Жемчуг перед свиньями - Синьяк Пьер - Страница 3

– Выход у вас за спиной, приятель.

– Умоляю вас, поверьте мне…

– Охотно вам верю, досточтимый мсье. Но ваш отец, мсье, самоубийца, а в моем доме строго придерживаются католической веры. Сделайте милость, уйдите. Боже мой, до чего вы докатились! Какая была гордая и благородная семья… И зачем вашему отцу было ехать в Америку? Что, он не мог жить здесь, среди своих, жениться на местной девушке?

– А вы не знаете, э… замок моих предков все еще цел? – и не думая тронуться с места спросил Ромуальд.

– А вы сами не знаете? Ну, это уж слишком! Разумеется, Фальгонкуль стоит, как и прежде, это точно. Только вот развалился. А вы что, никогда там не бывали?

– Жил там, в детстве. Я снова здесь впервые за тридцать лет.

– Держу пари, что вы живете и работаете в Париже, стали там пролетарием. Так, ведь?

– От вас, граф, ничего не утаишь. Но я все же пытаюсь этому сопротивляться и борюсь за короля Франции.

– Так значит, ваш нотариус не извещал вас о состоянии ваших дел?

– Нет. По правде говоря, у меня и нет нотариуса. Я ж простой бедняк.

– Гм. Вы пешком? Или, может, вы на велосипеде?

– Да нет, у меня машина. Как у каждого рабочего нынче.

– Как же, как же, я как-то об этом забыл. А то я бы велел Топену, моему слуге, запрячь Тамбура в двуколку и довезти вас до Кьефрана. Так, прогулки ради. А деревня, знаете ли, представляет собой печальное зрелище. Запустение. Муниципалитет там из кожи вон лезет, чтобы привлечь туристов, да только знаете.

Ромуальд ушел. Графская болтовня его больше не интересовала Он впрыгнул в свой фургончик и направился в Кьефран.

По дороге он, мало помалу, начал с волнением узнавать места своего детства. Лес Кайет, куда он ходил собирать ежевику и сбивать орехи вместе со своими приятелями, маленькими негодяями, сыновьями фермеров и рабочих, которые работали в Грей. Лес Юрт, где в тринадцать лет он впервые в жизни обеими руками мял женский зад, то была Марта Офрани из табачной лавки, наипервейшая сучка, носившая исключительно фиолетовые чулки и лишившая девственности трех кюре этой округи. Потом появился пруд Берж, по-прежнему, как и тридцать лет назад, переполненный нечистотами, в котором плавало несколько рахитичных уток и который подступал к стене фермы Криспенов, форменных сволочей, для сыновей которых он был просто козлом отпущения. Как только он станет депутатом от этого края вандалов, эту ферму сотрут с лица земли в первую очередь. Он велит проложить там дорогу.

Деревня была близко, и его сердце заколотилось еще сильней. Он увидел возвышавшуюся вдали колокольню, за лесом Грет, в котором вперемежку росли орешник, бук и дикая груша и который принадлежал ему.

Волоча ноги, по шосе шагало несколько деревенских, отмолотивших свое поле, с лиловыми от чрезмерного потребления вина лицами. Телевизору еще не удалось отвратить их от бутылки. Хитрые, нескромные взгляды в сторону тащившегося с черепашьей скоростью фургончика. Но негодяи его не узнали. Они ушли прочь, злословя в свои жесткие усы. Ромуальд продолжал ехать вперед. К своему великому удивлению – не шутка ли это, – он прочел на щите, установленном у обочины перед въездом в деревню: «Кьефран и его богатый рыбой пруд… его скалы… старый колодец XVII-го века… (это колодец Эвариета Аншеляра, куда в 1912 году бросилась из-за неразделенной любви Маринетта и куда в августе 1918-го бросили двух взятых в плен немцев)… знаменитый каменный дуб, посаженный в 1789 году…»

«Во дают!» – подумал Ромуальд и тут же нажал на тормоза. Машина застыла посреди дороги. Он снова перечитал надпись на щите:

«Кьефран и его величественный феодальный замок…»

«Боже милостивый! Да это же мой замок! Так дело не пойдет! Надо будет заставить их убрать этот щит! Завлекать туристов в этот рассадник грязных взей моим замком, моими развалинами! Вот сволочи!»

– Давай трогай, эй ты, хрен! – заорал ему крепкий и плотный мужик, восседавший высоко над землей на тракторе, остановившемся позади фургончика.

Ромуальд тронулся с места, но ехал не спеша, а трактор шел следом вплотную за его драндулетом. За поворотом дороги, над зубчатой стеной плешивых елей он увидел два гордо вознесшихся донжона, соединенных галереей, надменный руины замка Фальгонкуль.

Ромуальд знал, что если взять сразу влево по дорожке, ведущей к Поммет вдоль болота – двести метров стоячей воды, в которой гнило несколько ольшин и от которого шло такое зловоние, что даже мальчишки не решались забираться сюда играть из-за чудовищно мерзкого запаха – так вот, если идти этим коротким путем, то можно быстро дойти до ворот дедовского замка. Но Ромуальд не хотел поднимать тревогу. Он знал, что из-за занавесок домишек, мимо которых он проезжал, и которых становилось все больше и больше по обеим сторонам дороги, за еле ползущим грузовичком наблюдают деревенские жители. Если направиться прямиком к благородным руинам, это вызовет вопросы. Он не хотел, чтобы его узнали. Во всяком случае, не сразу. Он покатил дальше к центру деревни, по-прежнему бросая меланхолические взгляды на замок, который вырисовывался вдали на фоне светлосерого неба, возвышаясь над верхушками деревьев. Сильное волнение вновь охватило его. Подумать только, ведь он не был на этой улице с сорокового года! Сколько воды, сколько крови утекло с тех пор! Он проходил военную службу неподалеку, в Оксон, но ни разу не сделал попытку заехать в родные места, настолько они были ему ненавистны. И даже потом, став фотографом, он всегда избегал района Грей – Везуль. Но на этот раз он решился. Он вернулся на родину! Какая-то таинственная сила заставила его вернуться сюда. Его не оставляло смутное ощущение, что вернулся он недаром.

Стоявшие на порогах домов мужички смотрели, как он проезжает мимо, без тени робости пытаясь разглядеть его – в деревне робких мало. Вскоре Ромуальд увидел своего первого врага: Арсена Мальвейера. Он узнал его по горбу и стеклянному глазу. Они были ровесники. Эта сволочь стала полевым жандармом. Арсен с любопытством косился на него целым глазом, хотя и этот глаз уже еле-еле видел из-за принятия алкоголя, который он нещадно глушил с восьми лет, и который тек в его венах, щедро влитый туда его предками – винокурами. Жандарм стоял, прислонившись к перилам моста через Одюизу. Он скручивал сигарету, нагло с ненавистью вглядываясь в Ромуальда. Как это и положено хорошему жандарму, он пытался разглядеть номерной знак фургончика. Ромуальд знал, что если в ближайшие двое суток в деревне своруют яблоки или кур, то номер его машины будет тут же передан в жандармское управление. Какому неосторожному или просто чокнутому туристу могла прийти в голову нелепая мысль забрести в эту мрачную деревню?

Фургончик выехал на церковную площадь. В этот час она была пуста. Все мужчины еще в поле, а женщины заняты стиркой или любовью в постели с кюре, с кем-нибудь из жандармов или с удалившимся на покой старикашкой. Гостиница «Модерн» по-прежнему стояла здесь, напротив церкви. Единственный кабачок в деревне, где по воскресеньям после мессы неизменно собирались страждущие. Эту гостиницу, хлипкое строение, на крышу которого не рискнула бы сесть даже ворона из боязни сломать себе лапу – по-прежнему держит семья Мюшатр, Недоверчивые и недоброжелательные, эти люди переселились сюда из Бресса в конце прошлого века. Ромуальд все еще ощущал на правой лодыжке прикосновение раскаленного железа, которым братья Мюшатр прижгли ему ногу в тридцать пятом году. Подлые твари, без Бога, без родины. Подумать только, ему придется провести ночь в этой ужасной гостинице.

И все же он объехал всю деревню, высматривая, не открыл ли кто случаем – бывают же смельчаки! – другую гостиницу в этом треклятом уголке. Другой не оказалось. «Что же, поехали в отель «Модерн»!»

Ромуальд поставил машину на стоянку между каким-то драндулетом и старинным Розенгартом, в котором вместо заднего сиденья лежали перевязанные проволокой охапки соломы, а из-под капота торчала ржавая рукоятка. Со всей возможной осторожностью он вошел в сумрачный зал кафе-гостиницы, царство мух, как живых и жужжащих над стойкой и столиками, так и мертвых, прилипших к зеркалам и стеклам. Маленький человечек с хитрой мордой и всклокоченной рыжей шевелюрой, в коричневых брюках и толстой желтой вязаной фуфайке появился из задней комнаты, на губах его играла неприятная улыбка. Ромуальд сразу же признал Адриена Мюшатра, одного из своиз мучителей. Но Адриен его, похоже, не узнал. Ромуальд заказал себе вина и устроился за столиком в углу.