Бузулуцкие игры - Синякин Сергей Николаевич - Страница 36

Председатель потребкооперации принес графин с водой, секретарь райкома залил австрийский чайник и включил его в розетку.

— Ну, товарищ Онгора, надумали что-нибудь? — поинтересовался он.

Не было у Онгоры никаких особых соображений. И в выходцев из прошлого он все еще никак не мог поверить.

Печатаются у нас порой в периодической печати занятные истории, но чтобы это произошло в Придонье? Шутка ли — почти сотня легионеров времен Римской империи! Это, товарищи, не ржавая гайка из одесских катакомб, не стальной брусок из Зальцбурга, не граф Сен-Жермен, наконец. Это была, как говорится, та реальность, которую можно было пощупать с определенным риском для здоровья. Щупать римского легионера всегда неразумно, это все равно что попытаться полапать на оживленном перекрестке постового ГАИ; кто сомневается в возможных последствиях этого опрометчивого поступка? Онгора чувствовал, что попал в капкан, и этот капкан крепко держал его своими зазубренными челюстями. Купился он на гнилое предложение, ох как купился! Спокойно избавиться от сотни наглых и ражих мужиков вряд ли кому удастся. Не устраивать же вторую Катынь? Но если так, то куда этих мужиков девать? В прошлое их уже не вернуть, чудеса случаются однажды, да и машины времени ни у кого не было. И расписаться в своем бессилии Онгора тоже не мог: неудача — плохая реклама бизнесу, а слухи, Онгора знал это отлично, слухи распространяются быстрее скорости звука. Прощайте привычные дивиденды, солидное положение экстрасенса, которого благословила сама Джуна и которому передали свои тайные знания шаман Пантелеймон и колдун Черноземья Варуга!

Прихлебывая чай с лимоном, Онгора делал вид, что погружен в серьезные размышления, а может быть, даже и понял все, но подыскивает необходимую магическую формулу. Пригода, Волкодрало и Сафонов смотрели на него с надеждой, и это экстрасенса забавляло, несмотря на всю серьезность ситуации. Взрослые вроде уже мужики, а в сказки верят! Онгора просчитывал варианты. Достойного выхода из ситуации он не видел. Галлюцинациями римских легионеров назвать было трудно, какие там, к черту, галлюцинации, если от них половина бузулуцких вдов в интересном положении ходит! Их не убедишь, что это святой дух надул. А самогонщики и расхитители вообще люди практичные. Убеди их, что подзатыльники при задержании им их собственные галлюцинации отвешивали!

Вот и выходило, что в соответствии с диалектическими законами марксистско-ленинского материализма принимать их следовало как реальность, данную всему Бузулуцку в ощущение. Но как от этой реальности можно было избавиться, Онгора не представлял. Идеально было бы вывезти их всех в лес и покосить из автоматов. Или, скажем, дустом потравить, как вредителей. Но кто на это пойдет? Никто на это не пойдет. Милиционеры с легионерами в обнимочку ходят, узнают о такой идее, тебя же к стенке и поставят!

Куда проше было выдать всей этой римской братии паспорта на приемлемые фамилии. Морды у их смуглые, сделать их, понимаешь, братьями Залутдиновыми, Басаевыми да Минибаевыми. Но где на них свидетельства о рождении взять? А без свидетельств милиция паспорта выдавать не станет, кому охота под чужие розги свой зад подставлять? Так что и этот мирный путь избавления или, скорее, легализации выходцев из прошлого полностью отпадал.

И автобусом их вывезти было нельзя. Куда вывозить-то? Кто позволит бузулукчанам их проблемы на чужой горб переваливать? Этот путь грозил скандалами и разоблачениями.

Озорная мысль внезапно пришла в голову экстрасенса, и он едва скрыл от озабоченного районного начальства легкую усмешку. А что? Объявить римским братьям, что бузулукчанам войну объявили. Ну, скажем, Еланский район. Легионеры ведь провозгласили Бузулуцк и его окрестности частью Римской империи? И славненько, пусть теперь в бой идут, отвоевывают для цезаря новые владения, защищают пусть Бузулуцк от внешнего врага. А как займут они Еланский район, пусть с ними тамошние руководители разбираются. Пусть они своих Онгор привлекают.

Однако по размышлению Онгора этот план отбросил за бесперспективностью. Вырастут у осла уши, как пить дать — вырастут!

И разогнать их по чабанским точкам тоже вряд ли удастся. Легионеры крепки своим братством, сплоченностью. Чего ж им на чабанские точки разъезжаться, коли у них в районном центре прекрасные казармы? Да и жизнь пошла вполне человеческая. Попробуй оторви их от Бузулуцка, сразу недовольство и волнения спровоцируешь! Легче самому удавиться, чем быть вовлеченным в бессмысленный и беспощадный бунт!

Онгора отставил стакан с чаем и посмотрел на районных руководителей. Бледные и усталые, они смотрели на экстрасенса, как на спасителя.

— Думать надо, — сказал Онгора. — Крепко подумать надо, чтобы не промахнуться. Прикинуть надо, какой прием применить…

— Черная магия? — с уважением и опаской поинтересовался Волкодрало.

Онгора задумчиво пожевал губами.

— И черная, и белая, — сказал он, назидательно подняв палец. — А может, и обе сразу — для надежности. Тут главное — не ошибиться. Где их впервые заметили? И когда это было?

Пригода и Сафонов переглянулись. Волкодрало задумчиво прикрыл ладонью глаза.

— Было это в аккурат на день рождения Ильича, — сказал он. — И шли они от меловых гор, что у совхоза «Красный курень». Гроза только прошла…

— Извиняюсь, — сказал Онгора. — Вы сказали, день рождения Ильича… Это которого?

Пригода прищурился и внимательно посмотрел на экстрасенса.

— А Ильич у народа один, — сказал он. — В апреле у него день рождения, у нашего Владимира Ильича, товарищ Онгора!

— Да-да-да, — торопливо согласился Онгора. — Это я просто, не подумав, спросил.

Глава двадцать пятая

— Козлы поганые! — ревел у казармы Плиний Кнехт. — Всех порежу! А-ааа! Гады! Всю жизнь мстить буду! А-аа-ак! А-ак! Всех попишу! Волки позорные!

Корникулярий деловито и обыденно отсчитывал удары, которыми разрисовывали молочно-белый зад дезертира и казнокрада два дюжих ликтора.

— Пустите! — ревел Плиний Кнехт. — Цивис Романус сум! Цивис я, суки, цивис! Прав таких не имеете! Все цезарю отпишу! Он вас, падл, в Парфянию загонит, к армянам! А-ак! А-ак! Он вам пасть порвет, сучки заборные!

Легионеры лениво наблюдали за телесным наказанием товарища по службе. Косвенным виновником порки оказался Ромул Луций, который по здравому размышлению осознал, что с Плинием Кнехтом ему не по пути, и заложил его, обратившись с доносом прямо к центуриону. Птолемей Прист доносчиков не любил, но тут же принял необходимые меры, и Плиния Кнехта задержали на выходе из казарм с кожаными мешками, в которых хранилась казна легиона. Когда Присту доложили о задержании преступника с поличным, центурион приказал, чтобы наутро все были ин плево — в полном, значит, составе.

Ночная баталия в уютном доме бывшей партийной гетеры настроила центуриона на снисходительный лад, оттого и приговор был на редкость милосердным. Плиний Кнехт уберег не только свою нерадивую голову, но и блудливые руки. «Сто плетей! — переговаривались легионеры в строю. — Повезло ублюдку. Конечно, эст модус ин релис, но ведь чужак, привык по своим лексам жить. Но всыпать ему, конечно, надо ларго ману, чтобы с месяц сидеть не мог и эту самую щедрую руку вспоминал. Блажь выбьют, желание служить останется!»

Плиний Кнехт вспомнил и о вероломном напарнике.

— Ну, Севырин! — взвизгивая от ударов свистящего волосяного бича, снова ожил он. — Ну, Юрий Ромул! Не жить тебе, падла, не жить! На зоне с тебя спро-осят! Спро-о-о-осят, Юрок! Продал кореша! Продал кореша! Продал кореша! — От боли Плиния Кнехта заклинило, но очередной умело нанесенный удар перевел пластинку дальше: — Умоешься, сука! Кровью умоешься!

К сидящему в тени центуриону подошел подполковник Дыряев. Начальник районной милиции был в форменной белой рубахе с погонами, строго отутюженных форменных брюках и в лакированных ботинках, отражавших мужественный лик подполковника и его форменную фуражку с высокой тульей.