Третья стихия - Симонова Мария - Страница 60

Михаил сначала решил, что Петр замыслил какой-то хитрый план уничтожения Бола и пытается как раз сейчас его осуществить. Но тут он увидел Рейчел. Там, под сетью, что-то висело в красной массе, неестественно скрученное и какое-то не вполне целое, но все еще напоминающее Рейчел, и видно было, как от нее отделяются, расплываясь во все стороны, мелкие частицы. Процесс уже пошел — тварь расщепляла ее, приступив к перевариванию.

Михаил как врос с разбегу по эту сторону сети. Это была его сеть! Его! Отодвинув двумя руками в разные стороны Петра и Бола, он ударил кулаком в звено, и оно послушно разошлось. Схватив за волосы то, что раньше было Рейчел, он протащил ее наружу через звено — она прошла, как газовая шаль через игольное ушко: лишние деформации вряд ли могли повредить тому, что от нее осталось. Взяв это на руки, он приказал своей сети: «Сожмись насколько сможешь и затвердей!» Потом, прихватив последним усилием воли Петра и Бола, шагнул обратно в реальность.

Он стоял на верхних ступенях лестницы, залитой словно расплавленным варом. Черная масса доходила ему до щиколоток, шипела и пузырилась, однако не обжигала ног. «Что, хреново? То-то. Будешь в следующий раз выбирать, на кого кидаться. Впрочем, о следующих разах можешь забыть».

На руках у него лежала Рейчел — с виду целая и довольно-таки тяжелая. Но вряд ли живая.

Двери впереди оказались, распахнуты, за ними открывался тронный зал — в самом деле тронный, ведь в другом его конце стоял на постаменте золотой трон, обтянутый малиновым бархатом. Михаил собирался обернуться к Петру с Бродягой, но увиденное в зале мигом вышибло из него тревогу за попутчиков, заставив даже забыть об адском поединке, из которого он вышел только что победителем. Там перед троном седой мужчина в коричневом с золотом балахоне обнимал Илли и тянулся к ее губам, а она отклоняла голову все дальше назад, крепко обхватив его за шею. Наконец он влепился в ее губы.

Михаил с горловым рыком:

— Ах ты!.. (дальше он просто задохнулся), — сорвался с места. Но события в зале продолжали развиваться: позади старого охальника соткался призраком ревнивого мужа Владимир Карриган с кинжалом в руке. И ударил им сластолюбца между лопаток. Тот закричал, выпустил Илли и стал медленно оборачиваться назад, оседая уже на полобороте. И рухнул мешком к ногам Карригана и Илли. Она отступила на шаг, вытирая рот запястьем. И тоже упала.

Владимир Карриган, сделав свое черное дело, перешагнул через коричневое тело с торчащим в спине ножом и заботливо склонился к Илли.

Вся драма длилась секунды. В это время Михаил бежал к ним, уронив где-то по дороге Рейчел. Он опустился возле Илли вместе с Карриганом. Она пребывала в сознании: глаза хоть и были полузакрыты, но взгляд их оставался осмысленным, ресницы подрагивали. Она глядела на Карригана. Губы ее тоже вздрагивали, пытаясь что-то сказать ему.

— Не надо, — уронил он.

Но она все-таки сказала:

— Как ты… Мог?.. Зачем?.. — напряглась, пытаясь приподняться, но лишь чуть оторвала голову от пола и выговорила отрывисто: — Там… Не было… Иглы…

Михаил подложил руку под ее упавшую голову. В это время Карриган потянулся к ее кисти, повернул ее ладонью вверх и произнес удовлетворенно:

— Ты взяла Стихию.

Михаил перевел взгляд на ее ладонь, осторожно ; перевернул вторую кисть и так и оставил ее в своей — ее ладонь и пальцы были изрезаны и все в крови. Она продолжала непонятный разговор с Карриганом:

— Но почему?..

— Потому что для этого тебе было достаточно слиться с ним в поцелуе, а мне — убить его в этот самый прекрасный миг в его жизни. Больше ему просто незачем было жить. Хотя сам он вряд ли это понял…

От двери стали доноситься шаги и голоса. Михаил поглядел через плечо — там Петр пытался привести в чувство Рейчел. Значит, она еще жива — иначе б не старался. Бол находился рядом с ними — на первый взгляд в полном составе. «Все целы!» Повернувшись обратно к Карригану, Михаил спросил у него мысленно: «А ты часом не надеялся, что сегодня еще кое-кого убьют?»

«Надеялся, а как же? Но не сомневался, что с этим ты справишься и без меня».

Илли вновь напряглась, и Михаил почувствовал, что она все силится и никак не может пошевелить даже рукой.

— Что со мной?..

— Человеку не дано удержать две Стихии, — ответил Карриган. — Одну тебе необходимо отдать… Мне. И немедленно. Иначе это будет стоить тебе жизни.

— Но, если я умру, как же тогда… Стихии?..

— Тогда нам придется стать посредниками между тобой и твоими ближайшими родственниками. Такое в истории уже бывало. Выбор небогатый. Отдать одну или потерять обе — вместе с жизнью. — Он помолчал в ожидании ответа. Не дождавшись, наклонился пониже: — Так ты согласна?..

Она не отвечала. Михаил понял: еще мгновение — и он коснется ее губ.

— Нет. — Рука ее в ладони Михаила шевельнулась.

— Ты, — сказала она.

Карриган резко выпрямился, взглянув в упор на Михаила. «Ну что ж… Ты ведь давно мечтал об этом. Считай, что тебе фантастически повезло. Единственному из всех ныне живущих». Михаил невольно покосился на труп: «Не единственному. Одному уже сегодня повезло…»

«Единственному. Потому что ты останешься жить и будешь помнить».

Михаил взглянул на Илли. О том, чтобы поцеловать ее, он бросил мечтать с той ночи, когда прослушал последние земные новости. Раньше — да, мечтал. Но сделать это он предпочел бы не при Карригане и не в ритуальных целях. И все же придется. Потому что из их разговора определенно выходило, что это должно спасти ей жизнь.

— Нет, — опять сказала она и чуть заметно усмехнулась. — Не надо… Меня целовать… Сними медальон… У меня с шеи…

Выпустив ее руку, он провел пальцами по ее шее под воротом, нащупал цепочку и осторожно снял, стараясь не уронить ей голову. Медальон был совсем темным, треугольным, с белой звездочкой посредине. Не вызывало сомнений, что он очень старинный.

— Положи его… Мне в руку… И накрой… Своей… Он выполнил и эту ее просьбу. Подозревая, что волей обстоятельств совершает в своей жизни какой-то немаловажный шаг, но даже близко не догадываясь о его значении.

15. РЕШАЮЩИЕ БИТВЫ

Возвращение на крепостную стену отложилось в его сознании разрозненными кусками, как некачественно смонтированная пленка.

Илли ожила. Пришла в себя и Рейчел, но оказалась в совершенно невменяемом состоянии — сродни полной прострации, все время порывалась уйти куда-то в сторону, и Петр ее постоянно придерживал. К капсуле они перенеслись каким-то нетрадиционным способом, словно бы единым махом, но даже это не пробудило в Михаиле его былого природного любопытства — добрались, и ладно. Поблизости над сугробами вновь начали прорастать охранники, и, кажется, это он, Михаил, спросил равнодушным голосом:

— А с этими что теперь делать?

И, кажется, Карриган ему ответил:

— Этим уже ничем не поможешь.

На что Петр ответил, что очень даже поможешь. И пошел в их направлении. Дальше был провал. Следующее, что Михаил осознал, — он уже сидит в капсуле, стараясь ни за что не хвататься руками — ладони горели нестерпимо, с пальцев капала кровь. Петр, сидевший позади, гладил по голове безразличную ко всему Рейчел, и руки его тоже были в крови, а на коленях лежал РП, что Михаил зафиксировал в сознании чисто автоматически.

Нежданно-негаданно он, Михаил Летин — беспутная в общем»-то личность, вольный скиталец по параллельным мирам и убежденный пацифист, — получил на хранение оружие всегалактического масштаба. Зловещее, убийственное, разрушительное — он не в силах был подобрать слов, способных передать в полной мере его ощущения при виде кристалла. Как будто саму его душу медленно вспарывали сверкающим мечом, издревле спавшим в своем каменном склепе и разбуженным ненадолго в честь передачи. Сам ритуал передачи остался для него мистической загадкой, но что-то в нем прогнулось, словно шаткие деревянные мостки под пятитонкой, принимая на себя груз неизмеримой силы, заключенной в переливчатый хрустальный плен. Прогнулось, но не сломалось! Выдержало! Панический ужас мешался в душе с неуместным детским восторгом — так ощущает себя ребенок, которому дали в руки пространственный резак и сказали: «Это теперь твое!» Лишь по пути к кораблю он начал понемногу внутренне прорастать из-под могучей тени незримо сопровождающего его теперь оккультного предмета и постепенно пришел в себя настолько, чтобы спросить мысленно у Карригана: