Живой - Чертанов Максим - Страница 19

Никич пожал плечами.

— Да как-то, знаешь… Как будто мы постепенно силу набираем, что ли…

— Я думал, наоборот. Чем дальше, тем слабей.

Никич опять пожал плечами. Кир посмотрел на него.

— А я? — спросил он.

— Что ты?

— А от меня вы теперь тоже можете отвязаться?

— А ты бы хотел?

— Я уж привык, — сказал Кир, — с вами как-то веселей.

— А не страшно с мертвяками?

— Да нет, ничего. За шею меня только не кусайте.

— Обещать не можем, — сказал Никич, — но постараемся.

— Слушай, Никич, а вы где похоронены?

— На кладбище, — сказал Никич и сделал вид, что зевает. — А ты думал — где?

— На каком?

— Вот приебался, — сказал Никич и зевнул уже по-настоящему. — На обыкновенном. Крестики-звездочки… Я у себя дома, а Игорь…

Но тут Игорь вышел из Мавзолея, морда у него была серьезная, и Никич стал по новой над ним издеваться и спрашивать, о чем они с Лениным там пиздели, а Игорь сердито огрызался. Помнится, в глубоком детстве Кир хотел посмотреть на Ленина-жмурика и потрогать его, но теперь Ленин был ему до лампочки. Он взглянул на часы: пожалуй, можно было уже начинать ехать к Славке. Выйдя с площади, они увидели киоск Горсправки, и там им объяснили, где это — Сталактиты. Никич пожевал губами и сказал, что нужно на другую линию метро, и они вместо того, чтобы сразу спуститься в метро, где так хорошо воняло химией, поперлись искать вход в эту другую линию верхом, опять заблудились, кружили, утыкаясь снова и снова в ГУМ, Никич вел — Сусанин, блядь… Они вдруг вышли опять на какую-то площадь, Никич узнал место, оживился, если можно так сказать о покойнике, начал гундеть: посмотрите налево, посмотрите направо… Кир ткнул пальцем наугад, в какую-то серую бетонную громадину, спросил, что это такое.

— Гостиница «Москва».

— А, — сказал Кир равнодушно.

Когда он отвернулся, гигантское здание медленно осело и, рассыпая брызги серой пыли, сложилось, как карточный домик.

Кир этого не заметил. Гостиница, не гостиница — это ему было безразлично. Ему больше нравилось вертеть головой и разглядывать машины, которые стремительно и бесшумно, как истребители, проносились мимо — пробок не было еще в этот час.

Машины сплошь были иномарки, самые крутые. Конечно, Москва. Центр деловой, блядь, и культурной жизни. Бандюк на бандюке, наворовали — так мать говорила. К ним бы… К этим… Я для них теперь самый подходящий кадр, убивец со стажем. Погоняло у меня будет — одноногий Джон Сильвер. Или Джон Сильвер был одноглазый? Он всерьез не думал о том, чтоб устроиться в какую-нибудь группировку, просто ему нравились красивые и мощные тачки, у него-то ведь никакой тачки вообще никогда не было, а может, и не будет — теперь, когда он расшвырял все деньги. В Америке у каждого тринадцатилетнего пацана, у каждой пацанки сопливой есть тачка. Давай, про Америку еще. Побег из Шоушенка, или как его, из Алькатраса. Посадят, отсижу, там заведу нужные знакомства. Может, зря бегаю? Да я ведь и не бегаю. Но Москва так показалась ему хороша — ну, не видал он никогда в жизни большого города, дожив до двадцати двух лет! — что садиться совсем не хотелось. Может, так как-нибудь получится, без этого. Он на одну машину особенно запал — «линкольн», кажется, — длинную и черную, как акула.

13

Никаких ледяных сосулек и пещер в Сталактитах не было, а одни лишь скучные дома, похожие на гигантские спичечные коробки. Квартира Славки оказалась еще меньше, чем у Кира: всего одна комната да кухня, санузел раздельный и кухня ничего, большая. Комнату Кир видел лишь мельком, она была загромождена мебелью, и там стояла детская кроватка, в которой спала дочка Славки. Жены дома не было. Кир сразу, как только Славка открыл дверь, всучил ему куклу, тот сказал спасибо, и они прошли в кухню. Рожа у Славки была озадаченная. Кир не мог понять — то ли Славка не особенно рад его видеть, то ли не проснулся еще. Славка достал из холодильника бутылку, на скорую руку приготовил закусон: селедка с яичницей. Разлил водку из бутылки в две рюмки. Бутылка была немного початая.

— Во жлоб, — проворчал Никич, — нет бы за новой сбегать.

Игорь только вздохнул и поерзал на подоконнике, где устроились они с Никичем. Он вообще стал какой-то молчаливый и скучный с тех пор, как пообщался с Лениным. Славка взял рюмку и сказал торжественным голосом:

— Ну, за встречу, Кир.

— А нам? — встрял Никич.

Кир ему ничего не ответил, он во все глаза таращился на Славку.

— А ты что, — спрашивал Славка, — дома еще не был?… А я вот с дочкой вожусь, она меня дядей зовет, я Ленке говорю, что это за дядя тут появился, пока меня не было…

Кир залпом выпил свою водку и налил еще.

— Ну, дайте вы водки! — ныл Никич. — Фашисты, в натуре!

— За тебя, Слав, — сказал Кир. — Спасибо, что ты тогда…

— Да ладно…

Никич спрыгнул с подоконника, подошел к столу и приложился носом к горлышку бутылки. Кир засмеялся — такая у Никича сделалась довольная рожа, аж завидно.

Славка посмотрел на него удивленно. Игорь тоже соскользнул с подоконника и наклонился над бутылкой; в этот момент из комнаты раздался детский заспанный голос:

— Дяяя Слааа, ты где?

— Машка проснулась, — радостно сообщил Славка, — идем знакомиться. Смотри, Машенька, какой дядя к нам пришел…

— Кувасный дяяя, — пробубнила девчонка. Взгляд ее широко раскрытых голубых глаз устремлен был не на Кира, а на стоявшего сбоку от кроватки Игоря, который клацал затвором своего автомата: раз-два…

— Да ты возьми, возьми ее на руки, — сказал Славка, — она к тебе пойдет, я вижу.

— Чего ее на руки, она ж не грудная, — буркнул Кир. Он не умел водиться с такой малышней — приходилось иногда с племянниками, еще когда в школе учился, но не любил этого занятия. А теперь и подавно. Руки у него стали слишком грубые.

— Возьми, возьми, — настаивал Славка и улыбался с такой идиотской гордостью, словно сам эту Машку родил. — Ну хоть за ручку с нами поздоровайся…

До Кира не сразу дошло, что под «нами» Славка подразумевает одну Машку, так бабы говорят про своих детей: «мы покакали», «у нас головка бо-бо». Он неохотно подержал Машку за руку. Ручонка была горячая, цепкая. И вдруг девчонка с неожиданной силой вырвала у него свою ладошку и, указывая куда-то пальцем, залопотала опять:

— Дяяя… Хочу к дяяе…

Кир обернулся — за ним стоял Игорь и, картинно выпятив грудь, как только эсэсовцы в кино делают, поигрывал своим автоматом.

— Ты ей понравился, — сказал Славка Киру. — Тебе в пед поступать надо.

— Куда-куда? — хохотнул Никич.

Кукла лежала на одеяле в ногах у Машки, а та все тянула к Игорю руки, ее куда больше заинтересовал автомат.

— Я ж говорил, надо было калаша ей купить…

— Игорь, а твои чего любят?

У Игоря при жизни было двое, мальчик и девочка. Игорь ничего Никичу не ответил.

— Еще бухнуть надо, — сказал тогда Никич, и они улетучились в кухню. У Машки сразу вытянулось лицо и надулись губы, и Славка засуетился: умывать, одевать, варить кашу, кормить Машу, плести косичку..

— Я и тебе подарок вез, — сказал Кир.

Он уже сомлел от водки (у Славки нашлась-таки еще чекушка в холодильнике), и все сомлели: расселись на ковре, как сонные мухи, и зевали. Славка пил совсем мало, но тоже почему-то выглядел уставшим. Бодра была одна Машка: скрестив ножки по-турецки, пыхтя и ковыряя в носу, она черкала цветными карандашами на листе ватманской бумаги.

— Потерял? — спросил Славка.

Кир неопределенно кивнул. Никич заворчал:

— Ага, потерял, блин… Забыл… Ма-а-а-ленький такой ножичек… — Он раздвинул ладони, показывая, какой ножичек был маленький.

— Не грузись, — сказал равнодушно Славка. — А че за подарок-то был?

— Шахматы, — сказал Кир.

Игорь и Никич захохотали.

— Клево, — сказал Славка. — Правда, я играть не умею.

Игорь придвинулся к Машке, любопытствуя, что она рисует. Разобрать ничего толком было нельзя: сплошь хаотические цветные линии, немножко похожие на радугу или хвост большого петуха. Игорь положил ладонь на лист бумаги, и Машка взялась старательно обводить красным карандашом очертания его руки.