Рука - Сименон Жорж - Страница 16

Когда Мона отрицательно покачала головой, я вступил в разговор, пояснив:

— Если бы Рэй вздумал составить завещание, он был обратился ко мне и оно хранилось бы в моей конторе…

— Ты не думаешь, Мона, что он предпочел бы кремацию?

— Не знаю…

Каждый из нас принес свою чашку кофе в гостиную, откуда мы увидели через окно прибытие полицейской машины, из которой вышли лейтенант и еще один человек в форме.

Меньше чем через десять минут лейтенант без сопровождающего появился у нас и, сняв фуражку, проговорил:

— Приношу вам свое соболезнование, мадам…

— Благодарю вас…

— Все именно так, как вы думали, господин Додд…

Он свернул к скале и соскользнул с нее, сломав во время падения ногу…

Когда же это я говорил ему нечто подобное? Что-то не помню. Мне показалось, что и он как-то иначе на меня смотрит.

— Я распоряжусь перевезти тело в похоронное бюро, а вы дайте соответствующие указания.

— Да… — пробормотала Мона, которая явно не понимала, чего от нее хотят.

— Где вы предполагаете его похоронить?

— Я не знаю…

Пришлось мне вмешаться:

— В Плезантвилле.

Это большое нью-йоркское кладбище.

— У него есть родственники?

— Брат, в Германии.

Все началось сначала. Произносились слова. Двигались губы. Но я не слушал слов. Я смотрел в глаза. Мне кажется, такая привычка была у меня всегда. Или, во всяком случае, я всегда побаивался чужого взгляда.

Хватало с меня взглядов Изабель. Их-то я хорошо знаю. С самого утра они выражают изумление.

А ведь это не помешало ей неусыпно наблюдать за лейтенантом. Она тут же заметила, что он время от времени поглядывает на меня. Его явно что-то смущало во всей этой истории.

Убежден, что если бы лейтенант попробовал напасть на меня, Изабель кинулась бы на защиту. Можно было подумать, что именно этого она ждет.

Что же касается Моны, то она всякий раз оглядывалась на меня, когда ей задавали какой-нибудь вопрос, как бы признавая во мне своего естественного покровителя. Это было настолько заметно, она проявляла такую полную свою зависимость, что Олсен подумал, должно быть, что между ней и мною существует интимная связь.

Не потому ли он стал менее сердечен со мной? Мне в его поведении мерещилось презрение.

— Предоставляю необходимые хлопоты вам. Для нас дело закончено.

Сожалею, госпожа Сэндерс, что произошла драма…

С этими словами Олсен поднялся, поклонился обеим женщинам и протянул мне руку. От души? Вряд ли.

Тут крылась какая-то тайна. Или, отыскав труп, люди обнаружили нечто такое, что навлекает на меня подозрения, или же Олсен решил, что я любовник жены своего лучшего друга, и презирает меня за это.

Не подозревает же он, что я воспользовался подвернувшимся случаем и столкнул Рэя со скалы?

Об этом я еще не подумал. Но это было столь вероятно, так легко!

Спрашивается, почему я пустил женщин вперед? А сам оставил себе электрический фонарик, как бы плох он ни был?

Скала-то известна мне лучше, чем любому другому, ведь она у меня на участке, перед самыми моими окнами. Я мог взять Рэя под руку, заставить его свернуть с дороги вправо и в подходящий момент столкнуть его со скалы…

Я оледенел от страха, подумав, что Олсен мог обнаружить мои окурки возле скамьи в сарае. Вдруг он сделал совсем не тот вывод, какой сделала Изабель?

А что на самом-то деле думает Изабель? Ничто не доказывает, что она не считает, будто я столкнул Рэя со скалы.

В таком случае ее молчание является неким сообщничеством… Защитой своего очага, наших девочек…

Она следила за мной, пока я открывал шкаф с напитками.

— Стаканчик чего-нибудь горячительного не повредит вам, Мона… А ты, Изабель?

— Спасибо, я ничего не хочу…

Я пошел на кухню за льдом и стаканами. Протягивая Моне наполненный стакан, я сказал:

— Мужайтесь, моя дорогая Мона…

Тем самым я как бы вступал во владение. На сей раз она это заметила и слегка вздрогнула. Никогда раньше не называл я ее «своей дорогой Моной».

— Пойду позвоню в похоронное бюро, — заявила Изабель, направляясь в библиотеку, где стоит один из двух наших телефонных аппаратов.

Хотела ли она оставить нас наедине?

Мона, пригубив вино, повернулась ко мне с невеселой улыбкой:

— Вы очень милы, Доналд…

Она бросила взгляд в том направлении, в каком удалилась Изабель, хотела, видимо, еще что-то добавить, но воздержалась.

Похороны состоялись в четверг утром и происходили совсем не так, как я представлял себе это, когда мы, изолированные ото всех, находились втроем в нашем доме.

Катастрофы чем-то похожи на болезни. Воображаешь, что не вылечишься, что жизнь никогда уже не пойдет по-прежнему, и вдруг замечаешь, что ежедневная рутина незаметно вошла в свои права.

Перед похоронным бюро Фреда Доулинга, находящимся почти рядом с моей конторой, к десяти часам утра уже стояло больше двадцати машин, две из которых принадлежали нью-йоркским журналистам и фотографам.

Немало их побывало с вечера и у нас. Они настаивали, чтобы Мона сфотографировалась на том самом месте, где было обнаружено тело Рэя.

Накануне из Бонна прилетел Боб Сэндерс. Изабель предложила ему одну из комнат наших дочерей, но он уже оставил за собой комнату в отеле «Тэрли».

Он был выше, худощавее к развязнее Рэя. Манера держаться у него была еще более самоуверенная, чем у брата, и мне не нравилась его самодовольная улыбка.

Когда мы были студентами, я встречал его несколько раз, но он был значительно моложе нас, и я не обращал на него особого внимания.

Брат Рэя был не слишком любезен с Моной.

— Как все это произошло? Рэй напился?

— Не больше, чем обыкновенно…

— Он начал много пить?

Рэй был старше его на пять лет, а он говорил о нем как судья, имеющий право выносить приговор.

— Да нет… Два-три стаканчика мартини перед едой…

Сэндерсы были родом из окрестностей Нью-Хэвена, поэтому Боб имел представление о нашем климате. Он, вероятно, тоже перенес не один снежный ураган, которые были, разумеется, слабее того, что разразился в прошлую субботу, но все же приостанавливали всякое движение.

— Как произошло, что его так долго не могли отыскать?