Камасутра от Шивы - Солнцева Наталья - Страница 19

Мысли Глории крутились около Шестакова, гомеопатии, гашиша, Шивы, любовных страстей и странных опытов, производимых доктором в деревенском доме. Парацельс тоже посетил Индию, что в шестнадцатом веке было едва ли не подвигом.

Внезапно перед ее взором возникла мертвая женщина – она лежала на газоне лицом вниз, с разбитой головой, в окружении зевак.

– Все-таки это случилось…

Глория понимала, что не имеет права вмешиваться в ход событий, который предопределен. Но собственное бессилие причиняло ей боль.

Итак, Тамара Шестакова убита, как и следовало ожидать. Будут еще жертвы.

– Что я могу? – прошептала она в сумраке мастерской. – Лишь предостерегать и сожалеть.

Свет лампы падал на желтые страницы трактата, где Парацельс называл человека «вытяжкой» из целого мира, несущим в себе образ Творца. Не существует никакого запретного для человека знания ни в природе, ни за ее пределами.

– А толку-то? Как и когда это знание применить, чтобы вышло во благо, а не во вред?

Агафон, ее советчик и друг, куда-то пропал. Напрасно она звала его, напрасно просила о помощи. Бывший хозяин дома как сквозь землю провалился. Оставил ее наедине с опасностью.

Нефедовскую дачу в Прокудинке, куда она ездила с Лавровым, купил Шестаков. В этом нет сомнений.

– Навозная куча… – пробормотала Глория, вспомнив двор и сложенный у сарая лошадиный помет. – Так-с… интересно…

Она подошла к шкафу с книгами и взяла с полки «Повествование о нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и прочих духах» того же Парацельса. Перелистывая страницы, она наткнулась на написанное от руки руководство по созданию гомункулуса. Это был почерк Агафона, который она отлично знала по множеству его записок.

– Искусственное существо! Модель человека… Ух, ты! На что замахнулся!

Глория быстро пробежалась глазами по строчкам. Гомункулус… Рецепт Парацельса, переработанный и дополненный. Неужели Агафон хотел воспользоваться им?

– Воспользовался или только хотел?

От волнения Глория не могла устоять на месте и прохаживалась по мастерской, огибая медные кувшины на постаментах, диван, стол.

– Кувшины!

Она вернулась к сосудам, запечатанным «сулеймановой печатью», и замерла напротив них. Там заключены джинны, а не гомункулусы. Могучие духи, которые являются по первому зову. Эмалевые вставки на кувшинах изображали птицу, волка, рыжий огонь, голову египтянина, черта с выступающими из густой шевелюры рожками, Горгону и балаганного шута в двурогом колпаке.

– Сначала я боялась вас, – призналась Глория, глядя на медные сосуды с невидимым содержимым. – Потом прибегала к вашей поддержке. Теперь же я научилась обходиться собственными силами. Я приближаюсь к завершению сложного этапа своей жизни…

Картина, которая в момент смерти бывшего хозяина дома свалилась на пол, так и стояла прислоненная к стене, с расколотой рамой. На полотне женщина в средневековой одежде склонилась перед бородатым мужчиной в короне: царь Соломон и царица Савская.

Глория вспомнила, как в преддверии того рокового часа спросила у карлика:

«Чем ты занимаешься здесь?»

«Ищу утерянную формулу каббалы! – ответил он. – Формула позволила бы каббалисту создать живое существо… даже человека…»

– Библейские смыслы бесчисленны, – прошептала она. – Их не исчерпаешь.

Мраморные философы наблюдали за ней мертвыми глазницами, как и все три головы адского пса Цербера. Кувшины глухо позванивали.

– Парацельс изложил не весь рецепт. Он опустил самое главное… Действие нельзя повторить!

Она разговаривала то ли с давно почившим алхимиком, то ли сама с собой. Мысли приходили из пустоты, облекались в слова.

– Что наверху, то и внизу… Желая уподобиться Творцу всего сущего и слиться с ним, маг пытается создать своего Адама…

Если бы сейчас ее увидел Лавров, то принял бы за безумную.

– Желая уподобиться… – бормотала она, глядя на кувшины. – Уподобиться…

Глория не видела воочию доктора Шестакова, но его образ был четким и ясным, как если бы он отражался в зеркале. Доктор курил трубку с гашишем, уподобляясь Шиве и желая слиться с ним на пике наркотического экстаза. В сизоватом дыму мелькали лица мужчин и женщин… несчастный путешественник Карякин с перерезанным горлом… сгоревший заживо доктор Маух… утонувший Паша Нефедов… ее муж Толик, погибший в аварии…

– Новая смерть, – констатировала она. – Тамара Шестакова.

Когда Антон Рябов переступил порог ее дома, он принес эту смерть с собой. Та уже стояла в его зрачках.

А доктор Шестаков курил индийскую коноплю и купался в мистических фантазиях. Он готовил смесь золотого порошка, красного вина и уксуса… и намазывал тело прекрасной Маши Рамирес… Он копался в навозе и таскал большие стеклянные бутыли…

– У него нет серебряной коробочки с розовыми шариками! – воскликнула Глория. – И он не знает, как менять воду. Еще ему нужна кровь… Ему нужна кровь!.. Кровь…

Она села обратно в кресло и вернулась к записям Агафона. Здесь тоже чего-то недоставало.

– Я догадываюсь, чего…

Царь Соломон на картине смотрел на царицу Савскую, которая согнулась в придворном поклоне. В этом таился заветный смысл. Подсказка…

«Моя царица», – любил повторять Агафон.

– Где ты, тролль? Отзовись! Я почти у финиша.

Неспроста тогда упала эта картина. То был знак. Неспроста умер Агафон. Он перешел черту…

– А я осталась по эту сторону, – бормотала Глория. – Я осталась, чтобы… чтобы…

Все вокруг потемнело, и она «провалилась» в прошлое…

Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, известный как Парацельс, колдовал над стеклянными сосудами с водой. Они были закрыты бычьими пузырями, но этого оказалось недостаточно.

На дубовом, изъеденном химикатами столе горела свеча. Алхимик возился с какой-то вязкой субстанцией, что-то невнятно бормотал. Он изготавливал «сулеймановы печати», дабы прочно закупорить сосуды. Справившись со своей задачей, он трижды ударил по печати на горлышке бутыли и произнес какие-то слова на древнееврейском языке…

Жидкость в сосуде приобрела голубой цвет и как будто закипела. Парацельс проделал то же самое со второй бутылью, и жидкость в ней окрасилась кровью.

Глория внимательно прислушивалась, но не сумела разобрать слов. Внутри бутылей образовались пузырьки, которые превратились в… почти человеческие лица. Красное было отвратительным, а синее – ангельски прелестным.

Глория ахнула и отшатнулась. Алхимик повернулся в ее сторону, вглядываясь в густую темень в углу лаборатории. По ее позвоночнику пробежал холодок.

«Ты не можешь меня видеть, – мысленно твердила она. – Не можешь!»

– Как ты проникла сюда? – осведомился Парацельс.

– Не знаю…

– Чистосердечный ответ, – усмехнулся он.

Глория была разочарована его более чем обыкновенной внешностью. Упитанный, с круглым лицом, в красном колпаке и темной рабочей блузе. Так мог бы выглядеть лавочник, а не великий маг.

Парацельс отвернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил свои опыты. Среди разных веществ и снадобий на его столе Глория заметила склянку с бурой жидкостью. Кровь?

– Каждую неделю мне необходим глоток свежей крови, – сидя к ней спиной, заявил алхимик. – Не для себя, как ты понимаешь.

Он взял в руки серебряную коробочку и пинцетом достал оттуда розовый шарик, видом и цветом похожий на жемчужину.

– Это их еда…

Глория молча кивнула, хотя Парацельса, по-видимому, не интересовала ее реакция.

– Они растут медленнее, чем хотелось бы…

Он словно беседовал сам с собой, игнорируя ее присутствие и одновременно давая ей пищу для размышлений. Он, несомненно, чувствовал напряжение Глории, но не подавал виду, что встревожен.

– Не обольщайся, – бросил он, разглядывая «жемчужину» в колеблющемся свете свечи. – Моя тревога не связана с тобой. Я ощущаю приближение смерти…

Парацельс боялся не успеть окончить свой фундаментальный труд.

– Я много написал о духах… но не успел завершить точную процедуру сотворения живого существа… из неживой материи…