Футбол – только ли игра? - Симонян Никита Павлович - Страница 39

За два дня до этого последнего в сезоне матча умерла жена Николая Петровича, его верный друг. Похороны пришлись как раз на день игры. И вдруг утром вижу его в Тарасовке.

– Николай Петрович, почему вы здесь?!

– Ничего, ничего, Никита. Мне дома очень плохо… Вот сейчас посмотрю, как вы тут, и поеду.

Я понял, что даже в горе не оставило его волнение: как выдержит команда экзамен на честь, не заколеблется ли кто-то?

Приехал к нему уже вечером. За столом по русскому обычаю сидели близкие ему люди. Он, увидя меня, сразу же спросил глазами: «Что?» Я кивнул – выиграли, и показал два пальца – 2:0. И он ответил взглядом: «Спасибо».

Казалось бы, человека, прожившего такую жизнь в футболе, ничем не удивишь, а Николай Петрович с интересом следит за всем новым, продолжает учиться. Идет семинар тренеров и начальников команд высшей, первой и второй лиги. Народу собралось немало. Выступают специалисты, обмениваются опытом. Кто-то внимательно слушает, кто-то – вполуха. Николай Петрович все тщательно записывает, тогда как люди, багаж которых полупуст, позевывают, подремывают.

Выйдя на трибуну, поднимает вопрос о договорных играх. О тайнах, которые стали настолько явными, что и болельщик о них без труда догадывается. Договорятся соперники сыграть вничью, и никакой борьбы на поле нет.

– Если команда будет играть изо всех сил и проиграет, болельщик это поймет, простит. А если вы угостите его договорной игрой, то на следующий матч с вашим участием он просто не придет, – говорил Старостин.

Я согласен с ним: ведь тут кончается не только драматический футбольный спектакль, импровизация, творчество, кончается сам футбол. Сам спорт кончается на бесчестье.

Всю жизнь он влюблен в футбол, и острота этой любви почти юношеская. Высоко ценит эстетическую сторону игры. Однажды мы играли в Тбилиси. Николай Старостин вместе с младшим братом Андреем сидел на трибуне. Естественно, все окружающие не только игру, но и братьев не выпускали из поля зрения. Мне потом рассказывали, как они смотрели, что говорили. «Спартак» вел матч как по нотам. Разыгрывались сложные и красивые комбинации, в момент одной из них старший повернулся к младшему и, восхищенный, спросил: «Как шьют?»

У него всегда бывали любимцы в команде. Я относился ко всем равно, если и питал что-то в душе и восхищался кем-то, то про себя, старался никому этого не показывать и, думаю, мне это удавалось. А у Николая Петровича восторг выплескивался. И восторг, случалось, преувеличенный. Это, видно, свойство всех талантливых людей: заметив в другом искру божью, пусть самую маленькую, они ею искренне восхищаются и готовы всех уверить, что появился гений, и готовы его поддержать, помогать ему расти. Талантливые люди всегда щедры на похвалы, серость куда скупее.

Одно время Николай Петрович и Андрей Петрович питали большую слабость к Виктору Папаеву, которого мы пригласили в команду из Саратова. Очень техничный игрок, с незаурядными данными. Играл в полузащите. Но, как говорится, одно дано, другого нет. При такой высокой технике, хорошем, тонком понимании игры у него, к сожалению, отсутствовала необходимая скорость. Не всегда поэтому успевал вернуться в оборону, не всегда, кстати, и с охотой выполнял эту необходимую работу.

Старостины души в нем не чаяли и тут уж были в полном согласии, не спорили. Однажды перед матчем, когда Папаев был не в лучшей форме, мы с Анатолием Исаевым, работавшим у меня помощником, подумали и решили: наверное, не стоит Виктора ставить на предстоящую игру. Но Николай Петрович воспротивился: «Как же без Папаева? Это же Папаев!» – даже покраснел, стараясь переубедить нас.

Долго мы с ним спорили. В конце концов я ему сказал: «Уверен, что и ребята будут против того, чтоб Папаев играл в сегодняшнем составе. Поговорите с ребятами», – «Хорошо, – сказал он, краснея еще больше, – я пойду». Силой убеждения Николай Петрович обладал великой и смог внушить игрокам, что нельзя им сегодня на поле без Папаева.

– Ты знаешь, Андрей, – говорил потом брату, – еле убедил тренеров поставить Папаева. Не хотели!..

– Ха, не хотели! Я бы на игру не пошел. Мне бы там делать было нечего. Ха, они не хотели ставить Папаева! Николай, да неужели ты не можешь объяснить этим тренерам, что Папаев – Рихтер! Рих-тер!

Я уже работал в Армении. Тренером сборной в это время стал Валентин Николаев. Он включил в команду Папаева, а через некоторое время вывел его из основного состава. И вот в Ереване, куда приехал «Спартак», произошел у меня такой разговор с Андреем Петровичем Старостиным.

– Вы меня укоряли, что я недооцениваю Папаева. Напротив, отлично понимаю, он очень техничный игрок, этого не отнимешь. Если бы природа наделила его еще и скоростью, то футболистом он стал бы, безусловно, выдающимся. Но… Недостаток скорости не один я ощущаю. Видите, Николаев хотел было использовать его в сборной, но понял – не потянет.

– М-м, Никит, да я тебе просто удивляюсь! М-м, Николаев не признает Папаева. Здесь важно другое: признает ли Папаев Николаева!

Ценя проявление таланта, не желали видеть в нем несовершенств.

Николаю Петровичу еще очень нравился Вася Калинов. Появился он у нас в дубле. И вот, помню, во время игры в Ташкенте с командой «Пахтакор» Старостин говорит журналисту Валерию Винокурову:

– Валера, обратите внимание на восьмой номер. Через неделю он будет играть в основном составе «Спартака».

– Да? А мне говорили, у него скорость невысокая.

– Скорость невысокая? Ветер! Ве-тер!

Калинова мы поставили в основной состав, и он действительно блеснул в том сезоне.

Считая, что всегда надо хорошо изучить соперников, наш начальник старался разглядеть их в буквально смысле. Приедет какая-нибудь зарубежная команда – Николай Петрович непременно встанет в тоннеле и ощупает цепким глазом каждого возвращающегося с разминки футболиста. С ног до головы. Потом делится впечатлениями: «Слушай, есть такие свирепые!..»

На Сардинии мы встречались с командой «Кальяри», довольно знаменитой в то время. В ее составе был купленный английский футболист Лофтхауз. Здоровенный детина под метр девяносто, с широченными плечами и бычьей головой. Играл центральным нападающим. А у нас из-за травмы выбыл как раз центральный защитник. Мы обсуждали, кого поставить. Я сказал, что лучше Коли Киселева на этом месте никто не сыграет.

– Да что ты, Никита, – возражал Николай Петрович, – он же тщедушный!

Я настоял на Киселеве – добросовестный, работоспособный, упорный.

Приехали на стадион. Раздевалки обеих команд находились рядом, нас разделял только коридор. Коля, помню, переодевался у самой двери, а Лофтхауз в это время появился в коридоре и стал разминать вратаря. Николай Петрович вышел, надел очки и начал есть взглядом нашего грозного соперника. Пригнувшись, разглядывал ноги, поднимал глаза на шею. Вернулся в раздевалку и так же изучающе уставился на Колю, который, съежившись, сжав свои худенькие плечи, зашнуровывал бутсы. Николай Петрович прыснул и снова в коридор, я за ним. Старостинские очки опять нацелены на Лофтхауза. Не сводя с него взгляда, говорит мне, потрясенно:

– Никита, это же верзила! Сомнет он нашего Киселя, сомнет! Затопчет! Думаю, мы с тобой допускаем ошибку.

Я опять возразил, ничего, мол, сыграет, но он махнул рукой: «Ошибка!»

Началась игра, наш Коля как пиявка прицепился к Лофтхаузу, и того во втором тайме заменили.

– Ну что, Николай Петрович?

– Да, с Киселем мы угадали! Смотри, какой он въедливый!

Если мы проигрывали игру, Старостин почти всегда считал, что не угадали с составом. Или не угадали с заменой. Константин Иванович Бесков по этому поводу обычно говорит ему: «Бросьте заниматься самобичеванием! И с составом мы угадали, и установку я сделал правильную, просто футболисты не выполнили того, что им надлежало выполнить». Так оно скорее всего и есть, а он все равно терзается: «Не угадали…» Не умеет сбрасывать с себя груза ответственности.

При всей своей мудрости и сдержанности Николай Петрович ухитрился сохранить детскую непосредственность.