История Трейси Бикер - Уилсон Жаклин - Страница 18

Я живу на Свалке. То есть на самом деле это дом для детей, находящихся под опекой. Ха! Сюда как раз и попадают те, кого некому опекать. И никакой это не дом. Самая настоящая свалка.

Я, конечно, здесь только на время. Вот увидите, скоро мама за мной приедет. Я знаю, она по мне скучает, так же как я по ней. Просто она очень занята, снимается в Голливуде. Правда! Жюстина Бестолковина-Литтлвуд говорит, я все выдумываю, но вы не слушайте. Она ничего не знает. Вот я вам покажу нашу с мамой фотографию, и вы сразу поймете, что мама – кинозвезда. У нее чудесные белокурые кудри, большие голубые глаза и блестящие розовые губы. Моя мама самая красивая, с ней никто не сравнится. С этим даже наша главная спорщица Жюстина поспорить не может.

– А почему тогда у нее дочка такая уродина? – спросила Жюстина и ткнула малышку Трейси на снимке прямо в животик.

На фотографии я сижу у мамы на руках, прижалась к ней крепко-крепко. Улыбаюсь, хорошенькая такая, и волосики на голове легкие, как пух. Сейчас я совсем не такая милашка. Чаще насупленная, а не улыбчивая, а кудряшки торчат во все стороны, как у швабры. И все равно я симпатичнее, чем Жюстина Пучеглазая-Лягушка-Литтлвуд. Может, я и не красотка, зато у меня есть характер. Обо мне постоянно так говорят. Одна тетенька-соцработник вечно меня называла «ну и характерец».

Не знаю даже, как бы меня назвала моя теперешняя соцработник Илень-Мигрень. Наверное, мне пришлось бы вычеркнуть кучу ненормативной лексики. У меня, между прочим, поразительный словарный запас, и я знаю много длинных трудных слов. Ненормативная лексика – это значит «ругательные слова». (Я сама их тоже часто употребляю.)

Конечно, когда мама за мной приедет, соцработники мне больше не будут нужны. Я думаю, она ОЧЕНЬ СКОРО приедет, вот только закончит свой мегакинопроект. Воротилы Голливуда, видно, совсем загрузили ее работой, поэтому она мне уже давно не пишет.

Я попросила Майка и Дженни, сотрудников нашей Свалки, караулить, не позвонит ли вдруг мама. Часто их спрашиваю, не звонила ли она. Каждый день. Иногда по два и по три раза. Они всегда вздыхают и раздосадованно отвечают: «К сожалению, нет». «Раздосадованно» – шикарное слово. Означает, что я человека довела. Люди, когда со мной разговаривают, часто досадуют. А я не виновата! Если бы они не вредничали и подарили мне собственный мобильник, я могла бы сама звонить кому хочу. Ну правда, в наше время мобильный телефон – одна из базовых потребностей. Просто возмутительно, что детям на Свалке мобильники выдают только в подростковом возрасте, да и то дешевую стандартную модель с повременной оплатой разговоров – позорище сплошное. Даже Адель таким обходится, а она у нас самая старшая и вообще крутая. Скоро переедет в отдельную квартиру. Она целыми днями строит планы, как свою квартиру обставит и как там будет жить.

– Каждый день буду устраивать вечеринки! – говорит Адель.

Надеюсь, она и меня пригласит. Мы с ней дружим и часто болтаем. Правда, случается, что она на меня Досадует – с заглавной буквы «Д», – когда я беру ее косметику или пробую пройтись в ее потрясающих туфлях на высоком каблуке. Иногда даже говорит:

– Трейси Бикер, выметайся из моей комнаты, поганка такая!

И другие слова из ненормативной лексики.

Это она просто шутит. На самом деле она меня любит и ценит. Все время умоляет стать ее лучшей подругой. Может, когда-нибудь я и капитулирую (еще одно шикарное слово, означает «сдаться»). Вообще я очень редко капитулирую. Я крепкий орешек и себе на уме.

Раньше мы дружили с Луиз. Она у нас самая хорошенькая. У нее голубые глаза и длинные светлые вьющиеся волосы. Почти такая же красивая, как моя мама. С виду она лапочка, а на самом деле та еще хитрюга. Нам с ней так весело было, а потом появилась Жюстина и переманила мою подружку к себе.

Я, конечно, могла бы и опять с ней подружиться, запросто. Просто не хочу. Пусть не надеется.

И вообще Адель лучше. Очень многие так считают, и это стало чрезвычайно заметно в субботу, в День святого Валентина.

Мы все завтракали за длинным столом в кухне. Малыши в высоких стульчиках махали размокшими сухариками и возили ложками в банановом пюре.

Макси тоже с ними сажают. Вообще-то он уже большой, мог бы с нами сидеть на лавке, но когда он ест кукурузные хлопья и хлебает апельсиновый сок, лучше быть от него подальше. Он не просто мусорит. Он от жадности заглатывает слишком много, потом давится, и все вылетает обратно фонтаном – фу, гадость.

А те, кто умеет себя прилично вести за столом, стараются держаться поближе друг к дружке. Я раньше всегда сидела с Луиз, но теперь Жюстина Всех-Локтями-Растолкать-Литтлвуд меня отгоняет. Я сажусь обычно рядом с Аделью, а Хлюпик Питер пристраивается ко мне с другого бока.

Я до сих пор еще не упоминала Питера, хотя он играет довольно важную роль в этой истории. И это удивительно. Если вы посмотрите наше общее фото, Питер у нас в детдоме самый незаметный. Это вон тот мелкий мальчишка с громадными, как у Бэмби, глазами и тощими, как макаронины, руками-ногами.

В правой лапке он постоянно сжимает промокший насквозь кружевной платочек. Это платочек его бабушки – раньше Питер у нее жил, она о нем заботилась, а потом умерла, и тогда Пита сгрузили к нам на Свалку. Он за этот платочек держится, как за спасательный круг. Платок мокрый, потому что Питер вечно хнычет. Большой уже сопли распускать. С виду лет шесть, а на самом деле ему ровно столько же, сколько мне. У него день рождения в один день с моим, вот нахальство! Из-за этого приходится торт на двоих делить. У нас один и тот же знак Зодиака, но больше ничего общего между нами нет!

Питер плакса, а я никогда не плачу. Когда Луиз задружилась с Жюстиной и они вместе украли мой самый-пресамый личный дневник и написали в нем всякое дурацкое вранье, я и то не плакала. И в прошлом году, когда мама забыла прислать мне подарок на день рождения, я даже не захныкала. То есть, конечно, она мне прислала подарок! Целую кучу подарков. Караоке – точно. И, может быть, еще мобильник, и хорошенький лэптоп, и айпад, и настоящую ковбойскую шляпу, и новые футбольные бутсы, и еще всякого разного – просто все это потеряли на почте. Украли, и я свою посылку так и не получила. И то я не плакала! Иногда со мной случаются приступы аллергии – знаете, от этого глаза слезятся. Но я никогда не плачу.

– Я знаю, Трейси, ты никогда не плачешь, – говорит Питер. – Ты такая храбрая!

И ведь это не в насмешку. Он мной восхищается. Иногда это немножко бесит. Он семенит за мной и ловит каждое слово. Я не хочу, чтобы он за мной бегал хвостиком! И прямо ему говорю: отвали. Тогда он морщит свое бледненькое личико и вытирает глаза бабушкиной тряпочкой. Жуткое коварство! От этого сразу чувствуешь себя какой-то подлюкой, и приходится его утешать, чтобы не ныл. Я ему позволяю откусить от моего батончика «Марс» или учу новому нехорошему слову, а если совсем раздобрюсь, щекочу ему подмышки. Он откусывает чуть-чуть «Марса», ахает от неприличного слова и пищит, когда его щекочешь, и говорит, что я самая лучшая на нашей Свалке. И вообще во всем городе, во всей стране, во всей нашей супергромадной Вселенной.