Последнее лето - Арсеньева Елена - Страница 44

Мужчины, конечно, ничего не сообразят, но лишь до поры до времени, а потом женский шепоток протает им лысинки, дойдет до сознания, и они тоже решат, что в поспешном бегстве мадам Шатиловой не было ровно ничего выдающегося. Дамочки часто чудят по причинам, совершенно непонятным мужчинам!

Несколько минут Лидия полулежала в кресле, медленно, глубоко дыша и бездумно вертя в руках коробочку с тенями, потом ее напряженное лицо расслабилось, улыбка коснулась губ – улыбка, а не гримаса.

Глупо было так дергаться. Глупо. Больше она Смольникова и на шаг к себе не подпустит. Это во-первых. А во-вторых, завтра же уедет в Москву. Конечно, Татьяна и Олег загостились у Зинули Рейнбот, Лидия еще вчера говорила с мужем, что детей пора забрать в Энск, дом управляющего уже вполне обжит для того, чтобы перевести сюда молодых Шатиловых... Но это было вчера! Ничего не произойдет, если дети поживут у Ребиндеров еще недельку-другую. А чтобы не заскучали по матери, Лидия составит им компанию. Ее жизнь, ее спокойствие важнее неутоленного любопытства, которое принялось ее вдруг сжигать так сильно, что она спешно перебралась в Энск, хотя вполне могла еще пофланировать по Москве и Петербургу. Чуть не двадцать лет прожила, ничего не зная о Константине Русанове, и еще проживет. И чуть не двадцать лет лелеяла планы отмщения – ну так полелеет еще! Она не вернется в Энск, пока кошмарный Бориска не будет схвачен. И если ждать потребуется не две недели, не месяц, а даже год, ну что ж, значит, Лидия целый год будет жить в «нотр-дам-де-пари», как, за сходство со знаменитым парижским кафедралем, называли в Москве особняк покойного Саввы Морозова, ныне перешедший во владение его бывшей жены Зинаиды и ее теперешнего супруга Рейнбота...

Дура, что не уехала в Москву немедленно после происшествия! Дура, дура, казнила себя Лидия. Гораздо лучше вылечила бы нервы там, а не в Богом забытом Сормове, под диктаторским присмотром и назойливой заботливостью доктора Туманского!

А может, он неравнодушен к супруге господина управляющего, а?

Лидия усмехнулась, вспоминая холодные серые глаза Туманского. Тоже весьма привлекательный мужчина. Совсем в другом роде, чем красавчик Смольников, но о-очень привлекательный! Одно их объединяет – и в том, и в другом чувствуется большая сила, только они ее скрывают, не дают ей прорваться наружу. Вот разве в таких мгновенно вспыхивающих дуэлях, какую могла сейчас наблюдать Лидия... Для таких, как Туманский и Смольников, их сила – прежде всего средство исполнения своего жизненного предназначения или достижения первенства в соперничестве с мужчинами. Цель соперничества – карьера, деньги, успех. Женщина для таких господ – последнее мерило ценностей! И женщины, конечно, это чувствуют. Нет слов, что Смольников, что Туманский мужчины интересные, однако Лидия сорок раз подумала бы, прежде чем не только в связь вступить, но хотя бы пофлиртовать с тем или с другим.

Встречаются, впрочем, другие мужчины, от одного присутствия которых огнем загорается все женское существо... да и естество, если на то пошло! В жизни Лидии был один такой человек. Она вообще думала, что он такой один на свете, и после его смерти уже поставила крест на своей тайной женской жизни. И вот в самый страшный миг, который ей только пришлось пережить, она вдруг осознала, что тот человек вернулся к ней! Вернулся в пугающем, смертоносном облике, вернулся – а она должна скрываться от него, бежать, чтобы сохранить жизнь...

Лидия резко села, придвинулась к зеркалу и уставилась в свое бледное лицо, которое вдруг пошло красными пятнами, как часто бывало с ней в минуты наивысшего волнения. О господи, хороша же она будет, если подкрасит сейчас глаза! Кукла размалеванная, а не светская дама. А впрочем, что за беда? Инна Фламандская, моднейшая поэтесса, с ума свела обе столицы не столько стихами своими, в которых утонченное распутство соседствовало с едкой политической сатирой, сколько манерой накладывать косметику. Пудра осыпалась с ее лица, чрезмерно густо накрашенные ресницы оставляли под глазами черные, неопрятные круги, верхние веки имели футуристически-синий оттенок, губы чудились подведенными кровью. А эта ее манера беспрестанно целовать всех знакомых и даже незнакомых в щеку возле самой шеи, а то и прямо в шею, оставляя на коже красный вампирский след...

Мужчины гонялись за ней как ошалелые, особенно юнцы неистовствовали. Ну да, порчинка была в моде! Говорили, Инна способна даже гомосексуалиста возбудить и отбить у любовника, затащить в свою постель!

Дамы над Инной насмехались... и безумно, жадно завидовали ей.

О да, надо накраситься, как Фламандская, а потом пойти перецеловать всех гостей... Вот весело будет! Впрочем, нет, пожалуй, в кондовом Энске, среди сугубо провинциальной публики (о модном гомосексуализме здесь небось и слыхом не слыхали) футуристический всплеск не будет иметь успеха. Еще, глядишь, анафеме мадам Шатилову предадут! А здесь, в этой дремучей глуши, жене сормовского управляющего надо заботиться о своей репутации так же, как о репутации супруга...

Однако пора и возвращаться. Никита, наверное, уже тревожится, куда она подевалась. Скоро пойдет искать и будет ворчать.

Лидия потянулась к коробке с пудрой, взгляд ее рассеянно скользнул к зеркалу – и тотчас она с коротким, задушенным криком замерла, застыла, зажмурилась, испуганная тем лицом, которое глядело на нее из темного стекла... совсем рядом с ее лицом. Настолько близко, что просто удивительно, как она не ощущала на обнаженных плечах чужого дыхания. Нет! Его не может здесь быть! Это призрак, порожденный страхом!

– Чего вы так испугались? – насмешливо спросил порожденный страхом призрак, и Лидия почувствовала, что он отодвинулся от нее.

– Что вы... кто?.. – бессвязно забормотала Лидия, открывая глаза и всматриваясь в его лицо.

Темные, тщательно приглаженные и причесанные на пробор волосы, прищуренные глаза, точеные черты. Визитка, бутоньерка. Довольно фатоват, но вполне комильфо. Молод, строен, бледен... Один из гостей? Но что делает один из гостей в ее спальне?!

– Извините, я дверью ошибся, – проговорил молодой человек так же насмешливо. – Не туда зашел.

А что он вообще забыл в этой половине дома? Перепил шампанского и заблудился? Просто не в меру любопытен, решил поразвлечься, наблюдая за чужой жизнью? Или что-то высматривал? Собрался что-нибудь украсть? Или... или кого-нибудь убить?

Нет, не может быть. Это не он, не он, не он, он не мог сюда прийти, это же слишком опасно!

Неужели?.. Вот сейчас он в спальне Лидии. И больше никого рядом, некого позвать на помощь. Если и есть опасность, то лишь для нее.

Нет, это не он... Кудрей нет, вот что. Не он!

– Если вы дверью ошиблись, то сейчас самое время исправить ошибку, – глухо проговорила Лидия, цепляясь за последние остатки самообладания. – Выйдите, пожалуйста. Вы меня слышали? Подите вон!

Даже самый наглый гость после такого окрика вышел бы, конечно. Самый наглый – только не этот...

Развалился в кресле, поглядел в упор:

– Уйду, когда захочу.

Сердце у Лидии словно ухнуло куда-то, в груди стало холодно и пусто, когда яркая синева проблеснула меж насмешливо прищуренных век.

Он...

«Вот и смерть твоя пришла», – произнес где-то вдали чей-то безнадежный голос. Это она сама сказала, Лидия? Или кто-то подсказал, подготовил к тому, что сейчас неминуемо произойдет? Ножи из рукава визитки... туз козырный...

– Вы, вы... – пробормотала, не слыша своего севшего голоса. – Это вы?!

– Узнала, – кивнул Бориска. – Вот и хорошо. Я так и думал, что ты меня сразу узнаешь, как увидишь. Нарочно проверить пришел. Вот – проверил. Значит...

– Значит... что? – всхлипнула Лидия, прижимая руки ко рту и в бессильном ужасе кусая пальцы. – Убьете меня теперь? Не надо, не надо, послушайте, не надо! Я же никому ничего не сказала!

– Ну, как могло такое быть? – недоверчиво проговорил Бориска. – Ты же на меня долго пялилась, должна была разглядеть. А тут вокруг тебя Смольников крутился, я сам видел. Выспрашивал обо мне?