История Трейси Бикер - Уилсон Жаклин - Страница 6

Мне казалось, мы отлично уживаемся, хотя они иногда бывали очень строгими насчет сладкого и ужастиков и не разрешали поздно ложиться спать. А потом Жюли стала носить платья еще просторнее и все время валялась на диване, а у Теда глаза за очками стали какие-то мечтательные. Я чувствовала: что-то за этим кроется. Спросила их прямо, а они переглянулись и говорят, мол, все как всегда и все хорошо, и я поняла, что они врут. Что-то было совсем не хорошо.

Они даже не решились мне сами сказать. Струсили. Попросили Илень все объяснить. Меня тогда недавно передали в ее ведение. Эти социальные работники все время переходили на новую службу, а меня передавали от одного к другому, как бандероль. Илень мне сначала не очень понравилась. Даже очень не понравилась, потому что до этого у меня был социальный работник Терри, он меня звал Умницей и Конфеткой и часто угощал конфетами «Смартис» в разноцветной глазури. Илень по сравнению с ним меня страшно разочаровала.

Ой, зачем я вспомнила про конфеты! Сразу так захотелось… Я просто умираю с голоду.

Наверняка Илень записала у себя в книжечке, что я угрюмый и необщительный ребенок. А в тот день, когда она мне рассказала порази-тельную новость про Теда и Жюли, она наверняка записала: «Трейси совершенно ошарашена». Оказалось, что у Жюли будет собственный ребенок, а они уже много лет думали, что у нее своих детей быть не может.

Я сначала ничего не поняла и даже обрадовалась:

– Это же замечательно, Илень! У нас будет настоящая семья, двое детей.

Илень никак не могла подобрать слова, только открывала и закрывала рот.

– Знаешь, когда ты так делаешь, ты похожа на рыбу.

Я нарочно старалась грубить, потому что сердце ужасно сильно застучало. Я была уверена, что когда Илень наконец выговорит свои слова, мне они не понравятся.

– Дело в том… Понимаешь, Трейси… Жюли с Тедом к тебе привязались, ты им очень дорога, но… Они опасаются, что с двумя детьми им не справиться.

– А, понятно, – сказала я дурацким веселеньким голосом. – Значит, они кому-нибудь отдадут противного младенца, а меня себе оставят. Я же у них раньше появилась, правда?

– Трейси…

– Они же меня не выгонят, правда?

– Они очень хотят с тобой общаться, переписываться…

– А почему тогда мне нельзя и дальше с ними жить? Я помогать буду. Пусть Жюли не беспокоится, я этому ребеночку буду как вторая мама! Я с грудничками обращаться умею. Могу и бутылочку ему дать, и пеленки мокрые поменять, и похлопать по спинке, чтобы срыгнул. У меня большой опыт!

– Я знаю, Трейси. В том-то и беда. Видишь ли, когда Жюли и Тед взяли тебя к себе, мы им немножко о тебе рассказали. И о том, какие у тебя были сложности в прежнем детском доме. Помнишь, когда ты заперла младенца в шкафу…

– Его Стив звали. И никакой он был не младенец, уже ходить умел и все время страшно мусорил. Вот я его и засунула в шкаф ненадолго, чтобы спокойно сделать уборку.

– И еще ты затеяла игру в призраков…

– А, это! Малышам ужасно понравилось. Я здорово умела прятаться и протяжно завывать, а потом выскакивать на них в белой простыне.

– Дети напугались до смерти.

– Совсем они не испугались! Просто пищали, потому что им было весело. Это мне надо было пугаться, потому что они все были охотники за привидениями, а я была бедненький одинокий призрак и…

– Хорошо-хорошо, не в этом дело. Главное, в твоей папке записано, что у тебя не всегда получается ладить с маленькими детьми.

– Вранье! А как же Камилла? Я о ней заботилась, и она меня ужасно любила, правда-правда!

– Трейси, я тебе верю, но… Словом, Тед и Жюли не хотят рисковать. Они боятся, что, когда в доме появится младенец, тебе будет неуютно…

– И поэтому меня выкидывают?

– Я же сказала – они хотят с тобой переписываться и, может быть, иногда навещать…

– Не надо! Видеть их не хочу, никогда в-жизни!

– Ах, Трейси, это глупо. Все равно что отрезать себе нос назло собственному лицу, – сказала Илень.

Дурацкая поговорка. Как это, интересно, самой себе нос отрезать?

Больно же.

С Тедом и Жюли расставаться тоже было больно.

Они хотели, чтобы я еще пару месяцев у них пожила, но я рвалась поскорее оттуда уехать. И вот теперь сижу в этом тухлом детском доме. Тед и Жюли два раза приезжали, но я к ним не вышла. Нет уж, спасибо, не надо мне никаких посетителей. Кроме мамы. Где она сейчас? Почему не оставила нового адреса? Как она меня здесь найдет, в новом детдоме? Наверняка она хочет ко мне приехать, только не знает, где искать. Когда мы в прошлый раз виделись, я жила у тети Пегги. Я думаю, мама к ней потом приезжала, а эта противная машина для битья не сказала, куда меня отправили. А если бы мама знала, сколько раз тетя Пегги меня шлепала… У-у, она бы ей так задала! Бац, шмяк, хряп!

Ужасно хочется к маме.

Знаю, почему мне не спится. Потому что я голодная. Когда поплачешь, потом всегда жутко есть охота. То есть сейчас-то я не плакала. Я вообще никогда не плачу.

Наверное, схожу на кухню. Дженни уже спит давно. Точно, пойду.

Я вернулась. Устроила себе полуночный пир, как в книжках Энид Блайтон. Получилась такая вкуснотища! Ну, в общем, неплохо. Шоколада я, конечно, не нашла, а так хотелось… Зато нашла открытый пакет с кукурузными хлопьями и прямо закопалась в них. Потом пошарила в холодильнике. Там, правда, особо не разбежишься. Сырой фарш для завтрашних котлет меня не привлекал, и вчерашний остывший заварной крем тоже. Я ковырнула пальцем сливочное масло, а потом обмакнула палец в сахарницу. Вышло вкусно. Я еще несколько раз так сделала. А на случай, если Дженни заметит, нацарапала ногтем отметины, как будто от крошечных зубок, и нарисовала на масле отпечатки лапок. Пусть Дженни думает, что мыши масло погрызли. Мыши ведь едят масло? Сыр они любят, а это почти одно и то же. Правда, тут должна была прийти мышка-альпинист, с ледорубом и в специальных шипованных ботинках, чтобы одолеть отвесный северный склон Холодильного хребта. И еще у нее должны быть могучие мышцы, чтобы открыть дверцу и наесться от души.

Наверное, Дженни все-таки может что-то заподозрить, но тут уж ничего не поделаешь. Хорошо, хоть она меня не застигла, когда я тут пировала среди ночи.

Зато кое-кто другой меня застиг. Правда, не в кухне, а потом, когда я пробиралась по лестнице. Там очень темно и ходить надо осторожно. Мало ли, вдруг кто из малышей бросил на ступеньках кубик или погремушку, а ты наступишь, грохнешься и весь дом перебудишь. Поэтому я шла очень осторожно, пробовала ногой каждую ступеньку, и вдруг слышу – наверху, на площадке, кто-то тихонько хнычет. Я посмотрела вверх, а там виднеется что-то белое, развевающееся, я чуть не заорала – думала, это привидение.

Но Трейси Бикер не какая-нибудь трусиха. Я никого не боюсь, даже призраков! Так что я рот рукой зажала, чтобы вопль обратно загнать, и пошла прямо на этот несчастный клок эктоплазмы. Только это оказалось никакое не привидение, а Хлюпик Питер с охапкой простыней.

– Ты куда это собрался, урод? – спрашиваю я шепотом.

А Питер шепчет:

– Никуда.

– Ага, конечно. Просто решил прогуляться с простынкой среди ночи.