.

— Иди ты, — отмахнулся Бабуш, невольно розовея. Соскучился оперуполномоченный о супруге своей законной. Оно ведь и понятно, сколько же можно было силу мужскую копить. В войну не до того было, а после войны Бабуш женился, только вот работа была хлопотная, с частыми командировками связанная. Да что там говорить, скучал Бабуш о жене. Однако признаться в этом было стыдно, поэтому оперуполномоченный и поспешил все перевести в неуклюжую шутку: — Дзержинский сказал, что у чекиста должны быть холодная голова, чистые руки и горячее сердце. А остальные части тела у чекиста не предусмотрены.

— Хозяин — барин, — согласился Козинцев. — А не хочешь, Николаич, съездить на шестой кордон? Надо быте бе с тамошним лесником поговорить, вроде бы о нем странные вещи рассказывают. Не знаю, «летающие тарелки» или как, но что-то он видел.

— Пустая трата времени, — с досадой сказал Бабуш. — Но давай съездим для очистки совести. Это далеко?

— Да верст двадцать будет, — сказал председатель поселкового Совета. — Рассказали мне, что у него какая-то хреновина есть, в деревьях сквозные дырки прожигает. Вот и подумай, как нам лесника на разговор вызвать.

— То есть как это? — не понял Бабуш. — Если это для страны необходимо, то как же он может такую находку утаивать? Спросим — отдаст!

Козинцев неопределенно хмыкнул, баюкая культю, потом качнул головой и сказал неопределенно:

— И как тебя, Николаич, в органы взяли? Большенький уже, а характером — чистое дите. Кто же тебе такую вещь запросто отдаст? Он тебе ее отдаст, наверху ее сразу же засекретят, а что потом с человеком станет, который к государственным секретам причастен? Это хорошо, если просто подписку возьмут, это еще по-божески будет.

Вот и гадал Бабуш всю дорогу, как у них на кордоне дело обернется.

Лесник Тимофеев оказался настоящим лесным человеком. Был он высок и, как всякий высокий человек, немного сутул, имел рыжую бороду, от чего казался заросшим до самых глаз — хитроватых и холодных, как льдинки. На удивление неподходящая этому человеку у лесника оказалась жена. Бабуш даже занегодовал чисто по-мужски, уж больно эта тоненькая кареглазая женщина с нежным лицом и густой гривой рыжих волос не подходила мрачному и не слишком разговорчивому хозяину. Пока Козинцев о чем-то разговаривал с лесником, Бабуш следил за его женой исподтишка и все удивлялся, как это жизнь сводит воедино, казалось бы, совсем не подходящих друг другу людей. Но тут из сеней колобком выкатилась дочка лесника, и сразу стало видно, что у не любящих друг друга людей таких дочек просто не бывает. Девочке было около пяти лет, круглое личико ее усеивали трогательные конопушки, волосы были заплетены в торчащие косички с голубенькими пышными бантами.

— Вы к нам в гости? — обратилась она к Бабушу. — А надолго приехали? А хотите, я вам свою куклу покажу. Мне ее папа из Свердловска привез. Красивая!

— Маришка, беги в дом! — сказал Тимофеев, но требовательности в его голосе не было. Да и какая могла быть требовательность, когда у тебя под ногами путается вот такое веснушчатое чудо с торчащими в стороны рыжими, как и у матери, косичками. Одета дочка лесника была бедно, но со вкусом, не иначе, как мать ей сама платье шила.

Из Москвы, говорите? — Рука у лесника была темная, мозолистая, сразу видно было, что человек штаны по кабинетам не протирал.

— Ой, из Москвы! — Маришка по-взрослому взмахнула руками, но этот жест в ее исполнении выглядел забавно. — А правда, что там зоопарк есть? И тигры? И львы?

— А мы к тебе, Тимофеев, — сказал председатель поселкового Совета. — Вот, Александр Николаевич, журналист из Москвы, приехал с тобой поговорить. Расскажи ему, что ты здесь за чудище лечил, какими такими средствами?

Лесник недовольно сверкнул глазами.

— Уже доложили! — Он покачал головой, подтолкнул дочку к дверям в избу, и опять Маришка ослушалась —прижалась к отцу, глядя на приезжих темными глазами.

— И никакой он не чудо-юдо! — с вызовом сказала она. — Зелененький печальный кузнечик, только ножки маленькие и крылышек нет! И одетый!

— Маришка, — строго сказал отец.

— Давай, Тимофеев, приглашай в дом, — нетерпеливо сказал Козинцев. — Не видишь, товарищ хочет знать подробности. Не с каждым такое приключение случается. На всю область теперь прогремишь, не о каждом центральные газеты писать будут!

Видно было, что популярность лесника не прельщала. Он уныло топтался на пороге избы и все поглядывал на непрошеных гостей, словно понимал, что в избу их приглашать все же придется, но нелепо надеялся на чудо.

— Проходите, раз приехали, — с сомнением в голосе сказал лесник.

Конечно, он бы мог отказаться, сказать, что ничего такого не было, наговорили люди, но теперь, когда факт существования странного существа подтвердила дочка, сделать это было затруднительно, врожденная честность, присущая уральским жителям, ему это не позволяла. Вместе с тем Тимофеев понимал, что ничего хорошего ему все это не сулит, хлопоты одни и беспокойство, еще и тягать начнут, спрашивать, почему он соответствующим органам ничего не сообщил, хотя бы участковому милиционеру, который заезжал к нему с месяц назад. И что говорить в этом случае, Тимофеев решительно не знал.