Футбол – только ли игра? - Симонян Никита Павлович - Страница 49

Дифирамбов в ту пору мне никто не пел, да и не за что было. А когда попал в московский «Спартак», в великолепную пятерку нападающих (моими партнерами стали Парамонов, Дементьев, Терентьев, Сальников, которого потом, после перехода в «Динамо», заменил Александр Рысцов), то, как говорят в футболе, заиграл. Стал забивать мячи. Это лучший подарок болельщикам. Есть победы, есть голы – слышишь свое имя с трибун: «Давай, Никита!» Сладостная поддержка. Но тут же можешь получить и оплеуху – довесок к славе: «Бегать надо, Симонян!» Трибуны ничего не прощают. Не кинешься наверх объяснять, отчего ты не в форме. Вышел на поле – играй!

Если говорить о спартаковском духе как воле к победе, то дух этот воспитывался, закалялся и благодаря болельщикам. Трибуны с первого удара до финального свистка так поддерживали команду, что нельзя было подвести нашего союзника, нашего двенадцатого игрока.

– Если должен играть «Спартак», я уже утром просыпаюсь с сознанием, что сегодня произойдет значительное событие. И весь день проходит под эгидой этой мысли. И она всегда для меня торжественна. Время меня не изменило. Играет «Спартак», и наступает состояние особой праздничности, как полвека назад, – говорит мне мой друг Алексей Михайлович Холчев (я уже знакомил с ним читателя) в свойственном ему романтическом настрое.

Он с десяти лет болеет за «Спартак» и до седин остался верен любимой команде.

О спартаковских болельщиках можно написать отдельную интересную книгу.

Верным поклонником «Спартака», к примеру, был Константин Сергеевич Есенин. И нам льстило, что такой знаток футбола, его истории болеет за нас. Некоторых почему-то удивляло, что сын великого поэта – инженер, да еще занимается какой-то футбольной статистикой. А занимался он ей очень скрупулезно и с невероятным увлечением. При встрече мог радостно сообщить: «А знаете, я нашел еще один ваш гол! Уже зачислил его в ваш актив». И начинал рассказывать, в каком году, в каком матче и как, при каких обстоятельствах, этот гол был забит.

Константин Сергеевич интересно рассказывал, писал о своих находках. В нем было редкое сочетание несовместимых, казалось бы, свойств – педантизма с горячностью, бурным темпераментом…

В годы острого соперничества «Спартака» с ЦДКА и «Динамо» соперничали между собой и болельщики этих команд. Пикировались, старались уколоть друг друга. Известно, что «Спартак» вырос из команды «Промкооперация», и динамовские поклонники не упускали случая уязвить спартаковских: «Динамо» – не какая-нибудь артель».

Зато мы любили говорить, что за другие команды болеют по принадлежности к ведомствам (милиция – за «Динамо», военнослужащий – за ЦДКА), а за «Спартак» – по зову сердца. Среди наших болельщиков и рабочие, и интеллигенция, причем самый цвет – известные актеры, врачи, писатели. Лев Абрамович Кассиль сказал однажды: «Все хорошие люди болеют за „Спартак“. Правда, среди „хороших“ хватало и отъявленного московского послевоенного хулиганья. Как про команду говорили „сплав опыта с молодостью“, так и болельщик наш был весьма причудливым сплавом.

…Едем после окончания сезона из Тбилиси в Москву. (В середине пятидесятых годов скоростных лайнеров не было, передвигались все больше на поездах). Дорога долгая. Мы набивались обычно в купе к Николаю Петровичу Старостину. Он не уставал что-нибудь рассказывать, а мы с упоением слушали.

Вспомнил он драматически сложившийся для «Спартака» матч с московским «Торпедо» в 1955 году (наша команда тогда проиграла со счетом 3:4).

– Вам ведь незнакомы чувства болельщика, – сказал Старостин. – Вы сыграли, приняли душ, сели в автобус, разъехались по домам, а нам приходится все выслушивать. Зритель бывает огорчен настолько, что чувств своих сдержать не может. И говорит – как режет. Вот выхожу я после того матча со стадиона со своей супругой Антониной Андреевной. Подходит ко мне пожилой работяга с бутылкой: «Ну, что, Николай Петров?! Разбить о твою голову бутылку за проигрыш? Разбил бы, да жаль седин твоих. Бог с тобой!»

Тут уже в рассказ Старостина вклинивается скрипучий голос Николая Алексеевича Гуляева:

– Это что! На мою жену Машу после этого же матча один ханыга так налетел, что пришлось ей сумкой обороняться. Я вскипел от ярости, думал, прибью его, но потом остыл: сумка у Маши тяжелая была, так что он сполна получил.

Но был и другой уровень общения с болельщиками. Актеры Малого театра, Художественного, вахтанговцы… Виктор Яковлевич Станицын, Анатолий Петрович Кторов, Рубен Николаевич Симонов не упускали случая, чтобы прийти к нам в раздевалку, побыть с нами, поговорить.

Заранее знали: будет матч, и мы непременно увидим Михаила Михайловича Яншина. Нередко его можно было встретить в тоннеле, который ведет на поле – здоровается со всеми, доброжелательно улыбается. После игры ждали – сейчас он появится в раздевалке в сопровождении Андрея Петровича Старостина, с которым дружил с юности.

Если мы выиграли, Михаил Михайлович поздравлял нас с победой, проиграли – вставал в сторонке и молча, внимательно за всеми наблюдал. Не исключаю, что ему как актеру было небезынтересно состояние людей, победивших или потерпевших поражение.

Актеры также всегда интересовались, как спортсмены готовятся к выходу на игру. Почему один шутит, а другой не вымолвит ни слова? Если я, например, начинал зашнуровывать бутсы, меня уже нельзя было трогать. Не терпел, чтобы кто-то из посторонних обращался ко мне с вопросами в этот момент или отпускал шутки в мой адрес. Взрывался и просил отойти. Мне нужно было сосредоточиться.

И Михаил Михайлович, будучи образцом интеллигентности, понимал наше состояние, с уважением к нему относился. Только после матча иногда обсуждал с нами те или иные моменты встречи и никогда не высказывал кому-то: «Что-то ты сегодня плохо играл». Он лучше нас, видимо, знал, что могут быть дни хорошие и плохие, подъемы и спады, в которых сразу не разобраться. Ему лучше, чем нам, было знакомо недовольство собой, самоедство.

Он не любил слова «болельщик», считал себя поклонником, другом команды.

Однажды журналисты устроили в кафе «Аэлита» встречу с футболистами и хоккеистами – это был как раз удачный для нашего футбола и хоккея год. Пришел на эту встречу и Яншин. И когда ведущий спросил: «Может быть, кто-то из присутствующих актеров хочет выступить?» – давая понять, что вечер украсили бы концертные номера, Михаил Михайлович, уловив в этом бестактность, возмутился. Сказал, что мы можем и покувыркаться, и спеть, и подекламировать, но в другой раз, а сегодня мы пришли посмотреть на своих любимцев, которые очень много сделали для нас, послушать их.

Незадолго до смерти Яншина мы случайно встретились с ним в овощном магазине. Он плохо себя чувствовал, но, увидя меня, оживился, начал вспоминать давние матчи, разные курьезные футбольные эпизоды. Мы смеялись вместе, и он все повторял: «Нет, а вот это ты помнишь?..» Прощаясь, сказал: «Спасибо тебе, что ты сегодня повстречался на моем пути, мне теперь на неделю хватит бодрости и здоровья».

Иной раз неловко себя чувствуешь: такие выдающиеся деятели искусства относятся к тебе с большим почтением. Не к тебе лично, разумеется, а к футболистам вообще, к футболу.

В 1950 году мы выиграли Кубок и нас чествовали в Центральном Доме работников искусств. Надо сказать, шли мы к Кубку триумфально. Обыграли «Зенит», сильную в то время команду – 3:1, ЦДКА, легендарных лейтенантов – 4:0, московское «Динамо» – 3:0. Поэтому услышали в тот вечер немало теплых слов. И вдруг ведущий зачитал телеграмму: «Коль в команде есть Никита, то она не будет бита. Ты силен и знаменит, шлю привет от всех Никит». Автором телеграммы был композитор Никита Богословский, человек с неиссякаемым чувством юмора, мастер остроумнейших розыгрышей.

А когда я тренировал «Черноморец» и мы в Москве обыграли ЦСКА 2:1, получили такую телеграмму: «Был болен, выздоровел! Ребята, поздравляю вас с победой! Так держать! Старый одесский футболист Леонид Утесов».

Наверное, все болельщики из старых футболистов. Не могу себе представить, чтобы кто-то в детстве или юности не гонял футбольный мяч, не забивал голов, не рос при этом в собственных глазах, не ликовал. Не все становятся футболистами, находят призвание в другом, но азарт не иссякает, недоигранное в детстве «доигрывается» на трибунах с той же страстью – бурной радостью, жгучей досадой: «Ну как же так?.. Мы же почти выиграли!..»