В случае беды - Сименон Жорж - Страница 15

— Когда у вас следующее свидание?

Я знал: у нее что-то на уме.

— Это зависит от тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Если хочешь, я с ним вообще не буду встречаться.

— Когда у вас с ним свидание?

— В субботу вечером — в этот день он не работает на заводе.

— Тебе хочется видеть его в субботу вечером?

Она промолчала. В воскресенье утром, позвонив на улицу Понтье, я понял по смущению Иветты, что она не одна. Это был первый известный мне случай, когда она привела кого-то в квартиру, которая, по существу, является нашей общей.

— Он у тебя?

— Да.

— Встретимся у Луи?

— Как скажешь.

Ночь с субботы на воскресенье стала их ночью, и некоторое время Мазетти верил в басню о великодушном адвокате. Иветта призналась мне, что иногда забегает днем на набережную Жавель поцеловать его, когда он занимается.

— Я прихожу лишь затем, чтобы его подбодрить. Комнатка у него крошечная, в гостинице живут только заводские, главным образом арабы и поляки. Я их боюсь. На лестнице они даже не посторонятся, чтобы дать мне пройти, и смотрят на меня масляными глазами.

Мазетти бывает на улице Понтье и в другие дни, кроме субботы: однажды ближе к вечеру я разминулся с ним в воротах. Мы узнали друг друга. Он заколебался, потом неловко кивнул, я вежливо ответил.

Словно для того, чтобы придать истории пикантность, Иветта, как я и ожидал, в конце концов призналась ему, что я не только ее благодетель, но еще и любовник Она рассказала тлю налет на улице Аббата Грегуара, на этот раз как было на самом деле, и добавила, что ради нее я поставил на карту свою честь и положение.

— Этот человек для меня святыня, понял?

Но разве важно, сказала она это или нет? Главное, что он не стал возражать и, когда мы вторично встретились с ним на улице, кивнул, с любопытством посмотрев на меня.

Я все думаю, не внушила ли еда ему» что я импотент и удовлетворяюсь такими забавами, «которые не могут вселять в него опасения. Это, конечно, чушь, но мне она рассказывала еще менее правдоподобные басни.

Ни он, ни она ничего, разумеется, не понимают. И теперь происходит то, что должно было случиться.

— Что еще он сказал? — спросил я, когда мы добрались до квартиры — Уже не помню. Да и повторять не хочу. Словом, все, что молодые люди говорят о мужчине в возрасте, если тот ведет себя как — влюбленный.

— Она открыла шкаф, и я увидел, что она пьет прямо из горлышка.

— Прекрати!

Она взглянула на меня, но успела сделать последний глоток и заплетающимся языком спросила:

— А ты не можешь при своих связях устроить так, чтобы его посадили?

— Под каким предлогом?

— Он угрожал — Чем?

— Ну не прямо, но дал понять, что найдет способ избавиться от тебя.

— В каких выражениях?

Тут — я это знаю — она соврала, в любом случае присочинила.

— Даже если ты говоришь правду, это недостаточное основание для ареста.

Тебе что, хочется, чтобы он сел?

— Я не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье. Ты же знаешь: у меня нет никого, кроме тебя.

Она говорит то, что думает, и это серьезней, чем ей кажется. Если ее опять предоставить самой себе, она очень скоро плохо кончит.

— Мне худо, Люсьен.

Я это вижу. Она перепила, и сейчас ее стошнит.

— Вот уж не думала, что все так обернется! Считала, что устроились мы удобно. Знала, что ты доволен…

Она отдает себе отчет, что ляпнула лишнее.

— Прости. Но ты сам видишь: со мной вечно одно и то же. Я стараюсь сделать как лучше, но за что ни возьмусь — все кончается плохо. В одном жизнью могу поклясться — больше я с ним не увижусь. Выглянул бы ты на улицу.

Я слегка раздвинул занавеси, но под фонарями никого не заметил.

— Боюсь, как бы он не напился — он плохо переносит алкоголь. Обычно Мазетти спокойный и с ним легко, но от спиртного становится злым. Однажды выпил лишний стаканчик…

Не докончив фразы, она устремляется в ванную, откуда доносится икота Иветту рвет.

— Мне стыдно, Люсьен, — лепечет она между двумя спазмами. — Если бы ты знал, как я себе противна! Не понимаю, как ты можешь…

Я раздел ее и уложил. Потом разделся сам и вытянулся рядом. Несколько раз в беспокойном сне она лепетала имена, которых я не разобрал.

Возможно, Мазетти напивается сейчас в открытом всю ночь баре, каких в Париже достаточно, или мерит большими шагами безлюдные авеню, давая выход бешенству. Возможно также, он бродит по улице Понтье, как однажды я сам бродил под окнами дома на бульваре Мальзерб.

Если то, что рассказала Иветта, правда, Мазетти легко от нее не отстанет и не замедлит начать новую атаку.

Я, наверно, уже задремал, когда телефонный звонок поднял меня с постели и я бросился в гостиную к аппарату, больно ударившись ногой обо что-то из мебели. Первым делом я предположил, что звонит жена по какому-то неотложному делу — так уже бывало. Который час — я не знал. В спальне было темно, но в гостиной сквозь просвет между занавесями уже забелел рассвет.

— Алло!

В ответ я ничего не услышал и повторил:

— Алло!

Я понял: звонил Мазетти, не рассчитывавший застать меня здесь. Он узнал мой голос, но не повесил трубку, и я услышал его дыхание на другом конце провода. Картина была довольно впечатляющая, тем более что в полумраке, голая и бледная, возникла проснувшаяся Иветта, которая уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

— В чем дело? — негромко осведомилась она.

— Ошиблись номером.

— Звонил он?

— Не знаю.

— Уверена, что он. Теперь, зная, что ты здесь, он придет. Включи свет, Люсьен.

Серая полоса рассвета между занавесями падает Иветте на спину, и видно, как она вздрагивает.

— Интересно, откуда он звонит? Быть может, он уже в нашем квартале.

Признаюсь, не по себе стало и мне. У меня нет никакой охоты услышать стук в дверь квартиры: ведь если Мазетти продолжал пить, не исключен скандал.

Выяснять отношения втроем было бы смешно и мерзко.

— Лучше бы тебе уйти.

Но мне вовсе не улыбается выглядеть беглецом.

— Предпочитаешь остаться одна?

— Я-то всегда выкручусь.

— Собираешься его впустить?

— Не знаю. Посмотрю. Одевайся.

Тут ей пришла в голову другая мысль.

— Почему бы не позвонить в полицию?

Я оделся с чувством униженности и бесясь от злобы на себя. Все это время Иветта, по-прежнему голая, смотрела в окно, прижавшись лицом к стеклу.

— Ты уверена, что тебе лучше остаться одной?

— Да. Уходи поживей.

— Я позвоню тебе, как только вернусь на Анжуйскую набережную.

— Ладно. Я весь день буду дома.

— Я заеду попозже.

— Хорошо. Ступай.

Так ничего на себя и не надев, она проводила меня до лестничной площадки, поцеловала, а затем перегнулась через перила и напомнила:

— Будь начеку.

Я не испытывал страха, но мне было желательно избежать неприятной встречи с разъяренным парнем, тем более что я не был на него зол, ничего против него не имел и понимал его душевное состояние.

По пустынной улице Понтье, где раздавались только мои шаги, я а поисках такси дошел до самой улицы Берри. На Елисейских полях разминулся с парочкой иностранцев в вечерних туалетах, возвращавшихся под руку из «Клариджа». У женщины а волосах еще торчали обрывки серпантина, — Анжуйская набережная. Где остановиться — скажу.

Я тревожился об Иветте. Насколько ее знаю, она больше не легла и караулит у окна, даже не подумав, что надо одеться. Ей случается чуть ли не весь день разгуливать нагишом даже летом, когда окна открыты.

— Ты нарочно так делаешь, — упрекнул я ее однажды.

— Что я делаю?..

— Показываешься голой людям напротив.

Она взглянула на меня, силясь скрыть улыбку, как всегда смотрит, когда я угадываю, что у нее на уме.

— Это же забавно, правда?

Быть может, ее забавляет и то, что Мазетти вот-вот снова явится ее осаждать. Подозреваю, что она позвонила бы ему, если бы знала куда. Вечно эта потребность выйти за пределы собственной жизни, придумать себе роль!